Начало пути
Шрифт:
Гавриил же молчал. Не в том нынче положении князь, чтобы митрополиту отвечать ему сразу и быстро, как и идти на уступки. Будучи в силе и зените своего благополучия, князь Куракин помогал и поддерживал Гавриила. Тогда первенствующий член Священного Синода сотрудничал с Александром Борисовичем Куракиным, как и с другими братьями Куракина. Немало средств было пожертвовано Александро-Невскому монастырю, в котором Гавриил был, ко всему прочему, священноархимандритом. А нынче что взять с Куракина?
— Владыко, ты же понимаешь, что отплачу? Иначе нашей встречи и не состоялось бы. Зачем ты показал
— Он поработает у тебя, но после примет сан. Ты же, княже, поможешь в этом! Ну и не забудешь о бедном служителе Господа, обо мне, когда вновь в силу войдешь! — озвучил условия митрополит.
Куракин хотел было рассмеяться, но сдержался. Не преминет Гавриил поискать свою выгоду. Неужели так хорош этот Сперанский, чтобы заполучать за него долги, которые, может быть, более опасные, чем денежные? Но и отступать князь уже не будет, о чем прекрасно знает митрополит. Что же касается сана, то тут чтобы не говорил Гавриил, князь ничего делать не будет. Сам человек принимает такое важное решение.
— Я заберу его в имение, — констатировал Куракин, показывая норов.
Если бы сейчас Гавриил стал артачится, то сделка могла сорваться.
— Сожалею я, что на время уйдет Михайло Сперанский, но что же не сделаешь для доброго и честного человека, — митрополит улыбнулся.
Дальше разговор пошел уже в совершенно ином ключе. Гавриил рассказал о сложностях монастыря, какие нерадивые слушатели в семинарии, что и по десять лет учатся, никак не могут сдать все испытания.
— А что нынче делает Михайло? Может мне с ним распрощаться? — спросил Гавриил, собираясь уже покидать дом Куракина.
— Франсуа Лебре, тот который ученик самой мадам Розы Бертен, которая обшивала французскую королеву Марию-Антуанетту, снимает мерки с Миши, — похвалился Куракин.
Гавриил не проникся тем, что сам Франсуа Лебре будет шить платья семинаристу-секретарю. При всем своем интересе к светским делам, священник не был достаточно в них погружен, ограничиваясь больше политическими перипетиями. Между тем, имя Розы Бертен знали все модники высшего света. Это имя было на устах у дворян, и митрополит, общаясь с аристократией, не раз слышал про распутную девку. Как же? Она обшивала саму французскую королеву Марию-Антуанетту, больше года назад, как казненную.
Что же касается Франсуа Лебре, то он частью проходимец. Сделал себе имя, всем рассказывая, что это именно он подавал большинство идей для нарядов французской королевы, а не знаменитая Бертен. В России французу поверили, тем более, что он был поистине отличным портным. Вот только, более всего, у Лебре выходили именно мужские платья, а не женские. И услугами Франсуа Лебре пользуются самые, что ни на есть, аристократы, чтобы только чуточку прислониться к французской моде и величайшей модистке Розе Бертен.
*……………*……………*
Петербург
11 января 1795 года
Из дома Куракина я сбегал. Ощущение золотой клетки, а мне и нужно было чуточку посидеть вне общества,
Я и так писал, меняя перо за пером, постоянно требуя у дворецкого Ивана чернил и бумагу. На той основе знаний, которая досталась мне от бывшего хозяина тела, да приправить это частичкой знаний из будущего… Это же имя! Академия наук!
Вот скажите на кого проще наезжать: на Сперанского, который отличный исполнитель, много работает, но даже проглатывает оскорбления, или на знаменитого пиита, математика, физика, академика, богатого промышленника? Ответ очевидный. Чем более медийная фигура, да еще и при больших возможностях, что сулят большие деньги, тем больше этот человек защищен от опалы.
Безусловно, я понимаю, что сметут и такого, но в подобном варианте развития событий, я все равно останусь тем, кто будет влиять на будущее России. Предприятия отжимать тут не так, чтобы принято, потому буду не просто просиживать штаны где-нибудь в Перми, а работать и создавать новое, что станет двигать прогресс. И тогда не настолько будет важно даже решение государя, если только тот не захочет меня арестовать. А вот тут нужно вести себя так, чтобы все знали, кто является главным патриотом России.
А еще в этой России сильно оглядываются на мнение Европы. Если мной, как… ну, физиком, будут восхищаться во Франции, Пруссии, Англии, то даже самодержец будет выискивать во мне только лишь положительные качества. Только бы Наполеон не хвалил. Такая похвала в иной реальности сильно подкосила Великого Чиновника Сперанского. Но я сработаю на опережение и стану главным противником Наполеона, правда только после того, как Павел… того… Ну, если только мое мнение кого-то будет интересовать.
Я говорил про свое почти идеальное терпение? А вы были на примерках у дотошного француза, который чуть ли не стал замерять то, что в Средние века засовывали в гульфик? Три часа длилась работа портного со мной. Потом… еще четыре.
Поэтому, когда настало время вернуться в Главную семинарию, я не тратил ни единой минуты. При том одел свою старую одежду, хотя один наряд от француза был уже готов. Зная обстановку в учебном заведении, я не хотел шокировать ни учащихся, ни своих коллег новыми одеждами. Да таким дорогим костюмом я бы смутил и самого ректора, если только застал его на месте. Нет, не хочу я, будучи префектом, заниматься всей бумажной волокитой за ректора, при том почти что на общественных началах.
«НЕ ХОЧУ!» — мысленно потребовал я, задвигая протест от части своего сознания.
Вдруг пришло чувство неловкости, брезгливости от непорядка. Сперанский только-только привел в систему всю документацию семинарии, он и работал дальше потому, что не мог допустить прежнего беспорядка. А я требую больше не делать того, что никак не поможет в дальнейшем. Не буду я работать в семинарии, так и Бог с ней и с ее документацией. Ладно бы, митрополит был в курсе событий, так нет же, ректор приписал себе все заслуги в делопроизводстве в семинарии.
«ЛОХ — ЭТО НЕ ПО-НАШЕМУ!» — мощный импульс кругами отправился во все закоулки сознания.