Начало самодержавия в России
Шрифт:
«Я должен был дозирать, — пишет он дальше, — на реке, где переправится царь (Девлет-Гирей. — Д. А.)…и увидел, что несколько тысяч всадников крымского царя были уже по сю сторону реки. Я двинулся на них с тремя сотнями. . Все три сотни были побиты насмерть. . И я один остался в живых».
Большинство ученых, прочитав подобный «бесхитростный рассказ» Штадена, оценили его как хвастливое сочинительство, не заслуживающее серьезного доверия. «Рассказ немецкого авантюриста, — справедливо замечает Р. Г. Скрынников, — при ближайшем рассмотрении оказывается сплошным хвастовством». К сожалению, исследователи не столь объективно отнеслись к другим столь же «бесхитростным» рассказам Штадена — в частности, к
«По своей прихоти и воле, — пишет Штаден в «Описании», — опричники так истязали всю русскую земщину, что сам великий князь объявил: "Довольно!"». По словам Штадена, великий князь приказал опричникам выплатить земским все, что они с них взяли, сполна. «Это решение пришлось не по вкусу опричникам. Тогда великий князь принялся расправляться с начальными людьми из опричнины». Таково, по Штадену, начало разгрома опричнины. При этом он четко указывает время, когда опричнина была «выдана головой» земщине. Это произошло, по Штадену, до сожжения Москвы Девлет-Гиреем, т. е. до мая 1571 г. «Если бы Москва не выгорела со всем, что в ней было, земские получили бы много денег и добра по неправильным распискам, которые они должны были получить обратно от опричников. Но так как Москва сгорела, а с ней вместе и все челобитья, судные списки и расписки, земские остались в убытке».
Этим же допожарным временем Штаден датирует разгром опричнины и в «Автобиографии». По его словам, после новгородского похода «все князья и бояре, которые сидели в опричных дворах, были прогнаны; каждый знал про себя, за что именно». В этот момент, по словам Штадена, «в стране еще свирепствовала чума». Далее он сообщает: «Когда я пришел на опричный двор, все дела стояли без движения, начальные бояре косо посмотрели на меня и спросили: "Зачем ты сюда пришел? Уж не мрут ли на твоем дворе?" "Нет, слава богу!" — ответил я». Штаден и здесь противоречит себе: либо опричные князья и бояре «были прогнаны» из соответствующих опричных учреждений — дворов, либо продолжали в них сидеть. Последнее представляется более правдоподобным. Картина опричного двора, парализованного чумой, и сам диалог Штадена с «начальными боярами», боявшимися, как бы он не «нанес» на них страшную болезнь, весьма натуральны, но ликвидация опричнины здесь пи при чем. Как бы то ни было, и этот «разгон» опричных датировал Штадепом кануном московского пожара.
Вместе с тем, описывая опричный двор Ивана Грозного, Штаден пишет: «Земские желали, чтобы этот двор сгорел, а великий князь грозился земским, что он устроит им такой пожар, что они не сумеют его потушить». Царь, иначе говоря, пригрозил сам спалить всю земскую Москву. Где здесь «любовь», проснувшаяся у царя к земщине, и его разочарование в опричнине?! Напротив. Далее говорится: «Великий князь рассчитывал, что и дальше он будет играть с земщиной так же, как начал. Он хотел искоренить неправду правителей и приказных… Он хотел устроить так, чтобы новые правители, которых он посадит, судили бы по судебникам, без подарков, дач и приносов. Земские господа вздумали этому противиться и препятствовать и желали, чтобы двор сгорел и опричнине пришел конец, а великий князь управлял бы по их воле и пожеланиям». Налицо совершенно другое описание кануна пожара Москвы. Никакого гонения на опричнину. Земщина противостоит царю с его опричниной, а царь хотел поступать «с земщиной так же, как начал». Земским оставалось надеяться, чтобы опричный двор сгорел. Другого конца его они не предвидят.
Но «всемогущий бог» вмешался в этот спор двух сил — царя с опричниками, с одной стороны, и земщины — сдругой. Бог «послал эту кару» и «с этим пришел опричнине конец».
Спрашивается: когда же все-таки «пришел опричнине конец» — до пожара Москвы, от которого позднее пострадали земские, оставшиеся в убытке, или «с этим», т. е. после пожара, в котором сгорел опричный двор, в результате чего пострадали опричники? По первому варианту земские не получили ничего, из-за того что все расписки, челобитья и судные дела сгорели, по второму — «опричники должны были возвратить земским их вотчины. И все земские, кто (только) оставался еще в живых, получили свои вотчины, ограбленные и опустошенные опричниками».
Нетрудно разглядеть подлинный источник этого заявления Штадена. В обоснование своих слов об отмене опричнины он привел указ о частичной амнистии казанским ссыльным, в 1566 г., в соответствии с которым они должны были получить обратно конфискованные земли. Хорошо известно, что это обещание не было выполнено и прежним владельцам были возвращены только те владения, которые опричники окончательно опустошили. Более ни о каких общих возвратах конфискованных владений речи никогда не было.
Итак, в результате сожжения опричного двора, во всяком случае после этого, опричнине вторично пришел конец. Однако даже на страницах записок Штадена, дважды «отменившего» ее, опричнина оказывается невероятно живучей.
«На следующий год после того, как была сожжена Москва, опять пришел крымский царь». Штаден, как мы помним, служит теперь в той самой опричнине, которой уже год назад «пришел конец», под командой опричного воеводы Д. И. Хворостинииа. «Когда эта игра (т. е. разгром татар летом 1572 г. — Д. А.)была кончена, все вотчины были возвращены земским, так как они выходили против крымского царя. Великий князь долее не мог без них обходиться. Опричникам должны были быть розданы взамен этих другие поместья». Получается, что опричники должны были теперь вторично возвратить земским их вотчины. В первый раз это произошло после пожара Москвы и опричного двора: «И все земские… получили свои вотчины». И тогда для этого были свои причины.
Теперь земские опять получают назад свои вотчины за то, что победоносно выступили против Девлет-Гирея. Теперь в отличие от предыдущих заявлений Штадена опричники остаются опричниками и взамен земель, возвращаемых земщине, получают другие земли. Остаются и раздельные «смотренные» списки опричников, но Штаден лично из них выбыл. «Причина: все немцы были вписаны вместе в один смотренный список. Немцы предполагали, что я записан в смотренном списке опричных князей и бояр. Князья и бояре думали, что я записан в другом — немецком — смотренном списке. Так при пересмотре меня и забыли».
Здесь мы узнаем от Штадена о том, что «думали» немцы и о том, что «думали» князья и бояре. При этом никто из них не «думал», что опричнина ликвидирована, что исчезли отдельные «смотренные» списки опричников. Неизвестно только одно — что же думал сам Штаден? Почему он отказался получить новые земли, которые раздавались опричникам взамен утраченных земских земель, и почему отказался оставаться в составе русского «рыцарства»? Непонятно и то, почему он при возвращении земель бывшим земским владельцам утратил свои земли в Старицком уезде. Бывший Старицкий удел уже несколько лет был и оставался владением царя, его дворовой вотчиной и возвращению в земщину не подлежал. Так или иначе, теперь Штаден утверждает, что опричнина сохранялась, несмотря на возвращение земским их вотчин, и только он лично из нее «механически выбыл».
В момент написания своих записок, т. е. в 1577–1578 гг., Штаден говорит об опричнине как о действующем в Московии порядке: «Теперь с великим князем ходят новодельные господа, которые должны бы быть холопами тем — прежним».
Таковы сведения об опричнине, содержащиеся в сочинениях Штадена. Рассмотрение их в целом является необходимой предпосылкой для оценки свидетельств Штадена об опричнине и ее отмене в качестве исторического источника. Исследование показывает, что «Записки» Штадена о Московии весьма тенденциозны и, что еще хуже, обесцениваются немалым числом заведомых измышлений. Последние имели целью показать личный героизм Штадена (как он его понимал), его находчивость, изворотливость и удачливость.