Наблюдая за корейцами. Страна утренней свежести

Кирьянов Олег Владимирович

Глава IV

Сам себя не похвалишь… или почему Корея обязательно великая страна

1. Страна с пятитысячелетней историей, или Сказки о корейских слонах

– Привет! А ты знаешь, что мы с тобой родственники? – так неожиданно в метро начал со мной беседу совершенно незнакомый мне пожилой кореец. Сообщение для меня было, мягко говоря, необычное.

– Это как? – стараясь не смеяться, осторожно поинтересовался я.

– Ну разве ты не знаешь?! Вот ты откуда? А… из России. У российского государства сколько лет истории? Около тысячи. А корейскому государству пять тысяч лет! Это значит, что мы все вместе в Корее жили, а вы потом пошли в сторону Европы. Так что если очень далеко смотреть, то мы родственники. А это – твоя историческая родина… – начал было с энтузиазмом растолковывать мне дедуля, но от продолжения спонтанной лекции на тему «Происхождение человечества и миграция народов» меня спас подошедший поезд.

Тезис о «пятитысячелетней истории Кореи» уже давно превратился в Стране утренней свежести в аксиому, которую повторяют автоматически и в истинности которой не сомневаются. Что ж, прибавить своей нации несколько тысяч лет и потом начать сравнивать с окружающими народами, которые, как утверждается, менее древние, – любимое занятие националистически настроенных товарищей.

Не обошла чаша сия и Корею, где люди уверены в своей пятитысячелетней истории и гордятся ею. Почему именно пять тысяч лет? Все основывается на древнекорейском мифе о первом правителе корейского государства Тангуне. Следует подчеркнуть, что именно мифе, который, правда, в последнее время все чаще стали выдавать чуть ли не за реальное историческое событие. Согласно преданию, Хванун, сын небесного правителя, сошел на землю в районе священной корейской горы Пэктусан (сейчас она располагается на границе между КНДР и Китаем) и женился на женщине, которая до этого была медведицей. Почему медведица и каким таким образом она стала человеком – разговор отдельный. Так или иначе, Хванун и экс-медведица поженились, у них родился мальчик – Тангун. Мальчик этот спустился с горы Пэктусан и основал первое корейское государство. Отсюда, дескать, и пошла корейская страна. Путем крайне спорных расчетов было установлено, что Тангун стал корейским правителем в 2333 году до н. э. Этот год и является годом официального появления на земле корейской нации. Когда же все как следует посчитали, то обрадовались. Оказывается, корейской государственности, если принять миф за историческую правду, чуть меньше четырех с половиной тысяч лет. Потом творчески округлили цифру до пяти тысяч лет, и вот вам тезис о «пятитысячелетней истории корейского государства».

Цифра эта понравилась корейцам еще и тем, что она в два раза больше, чем у главных исторических врагов, обидчиков Кореи, – японцев, которые, кстати, тоже посредством сказочных источников вывели «свои» два с половиной тысячелетия существования. А также история корейцев превосходит по длительности историю существования главного государства региона – Китая, – который великодушно наделяют тремя тысячами лет. Куда ни кинь, корейцы – самые древние. В общем, пять тысяч лет понравилось со всех точек зрения, так что этот срок приняли как аксиому.

Историки и археологи, которые подходят к делу с точки зрения не мифов, а фактов, определяют возраст корейской государственности от тысячи семисот (от эпохи начала периода трех корейских государств) до максимум двух с половиной тысяч лет, если считать древний Чосон протокорейским образованием, с чем, кстати, далеко не все согласны. В любом случае, никак не пять тысяч лет.

Примечательно, что вера в тезис о пятидесяти веках крепнет в корейской душе прямо на глазах, тогда как буквально еще десять лет назад люди в целом понимали, что рассказы о Тангуне – миф, а пять тысяч лет – явное преувеличение. Помню, в 1998 году по местному радио доводилось мне слышать выступление корейского историка, который так прямо и сказал: «Ну, честно говоря, доказательств пятитысячелетней истории нашего государства не существует, максимум две-две с половиной тысячи лет». И это его высказывание принималось как само собой разумеющееся. Однако через десять лет на той же радиостанции уже другой специалист походя заметил: «Вот наша история насчитывает почти пятьдесят веков…» Так что история создается на ходу.

Если раньше в корейских школьных учебниках истории подчеркивалось, что рассказы о Тангуне – это миф, а цифра 2333 год до н. э. – весьма условная, то несколько лет назад все указания на мифичность исчезли. История эта превратилась чуть ли не в доказанный исторический факт. При этом никого не смущает, что рассказ о браке сына небесного правителя с медведицей, мягко говоря, не тянет на объективное и достоверное повествование. Не беспокоит и то, что в мифе о Тангуне первый корейский монарх правил более тысячи лет… Пять тысяч лет – и все.

Это теперь аксиома. Весьма часто можно встретить лозунги и рекламу или же услышать высказывания самых серьезных людей на тему «мы нация с пятитысячелетней историей». Один известный кореевед, А. Н. Ланьков, как-то рассказал об учебнике корейского языка, изданном южными корейцами для проживающих в России этнических корейцев. В нем в качестве учебного текста приведен разговор, похожий на тот, что состоялся у меня в метро. Сын говорит папе, что «у России тысячелетняя история». Папа тут же наставляет чадо на путь истинный: «А у Кореи – пятитысячелетняя».

Манипулирование историей – дело весьма распространенное у всех народов. И корейский пример здесь лишь один из множества. Однако корейцы весьма склонны к национализму, что, впрочем, можно сказать обо всех народах Восточной Азии. Много людей искренне верит в эти рассказы, не считая необходимым задумываться об исторических фактах. Если поймете, что ваш собеседник-кореец действительно близко к сердцу воспринимает все эти сказки с националистическим подтекстом, лучше вообще с ним не спорить. Доказать ничего не докажете, а отношения испортите.

Помните ироническое высказывание о том, что «Россия – родина слонов, а болгарский слон – младший брат русского слона»? Так вот и в Корее хватает своих «слонов». Встречаются клинические случаи, когда заявляют, что шумеры – были корейцами, а первый корейский самолет появился в конце XVI века. Это, конечно, крайности, но и такие утверждения мне доводилось слышать.

Другой всем известный миф южных корейцев, в основе которого лежат националистические идеи, повествует о великом княжестве Когурё и об «исконно корейской территории», захватывающей значительную часть Сибири и Дальнего Востока. Когурё было одним из трех княжеств, существовавших на полуострове с начала нашей эры и примерно до VII века. Оно занимало север Корейского полуострова и часть Маньчжурии, довольно успешно воевало против китайцев и двух других соседних государств, но в итоге пало под ударами китайской империи Тан и корейского королевства Силла. Потом элита Когу-рё смешалась с аристократией государства Бой, существовавшего на территории Маньчжурии и российского Дальнего Востока. Современные корейцы жутко гордятся воинами Когурё, а тезис, что это государство однозначно было корейским, лучше при корейце ни за что не оспаривать. Исходя из всего вышесказанного, в самых смелых националистических фантазиях корейцы считают исконно своими землями часть территорий российского Дальнего Востока (вплоть до Камчатки) и Сибирь (до Байкала). Не меньше амбиций у них и в отношении Китая – у Поднебесной корейцы хотят забрать Маньчжурию, то есть весь северо-восток.

Проблема даже не столько в том, что с тех давних пор политическая карта бесчисленное число раз перекраивалась, появлялись и исчезали княжества, сколько в том, что у языка Когурё обнаружили слишком сильное, чтобы можно было его игнорировать, сходство с японским. Большинство экспертов – конечно, не корейских – склонны считать, что язык Когурё был диалектом древнеяпонского. У японцев, кстати, тоже хватает своих корейских «скелетов» в историческом шкафу, но речь сейчас не о них.

Все эти притязания Кореи на Маньчжурию и Дальний Восток были бы смешны, если бы люди не верили в свою правоту, а государство не пыталось бы создать в сознании своих граждан образ «исконно корейских территорий». Я несколько раз выслушивал на полном серьезе обращенные ко мне заявления о том, что Владивосток стоит на корейской земле. В них присутствовал явный подтекст: когда, мол, нам нашу территорию-то вернете? Тема Когурё и споры вокруг Маньчжурии несколько раз выходили на самый высокий уровень южнокорейско-китайских отношений, серьезно омрачая их. К России официальных претензий корейцы не предъявляют, потому что в первую очередь с Китаем «надо разобраться». Официальный Сеул особо не выносит на первый план эти притязания, понимая их бесперспективность на данном этапе и осознавая всю разницу весовых категориях Южной Кореи и Китая с Россией. Кроме того, надо бы сначала с Севером объединиться. Но вот потом, накопив силы… Такой постулат часто проходит красной нитью в словах ученых, политиков, даже официальных лиц, когда они говорят «не для диктофона».