Начало христианства на Руси
Шрифт:
В княжеских спорах клирикам приходилось выступать в качестве, если можно так выразиться, третейских судей. В 1096 году Святополк и Владимир послали к Олегу с такими словами: «Приходи в Киев заключить с нами договор о Русской земле перед епископами и перед игуменами и перед мужами отцов наших и перед горожанами, чтобы оборонить Русскую землю от поганых». Олег же, исполнившись разума дерзкого и высокомерных слов, сказал так: «Не вместно меня судить епископу, или игуменам, или смердам». И не захотел идти к братьям своим, послушав злых советников». [22. ПВЛ. Ч.1. С.351.] Приведенный летописный текст дает понять, что Олег приглашался в «старейший град» не только для межкняжеского «поряда» о борьбе с «погаными» (половцами), но и для разрешения взаимных обид, где епископам и игуменам наряду с боярами и массой горожан надлежало быть арбитрами. Участие иерархов в выработке межкняжеских соглашений вместе с представителями светской знати и народа — яркий штрих к политическому портрету древнерусского духовенства, увлекаемого потоком мирской жизни. И не столь важно, что
Общественный мир, который стремились поддерживать духовные лица, нарушался не только кровавыми распрями князей, но и столкновениями, происходившими внутри городских общин. В моменты общинных раздоров духовенство пыталось примирить враждующее партии, уладить конфликты, не допустить пролития крови. Конечно, не всегда это удавалось, особенно когда людские страсти достигали сильного накала. Так, в 1147 году митрополит не сумел помешать расправе киевлян над князем Игорем, которого обезумевшая толпа буквально растерзала. В Новгороде не раз видим архиепископа, примиряющего враждебные стороны. После убийства Андрея Боголюбского Владимирскую волость охватили волнения, сопровождавшиеся избиением княжеских людей и грабежами. Тогда священник Микулица облачился в ризы и с иконой Богородицы в руках стал ходить по городу. Владимирцы прекратили грабежи.
Вторгаясь в политику, духовенство Древней Руси действовало и на дипломатическом поприще, присутствуя на княжеских совещаниях и переговорах, выступая в качестве послов. Священники правили посольство не только по поручению князей, но и городских общин. Однажды из Галича во Владимир на Волыни был отправлен поп, который на владимирском вече в дерзкой форме говорил с местными жителями, предъявив им ультимативные требования. Возмущенные владимирцы хотели «убита попа». Но его спасли некие Местебог, Мончук и Никифор, убеждавшие раздраженных горожан: «Не подобает нам убити посла». Говоря о неприкосновенности посольской личности, Местебог и его товарищи намекают на то, что прием посла-священника владимирцами и переговоры с ним шли по линии отношений двух волостей, а не межкняжеских дипломатических контактов. Последнее обстоятельство имеет существенное значение, свидетельствуя о причастности священнослужителей к гражданским делам как исполнителей воли общин, в состав которых они входили. Здесь можно упомянуть и попа Ере-мея, отправленного смоленской общиной в числе других послов к рижским властям с целью заключения договора Смоленска с Ригой и Готским берегом в 1229 году.
Непосредственное участие высших чинов церкви в повседневной политической жизни проявлялось в их отношении к народному собранию — вечу. Митрополит и епископы — важные люди на вече. Они совместно с князьями и другими властителями руководили вечевыми сходами. Руководящая роль митрополита на вече наглядно вырисовывается на примере событий 1147 года в Киеве. Киевский князь Изяслав, находившийся в военном походе, направил в город «два мужа, Добрынку и Радила». Эти посланцы пришли к брату Изяслава князю Владимиру, который был в тот момент в Киеве, и сказали ему: «Велит тебе брат ехать к митрополиту и созвать киевлян». Тот так и сделал: поехал к митрополиту, а потом с его согласия созвал киевлян к собору св. Софии на вече. И вот «придоша кыян много множество народа и седоша у святое Софьи слушати». Первым начал речь Владимир, обратившись к митрополиту: «Се прислал брат мои 2 мужа кыянина, ато молвят братье своей». После этого было предоставлено слово Добрынке и Радиле, которые передали поклон митрополиту от Изяслава и поведали, с чем их князь прислал. Эти, так сказать, процедурные нюансы указывают на существенное значение митрополита в вечевых собраниях, что, в свою очередь, говорит о его причастности к решению вопросов текущей политики киевской городской общины. В результате митрополит и другие высшие иерархи становились как бы представителями общинной власти. Вот почему городской общине было далеко не безразлично, кто займет митрополичий стол, епископскую кафедру или место игумена. Именно тут кроется причина избрания общиной своих иереев.
Известно немало случаев, когда рядовые новгородцы распоряжались должностью архиепископа. Так, в 1150 году из Киева пришел архиепископ Нифонт, и «ради быша людье Новегороде». [23. НПЛ. С. 28.] Но уже в 1156 году «собрася весь град людии, изволиша себе епископь поставити мужа богом избрана Аркадия; и шедше весь народ, пояша и из монастыря от святыя Богородиця… и поручивше епископью в дворе святые Софие». [24. НПЛ. С. 29-30.] По смерти другого архиепископа, Ильи, новгородцы с князем Мстиславом, и с игуменами, и с попами, «съдумавше, изволиша собе поставити брата его… Гаврила». [25. НПЛ. С. 38.] Митрополит киевский воспринимал народное избрание «пастырей» как должное и утверждал кандидатов, присланных из Новгорода. Избрание это происходило на вече способом жеребьевки, а жребий тянул какой-нибудь слепец.
Настоятели крупнейших новгородских монастырей тоже избирались всей общиной. В 1226 году «преставися игумен святого Георгия Саватия, архимандрит новгородьскыи. Преже своего преставления Саватия созва владыку Антония и посадника Иванка и все новгородце и запраша братье своей и всех новгородець: „изберете собе игумена“». [26. НПЛ. С. 65.] В другой раз новгородцы «даша игуменьство у святого Георгия» некоему Арсению. [27. НПЛ. С. 7.]
Не
Итак, городские общины в Древней Руси имели право голоса, когда возникала потребность замещения епископских столов. Но избрание «святителя» — одна, так сказать, сторона медали; другая ее сторона — изгнание владыки, возбудившего недовольство паствы. В 1159 году «выгнаша Ростовци и Суждалци Леона епископа, зане-же умножил бяше грабя церковь и попы». Однако вина Леона не сводилась только к алчности. Местное общество он взбудоражил своими поучениями. Чему же «учил» Леон? Оказывается, он внушал не употреблять мясную пищу «ни на Рожество Господне, ни на Крещение», если эти праздники приходились на среду и пятницу. Накал страстей достиг наивысшей точки на публичном диспуте, где преосвященный Федор переспорил Леона «пред благоверным князем Андреем и пред всеми людми». Присутствие людей на диспуте между Федором и Леоном — факт не случайный, свидетельствующий о живом интересе народа к происходившему и его сопричастности к низложению епископа. Причина подобной заинтересованности заключалась в том, что споры о постах, которыми в XII столетии были охвачены широкие круги древнерусской церкви, имели не только религиозное значение. Они задевали массы населения, поскольку постные дни, предписываемые духовенством, падали на языческие новогодние святки конца декабря — начала января, предполагавшие ритуальную мясную пищу.
«Святитель» Федор, блеснувший «острословием» в споре с Леоном, вскоре тоже уронил свой сан ненасытной жадностью, соединенной с зверской жестокостью. Много людей пострадали от него, лишившись сел, оружия и коней. Одних он обращал в рабство, других мучил немилостиво, «головы порезывая и бороды», выжигая глаза и «язык урезая», «распиная на стене». Федор кончил тем, чем должен был кончить: его свергли с епископского стола и под конвоем доставили к митрополиту Константину в Киев. Затем опального епископа отвезли на «Песий остров» и там по повелению митрополита ему, «яко злодею и еретику», вырезали язык, отсекли правую руку и «вынули очи». «И погыбе память его с шюмом», назидательно и с нескрываемым удовольствием резюмирует летописец.
В 1214 году владимирцы «изгнаша Иоанна из епископьства», а игумена одного из владимирских монастырей Симона «постави-ша епископом».
Осенью 1228 года в Новгороде разыгралась колоритная сцена. «Простая чадь», или рядовые горожане, с великим срамом свели владыку Арсения с епископского стола. Насмерть перепуганного Арсения за шиворот выволокли из владычного двора и, «акы злодея, пехающе за ворот, выгнаша». Едва бог его спас от смерти, замечает летописец. Место Арсения по воле новгородцев занял Антоний.
Аналогичные примеры можно было бы продолжить, но и приведенных вполне достаточно, чтобы убедиться в общинном избрании руководителей древнерусской церкви. Этот строй отношений объяснялся тем, что духовенство на Руси XI-XII веков являлось в некотором роде мирским институтом, поскольку оно в лице своих высших иерархов осуществляло общеполезные гражданские функции, связанные с судопроизводством, управлением, политикой и другими сферами древнерусской жизни. Иереи выступали в качестве общественных лидеров, на которых возлагалась обязанность обеспечения благоденствия общины, ее внутреннего и внешнего мира. Вот почему городским общинам было далеко не безразлично, кто принимал на себя роль церковного пастыря. Если учесть, что высшие духовные чины являлись не только религиозными деятелями, но и представителями общинной власти, то тем более станет понятным прямое вмешательство земства в вопросы замещения церковных столов. И тут следует возразить против весьма распространенного заблуждения, согласно которому церковь в Древней Руси находилась в подчинении князя-монарха, подобно тому, как она подчинялась византийскому императору. Древнерусский князь — это не император и даже не монарх, ибо над ним стояло вече, или народное собрание, которому он был подотчетен. [29. См.: Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 150-184.] Поэтому необходимо вести речь о подчинении митрополитов, епископов и прочих церковных начальников не столько князьям, сколько городским вечевым общинам. В этом заключалось своеобразное положение духовенства в Киевской Руси в сравнении с Византией, а тем более с католическими странами Западной Европы.