Набат
Шрифт:
Момот взглянул на ручные часы: в туалете воздуха на час, не больше. В спальне, где охрана, часа на три. Казацкий наряд будет через два часа ровно. Кому суждено спастись, спасется.
Наступал новый день. Решением всенародно избранного президента страна перешла на прежний, дохристовый календарь.
5 — 24
Судских вновь промчался по металлическому сверкающему желобу и очутился в беззвучной ватной среде. Она, знакомая и незнакомая одновременно, облапила его. Где он? Из мест обитания вернулся в среду обетованную? Будто земноводное…
— С
— Тишка, ты ли?
— Я, княже. Опять свиделись. Не переживай, — заметил он огорчение на лице Судских. — Ты здесь ненадолго. Всевышний велел.
— Я увижу его?
— Это уж как он решит, — рассмеялся Тишка. Л до того надобно тебе кое с кем пообщаться. Пойдем, Игорь свет Петрович.
Вместе они поднялись ступеней на пять. Розоватая мгла легкой дымкой колыхалась медленно, здесь фигуры идущих в одну сторону были вполне различимы. Судских узнавал многих, но терпеливо ждал.
— Вот он, — сказал Тишка, и Судских увидел человека высокого роста, чуть согбенного годами, на вид ему было больше семидесяти. Запомнились сразу красивый прямой нос и округлые крупные глаза. Что-то от мудрой, но не хищной птицы было в его лице.
— Кто это?
— Спроси у него сам, — ответил Тишка и убрался за спину Судских.
Старик подошел очень близко и ожидающе улыбался. Судских видел его впервые и не узнавал. Он поздоровался первым из уважения.
— Здравствуй, родной, — ответил незнакомец, не убирая улыбки со старческого лица. Лучились морщинки. — Наконец мы встретились. Не там, а здесь, но я не жалею. Моя жизнь прожита полно, а в самом конце ожидала самая желанная встреча. Я покинул мир счастливым.
— Но кто вы? — вглядывался пристальнее в черты лица старика Судских. Он определенно никогда не встречал его прежде, и все же лицо было удивительно близким. Так откладываются ненавязчиво черты родных в памяти, обыденные вблизи и столь значительные после разлуки.
— Я твой отец, Игорь, — промолвил старик и опустил голову. — Прости меня, если сочтешь виноватым перед твоей матерью.
Слезы сами подступили к глазам. Перед Судских стоял человек, так дорого стоивший матери и, как салют, украсивший недолгий праздник ее молодости. Ему захотелось страстно обнять старика, иначе не выразить переполнивших его чувств, но здесь невозможны их проявления до боли, до головокружения от счастья, здесь царит тихий мир с тихими радостями и огорчениями, не жжет сердце. Здесь все в прошлом, с налетом печали.
Припав на одно колено, Судских склонился перед стариком:
— Вы не виновны. Мать любила вас и помнила всегда.
— Встань, сынок, — обрадованно закрутился вокруг него старик. — Я не заслуживаю таких почестей. С моей властью там я обязан был найти тебя. Ах, какие громоздкие условности в России! Получается, всю жизнь я ловил свою жар-пти-цу. И вот она, настоящая радость!
Судских поднялся с колена, желание обнять старика не исчезло, оно стало острее, передалось ощущение долгожданной встречи.
«А почему нет?» — недоумевал Судских. Решившись, он обнял старика, и руки не вобрали пустоту.
— Какое счастье, Игорь…
Объятие оказалось земным, даже запахи проявились полностью. Судских узнал мужской лосьон «Викинг»,
— Княже, — услышал он шепот Тишки-ангела, — теперь ты облечен неземной властью. Раз ты ощутил земное здесь, там тебе будет сопутствовать небесное. Всевышний отметил тебя…
— Я так рад, — отстранился от сына старик, чтобы видеть лучше. — Ты мог бы носить фамилию Бьернсенов, это славный род, древний и справедливый. Игорь Бьернсен. Прекрасно звучит!
— Но что помешало нам встретиться? — вернулись житейские вопросы к Судских. — Что случилось с вами?
— Президент Гречаный помог разыскать тебя. Сказал, что ты ранен и тебя лечат на Камчатке. Сердце, сынок. Оно переполнилось счастьем и не выдержало полета: наперекор врачам я махнул на другой край земли, к тебе, и перехитрил их, — по-стариковски лукавил Бьернсен. — Они сказали, что я умру без Божьего благословения, а я оказался ближе других к Богу на высоте двенадцати тысяч метров Я не жалею. Скажу тебе сынок, самое главное: скоро тебе назад и знай, я завещал тебе, как единственному наследнику, свое огромное состояние. Пока деньги значат многое, а твой отец не самый последний богач планеты, — прихвастнул Бьернсен. — Употреби мое богатство на подготовку к новому потопу.
— Кто это сказал? — не поверил Судских.
— Тише, княже, — шепнул Тишка. — Так распорядился Всевышний.
— Пока об этом знаешь только ты и сможешь, как легендарный Ной, взять в другую жизнь лучшее. Знания, сынок. Нынешнее поколение сильно растеряло их, а рядом с ними утрачивают блеск любые ценности. Мир поглупел основательно, с дебилами далеко не уехать.
— Пора, княже, — шепнул зачарованно слушающему Судских Тишка. — Всевышний зовет тебя. Прощайся.
Судских встряхнулся:
— Пора, отец. Прощай. Когда еще свидимся?
Хотелось спросить обыденно: «Как ты устроился?» Язык не смог. Хорошо хоть Бьернсен поспешил с ответом:
— За меня не беспокойся. Всевышний определил мне место в самом высшем ярусе. Могу общаться, с кем хочу, и даже возвращаться изредка на Землю. Я Лебедем стал. Понимаешь? Посланцем Всевышнего. Но как же я счастлив, что у меня такой сын! Да… — прижал ладонь к своему лбу Бьернсен. — Опять чуть не забыл главного: как бы ни уговаривали тебя в будущем, не селись в окрестностях Зоны.
— Не понимаю, отец, — промолвил Судских, действительно не уловив связи одного сказанного с другим.
— Позже поймешь, но знать должен сразу. Я ведь не только сколотил приличное состояние, но создал единственную в мире лабораторию геосенсорики. Исследования показали, что Земля, подобно матке, периодически омывается живительной влагой, чтобы выносить новое поколение. Потоп — закономерность, а не катастрофа. С давних пор Церковь стращала людей скрытыми от них знаниями об элементарном процессе. Благо превратилось в грядущее зло. Отсюда прочие религиозные догматы. Поганый народ попы, как ваши российские органы. Но вспомни библейский Апокалипсис и получасовое ожидание катастрофы после снятия седьмой печати ангелом: всего лишь двадцативосьмидневный цикл женщины, По образу и подобию Земли создано все живущее, от молекулы до самой планеты. А накручено ради страха…