Набег
Шрифт:
Но Макасим ничего не ответил, а поскорей побежал к Яреме-кузнецу — узнать, вернулся ли Куземка и нет ли вестей о Милонеге. Но у кузнеца все огни давно были погашены. Пришлось Макасиму идти домой.
Всю ночь он пролежал, не смыкая глаз и чутко прислушиваясь, не застучит ли кто в окно, не скрипнет ли, открываясь, дверь. Но Милонег не шел, а часы тянулись за часами. Лишь под утро старик сомкнул глаза.
Когда он проснулся, было совсем уже светло, и Макасим снова побежал к кузнецу. Здесь встретила его кузнечиха и сказала:
— Кузему тебе? А он еще на заре с отцом уехал на болото за рудой.
— А мне ничего не велел
— Не слыхала я.
Вернувшись домой, Макасим увидел сидящего на пороге Завидку.
— Ой, дедушка, как тебя долго не было… Я тебя до поздней ночи ждал — не дождался, а меня самого дома дожидались, небось и спать не ложились. Потом уже ворота заперли, так и домой я не попал. С утра опять прибежал, а тебя опять нет. Слушай, дедушка: велел Куземка тебе сказать, что жив Милонег и в безопасном месте, а как можно будет, тотчас вернется.
— Да где он? — крикнул Макасим. Но Завидка уже убежал.
Глава IV
ЗАВИДКИНО УЧЕНЬЕ…
Когда Завидка, запыхавшись, прибежал домой, то застал он в землянке мир и благополучие. Гончар работал на своей скамье; круг вертелся с визгом и скрипом. На другой скамье Тишка с Митькой, высунув кончик языка, усердно сопели — лепили глиняные колбаски, обучались ремеслу. В углу Милуша вертела рукоять жерновков — молола зерно. Тяжелый верхний жернов порхал на острие, вставленном в нижний жернов-постав, и сквозь тонкий зазор между ними мука сыпалась на подстеленный холст. Стук и грохот стоял такой, что все горшки плясали, а Милушкины волосы, лицо и рубаха были в белой мучной пыли. Трехлетняя Прищепа, продев в веревочную петлю босую ножонку, пела «бай-бай», качала люльку. Гончариха пекла блины; масло шипело на сковороде, и близнецы, как привязанные, ходили за ней. Лица у них лоснились, а они просили еще. Все были счастливы. Горшков на торгу было продано немало и недешево, а выручка припрятана в тайничке.
Завидку встретили совсем не так, как он ждал.
Едва показался он вверху лестницы, как гончар, резко толкнув круг, закричал:
— Где шатался, лодырь?
Потом накинулся на гончариху:
— Народила ты чадушко себе на горе, людям на посмеяние!
Потом крикнул на Милушу:
— Перестань греметь, голова трещит!
И опять набросился на Завидку:
— Проголодался, небось, — домой пришел! Долго ли будешь баклуши бить? Все люди работают, один ты бездельничаешь. Учил я тебя подобру-поздорову, теперь по-иному учить буду!
И сорвал с себя пояс.
— Что за шум, а драки нет? — раздался голос за спиной Завидки.
— И драка будет, — обещал гончар, но опустил руку.
А гончариха приветливо воскликнула:
— Вовремя ты пришел, Ядрейка! Уж я тебя искать собралась.
— Понадобился? — спросил тот, кого звали этим именем, и молодцевато спустился по лестнице.
Был он ростом невысок и кривоног, а одет как щеголь. Одежда длинная, князю впору; впереди разрез во всю длину, а выше пояса нашиты были для пуговиц яркие петли, да всё разные: одна красная, другая желтая, третья пестрая. И все они сверкали, будто аксамит, потому что без числа были в них заколоты тонкие и толстые иглы. На ногах у Ядрейки были лапти, штаны латаны. Длинные редкие волосы падали на длинный бледный нос, и Ядрейка, чтобы не мешали, подвязывал их цветной тесьмой.
— А раз понадобился, так угощай, — сказал он, ухмыляясь
— Садись за стол, блины поспели, — ответила гончариха. — А нужда до тебя — тулупы шить к зиме. Уж я у всех соседей спрашивала, куда Ядрейка-швец подевался.
— У швеца дома нету, — сказал Ядрейка: — где шьет, там и днюет и ночует.
— А живи у нас сколько понадобится. Зимняя одежда всем нам нужна. Гончару — раз, мне — два, Милушке мою старую перешьешь, Завидке…
Тут гончар прервал ее речь:
— А не возьмешься ли, Ядрейка, моего Завидку своему ремеслу обучить? К гончарному делу он вовсе не способен.
— Отчего не взяться! — ответил Ядрейка. — Взяться я за все берусь, а что получится, за то не отвечаю. Стану рукавички шить — глядь, шуба вышла.
— Это хорошо, — сказал гончар. — Наоборот-то хуже — вместо шубы да рукавицы.
Все сели за стол, а Завидке мать сама протянула жирный блин:
— Ешь на здоровье. Отдали тебя в ученье, слава богу!
Когда прибрали на столе, Ядрейка разложил на столешнице овчины, а вся Гончарова семья обступила его и смотрела на его ловкие руки. Он примерял и так и этак и наконец объявил, что одной овчины не хватает. Гончар тревожно посмотрел на жену, а та гордо ответила:
— А что ж, одну овчину у кожемяки купим. Слава богу, есть чем заплатить. Раскраивай, Ядрейка, не бойся.
Ядрейка принялся кроить, а затем взобрался на стол, сел, поджав под себя ноги, достал толстую иглу, моток ниток и сказал:
— Садись, Завидка, учиться будешь.
Завидка сел, но ноги у него не поджимались.
— Колени согни, увалень, — посоветовал Ядрейка и ударил его по коленке тяжелыми ножницами.
Завидка взвыл, брыкнулся и нечаянно попал ногой в Ядрейкин живот. Тот рассвирепел и вцепился ему в волосы. Но колченогий стол был рассчитан на еду и мирные занятия. Раздался треск, одна его ножка подломилась, другая подогнулась, третья и четвертая врозь разъехались. Завидка с Ядрейкой забарахтались на полу под овчинами.
Наконец Завидка выскочил, а Ядрейка, сунув в рот наколотый собственной иглой палец, бросился за ним. Но гончариха заслонила собой сына и завопила:
— Что ты парнишку увечишь!
— Учу, а не увечу! — закричал Ядрейка.
Тесьму с головы он обронил, волосы щекотали нос — он чихнул и сам себе пожелал:
— На здоровье!
— На здоровье увечишь? — спросила гончариха. — Не будет того!
А Милуша выскочила вперед и посоветовала:
— Да отдайте его бочару, он добрый.
Ядрейка, сося палец и отплевываясь, сказал:
— Не надо мне его такого. Без увечья какое же ученье! Стол-то чинить будете аль нет? А то мне, на лавке сидя, шить несподручно.
Глава V
…И ПРИКЛЮЧЕНИЯ
Аника-бочар был мужик могучий и кряжистый, а три сына его пошли в отца, на подбор богатыри, не по возрасту рослые. Аника объяснял это тем, что работает он все по дубу, а дуб всем деревьям князь, и дубовая-де крепость к нему перешла.
Гончар с Завидкой застали бочара с сыновьями на большом дворе, у землянки. Старший колол колуном широкие дубовые плахи, и под засученными до плеч рукавами сила по жилам перебегала, мышцы вздувались узлами, будто корни векового дуба.