Набат
Шрифт:
Пока Момот прогревал мотор автомобиля в гараже, тянулось томительное ожидание. Судских извелся, разглядывая свои руки, не рискуя кинуть взгляд на вход в холл, куда скрылась Лайма. И не появлялась.
Звук автомобильного мотора стал удаляться. Спохватившись, Судских выглянул в окно. Момот выехал за ворота.
Когда он оглянулся, перед висюльками, закрывающими холл от других помещений дома, стояла пленившая его Лайма. Джинсовое платье-комбинезон ничуть не скрадывало ее ультраформ.
— Я занята обедом, — обстоятельно говорила она, как делают это литовцы. — А
«Еще как хочу!» — долбануло в голову. Судских встал и покорно двинулся за ней на второй этаж.
Она остановилась у открытой двери в комнату на антресолях, пропуская его вперед. Слишком близкое расстояние между ними и слишком опасное. Они не соприкоснулись всего на дюйм. Этого было достаточно, чтобы Судских ощутил горячий ток в теле. Он извинился и, опустив голову, прошел вперед. Она улыбнулась как мать при виде своего дитяти, делающего первые шаги.
Судских расхаживал по комнате, не пытаясь даже сосредоточиться. Такая важная информация от Момота заслонялась образом его племянницы, и племянница ли она ему в самом деле?
«Седина в бороду, черт возьми!» После такой самокритики он буквально с вызовом спустился вниз и занялся читкой журналов. Понемногу успокоившись, он сосредоточился. Ее голос опять застал его врасплох:
— Пойдемте обедать.
Судских сразу оторвался от чтения, поблагодарил.
— Где можно помыть руки?
— Это сюда, — кивнула она, приподнимая висюльки.
«Вроде отпустило», — подумал Судских, моя руки.
За обедом Лайма создала непринужденную обстановку, Судских старался вписаться в нее. Говорили о погоде, о жизни в столице, конечно, вспомнили и сообщение о ядерном ударе по Риму, который, судя по всему, оказался искажением фактов или глупой шуткой. Будто и не было слов Момота, что Судских «побывал там». Он выпил пару рюмок коньяку, она пригубила чуть из своей. Обед состоял вначале из роскошных салатов, Судских поражался фантазии хозяйки.
— А это что? — полюбопытствовал он, когда Лайма подала что-то в серебряных судках.
— О, это мое фирменное блюдо. Я готовлю его после каждого вещего сна, — охотно поясняла она. — Телятина с баклажанами и шампиньонами в винном соусе.
— Какого вещего сна? — Судских не интересовала телятина.
— Сегодня мне приснился сон, будто я ловлю рыбу. Я поймала огромного золотистого карпа.
«Это, пожалуй, к беременности, — вспомнил примету Судских. — Все же она Момоту больше чем племянница». Он даже огорчился, но виду не подал.
— Я так счастлива!
— За ваше счастье, — предложил Судских и налил рюмки до краев.
— Правда? Вы хотите мне счастья?
— Конечно. Вы достойны его. Вы красивы… Королева.
— За моего короля!
— С удовольствием!
Она чуть придержала свою, наблюдая, как он махом опорожнил рюмку, мельком улыбнулась глазами и тоже выпила до дна.
— Могу я задать вам не совсем скромный вопрос? — спросил он.
— Я готова ответить на любой, — стала вдруг серьезной Лайма, задержав вилку у рта.
— Георгий Георгиевич поведал, что спас вас от смерти…
— Да,
— Не представляю, — искренне ответил Судских.
— Так было. Я побывала во всех клиниках, у известных экстрасенсов, и безрезультатно. У меня совсем не осталось денег, и я отчаялась. Ела одну овсянку на воде. Не могла работать. Продала все, что осталось у меня от родителей. Случайно среди писем я нашла адрес Георгия. Он на самом деле мой дядя. Я написала ему, он ответил, прислал денег и просил немедленно приехать к нему в Аникщяй. Что мне оставалось? Приехала из Брянска…
— А разве вы не литовка? Имя у вас не русское…
— Мой отец был литовец, дядя Георгия. Это он когда-то посоветовал ему жить в Литве и завещал старый родительский дом.
— Так-так, — кивнул Судских. — И дальше?
— Я приехала, он осмотрел меня, ничего не сказав. Потом сварил бульон и велел выпить. Там было много укропа и петрушки. Я ответила, что меня сразу поразит отек. Он сказал: пейте. Я выпила всю чашку… И ничего не случилось, — засмеялась она. — Через месяц на свой день рождения он разрешил мне бокал шампанского, и опять ничего не случилось, а два года назад у меня страшно распухало лицо от газированных напитков. Вот и все.
— Он кудесник?
— Да, он кудесник, — задумалась Лайма, сказав это. — Понимаете, магами не становятся, и магия — это естество человека. Я спросила: чем же я была больна? Он ответил — страхом. И немножко дисбактериозом. Он внушил мне смелость. Ну, конечно, он знает прекрасный массаж позвоночника, древний китайский. Суть его в изменении кровообращения, хотя в основе лежит философия. Затем он предлагает есть то или иное, в зависимости от заболевания. Мне нужен был укроп и прочая зелень.
— У него, наверно, множество пациентов? — спросил Судских.
— Нет. Очень мало. Он говорит, что настоящий кудесник не имеет права делать себе рекламу, навязываться. Терпеть не может, когда кто-то говорит глупости с экрана телевизора о своих необычных возможностях. Необычное в этом деле только одно: уметь подать свое тепло другому. И, конечно, знать точки для этого.
— Он вас обучил?
— Да. Я помогаю ему. Сейчас изредка врачую сама.
— Вот вы какая… — по-новому взглянул на Лайму Судских.
— Обычная, — ответила она, что не вязалось с ее ярким видом. — И все отдам своему королю…
У камина они скоротали вечер. И опять заговорили ни о чем. Судских не знал, как ему вести себя после таких откровений, она не задавала вопросов, слушала, хотя Судских нес околесицу.
— Я утомил вас, — спохватился он. — Спать пора.
— Да, конечно. Мне было так интересно. Примете ванну?
Судских не отказался. Принимая от Лаймы махровую простыню, он держался вполне трезво, ее присутствие уже не возбуждало его предательски и тянуло к ней иначе. Хотелось даже двусмысленно сострить. Судских воздержался.