Начистоту в ли-бемоле (сборник)

О двоице священная, братия прекрасная, доблии страстотерпцы Борисе и Глебе, от юности Христу верою, чистотою и любовию послужившии, и кровьми своими, яко багряницею, украсившиися, и ныне со Христом царствующии! Не забудите и нас, сущих на земли, но, яко тепли заступницы, вашим сильным ходатайством пред Христом Богом сохраните юных во святей вере и чистоте неврежденными от всякаго прилога неверия и нечистоты, оградите всех нас от всякия скорби, озлоблений и напрасныя смерти, укротите всякую вражду и злобу, действом диавола воздвигаемую от ближних и чуждих. Молим вас, христолюбивии страстотерпцы, испросите у Великодаровитаго Владыки всем нам оставление прегрешений наших, единомыслие и здравие, избавление от нашествия иноплеменных, междоусобныя брани, язвы и глада. Снабдевайте своим заступлением страну нашу и всех, чтуших святую память вашу, во веки веков. Аминь.

Бывает так: человек рождается несколько раз за одну-единственную короткую жизнь. Иногда даже под разными именами. Так случилось и с Алиной Стародубцевой: пока она училась ощущать себя в этом удивительном и сложном мире, пока она искала своё место – в театральной студии «ФАРТ» при Севастопольском академическом русском драматическом театре им. Луначарского, на отделении журналистики Черноморского филиала МГУ им. Ломоносова, в Государственной школе-студии при Крымском академическом русском драматическом театре им. Горького – за ней неслышно, след в след, на цыпочках шла Ли Гевара. Шла – и писала свои стихи.

Появиться же окончательно ей, пожалуй, удалось только в 2011 году – на кухне общежития Киевского национального университета театра, кино и телевидения им. Карпенко-Карого, где она и поныне,

наверное, осталась частично – с гитарой в руках и нетерпеливым взглядом в безоблачное светлое будущее, не догадываясь, что самые настоящие трудности ещё только впереди. Но одно Ли всегда знала точно: что бы ни случилось и где бы она ни оказалась – в дороге или в больничной палате, посреди самого что ни на есть реального, оглушающего страха – с ней всегда будет её воздух. Её творчество.

Сегодня Ли Гевара – член Севастопольского литературного общества им. Озерова, член Союза литераторов России и лауреат различных поэтических конкурсов и фестивалей. И твёрдо верит в то, что, пока её будет читать хоть один человек, пока о ней будут помнить и даже, быть может, просто брать в руки её книги, прикасаясь пальцами к чёрно-белым знакам её души, – всё не напрасно.

И это ли не секрет бессмертия?..

Мир лежит на спине, подставив веснушкиМарсу.Мир лежит на спине – крохотныйи безымянный.Мир лежит. А под ним бегут, а в негостучатсяволны каждого из всемирнейших океанов.– Открывай, – говорят, – здесь темно, —говорят, – и страшно!Здесь ко дну, – говорят, – как будтоприлипли камни,они что-то кричат на неведомомчерепашьем,но страшнее всего – когда они замолкают.Забери нас, пожалуйста, дай просочитьсяв кожу,мы наполним тебя живой изумруднойвлагой,мы с тобой – водород с кислородом,мы так похожи…Мир вдыхает волну за волной.Мир впивает волну за волной.Мир листает волну за волной,и вода с этих пор – бумага.Мир лежит на спине: чистый лист —ни полос, ни пятен.Тишина, за которой слову родиться легче.В тишину ударяют камни – гвоздёмв распятье,оставляют следы и тонут, и Миру легче,но если прислушаться – вот что онилепечут:– Ты лежишь на спине и не знаешь о нас нистрочки.А ведь нас придумали же, оторвали же,спьяну, с корнем,каждому дали имя, вдохнули почерк,да и пустили сплеча в ледяное море —нас, хранящих доселе по отпечатку солнц.Вымечтали, забыли вовремя отпустить.Мы должны были стать людьми. Сотворинас хотя бы мифами…Мир отрывает от сердца большой кусок стонкими рифмами, тёплыми, как песок,пронесённый в кармане с запада на восток.Рифмам отныне – сквозь многие штормыплыть.Сбереги их, Господь, от рифов!..Плывущему – море,плывущему – город,и в счастье, и в гореблажен, кто плывущ.Смотри! – вместо мира крохотного,из стихоплети грохотарождается полушёпотомкнига огромных душ……Солнце скалится сверху жёлтымосколком бус.Зной обнимает мир, зной солонит на вкус.Соль изменяет суть, превращаясь в соло.С берега Мир зовут поедать арбуз.Мир отфыркивается, цепляет ногой медузи плывёт на голос. Иные форточки лучше не открывать.Слишком свежий воздух; слишком легкодышать.Слишком громко ухнут в тебе слова —вот уже их почти что конница, вот их рать,и становится слишком тесна кроватьдля тебя, умноженного на два.Вот же спутались – как наушники,вынутые из кармана,не умеем действительно говорить, кромекак стихами,да и после не разберёмся в своих стихах.Короткое замыкание. Длинное замыкание.Мало выгнать твой запах взашей изсердечных камер —он застревает занозистой линией на руках.В нарушении изоляции время закоротит.Самое важное может случиться и взаперти.Форточка запирается изнутри.Нет, ты смотри на неё,смотри,смотрии дыши, дыши из неё, покуда хватает места,сквозь трахею, до альвеол. Представь себе,что ты – тесто,изваляйся по горло в этом чёртовомсквозняке.Потому что (допустим), если б я былДантесом,я хотел бы, чтоб в детстве стало чутьбольше детстваи за миг отскользнул указательный накурке.Потому что под капюшоном музыка шепчетчище.Тысячи обездоменных Элли побездорожьям рыщут,ни одного из обещанных Гудвиновнедоищась.Дотянись до форточки, стань на секундунищей.Вот закроется – и сиди себе в своём сонномднище,выдыхая молекулы затхлости и борща.Мы же выдохлись, как шампанскоек январю.Уходи из меня, из города, я сам здесь всёприберу.Моя форточка хлопает на ветру.Я смотрю на неё.Смотрю.Смотрю…

январь 2015 г.

Разуется день-шутиха.Накинет на плечи вечер.Устроится поудобнейв пятне моего окна.На лестничной клетке тихо.На лестничной клетке – свечи.Сундук до краёв наполненвибрато

чужого сна.И ночь – беспристрастный зрительплохой безыскусной драмы —подсядет чуток поближеи будет сжимать платок,когда по кривой орбитепройдутся несмелым шагом,ступенями – ниже, ниже —мелодии под шумок.По клеткам гитара строит.Рванётся над ухом смехом:«Сыграй мне вон ту… про зиму…А хочешь – давай молчать».И вот мы молчим про горевтроём: две меня и эхо.И в прозе танцует мимососедка – чуть-чуть доспать.А город гудит не в ноту.А город – бесстыже вечный,он сам сочинил подъездыи способ сойти с ума.За дверью всё – по расчёту.На лестничной клетке – свечи.И струнами шепчет бездна:«Придумай себя сама…» Поколение ищущих! Я – ваш приблудныйсын.Я небрит, и дорога моя далека от трассы.Я бреду по ней стоптанным, рванымвальсом,удобряя стихом растущую с неба синь.Моя женщина за спиной укутана в пряныйдым.Мы ночами поём друг другу чужие лета,моя вера – аккорд предутренней сигареты.Я боюсь однажды проснуться совсембольшим.Поколение зрячих! Я – ваш астигматизм.Я разбитое зеркало, линза на минус восемь,и, вплетая песок в отзимевшие за день косы,укрываю бордели туманом монашьих риз.Я даю вам возможность видеть. Дают —бери!Я очкарик, но вам очки не помогут.Что тащить за собой слепца, если тот —безногий?Не болей. Не ищи. Не жалуйся… Не кури.Поколение дремлющих! Я – ваш дежурныйврач,кабинетная сволочь; глупо ко мнетесниться —я решаю, что вам теперь приснится.Это будет не больно, сладкий. Проснисьи плачь.Я с восьми до шести колдую тройнойнаркоз.Я вскрываю тромбозы сонных спьянаартерий.Я сбиваю со следа летящие с петель двери……и хрустят под ногой осколки жалости, лжии слёз.Поколение, здравствуй! Я вам прочтурассказо мелодиях света, о людях, что вечномолоды,и о том, как в моём ненаглядном городес моря брызжет солёный от крови джаз.Как за море летело: «Эх! Живём однова!»Как в том море тонули шхуны и песнивлюблённых…Поколенье умерших, с вами мы не знакомы.Ухожу на закат, и кружится голова.

май 2012 г.

Тик. Так.Тик. Так.Время глядит со стен.Стрелки хихикают: спи, чудак!Глубже нырни в постель,вылови сон, лети чайкой ввысь,полный карман тепланабери и отчаливай, не отчаиваясь,смотри, как минуты друг с другомпрощаются.А я посмотрю на тебя.Тик. Так.Пора.День в ширину антракта.Вечер приходит в восемь утра.Утро кипит закатом,над кофеваркой клубясь словами,вырванными из книг.Публика – кактус да кот. В финалетвой монолог на пустом диванешёпотом въедет в крик.Воспоминания дышатяблоками обскур.Смотри, вот и время вышло —вышло на перекур.Полночь-дура – бусины на оси,прокрустов дурной приют —жалобно взвизгивает, но часыеё всё равно добьют.Тик – указующая стрела —как приговор: остынь.Так – занавешивай зеркала,проводам обрубай хвосты…Ты хоронил часы за пятак.Ты их снимал со стен.Тик. Так.Тик. Так.И ты ничего не успел.

сентябрь 2015 г.

Я – берег. Стихи прибивает ко мне волной.Те, что разбились о скалы – кто-нибудьда спасёт.Я хотела бы вырасти, городом стать,страной,но у судьбы-злодейки слишком зубастыйрот.Я хотела бы метко, как маленький Телемах,окропить человечество рифмами: путьоткрыт!Но секундная стрелка свершает незримыйвзмах,и я вновь – одичалый берег. Мне сцилли чуть-чуть харибдбез колец на усталых пальцах,без героя под парусами,что захочет навек остатьсяв тени моих личных скал.Если путник не прочь сорваться —он сделает это сам.А когда-то меня любили… ах, как любили!А когда-то меня носило в облаках и бросалов жар.Но зубастые музы подпилили мои стропила,а влюблённые воины не сумели сдержатьудар —и теперь целят в спину памятью в сотню омиз-за зубчатых жалюзи. Кем-то стали онив итоге?..Я бы вышла в море спасительным маяком —да Громовержец спьяну забыл мне оставитьноги.И уходят в закат дороги,по которым мне не идти.Мир корёжится от изжоги,не найдя моего пути.В тамбуре курят боги,дышат в стекло: «прости».Ты ошибся, Отче? Бывает. Не обессудь.Не ту душу ты запер в горнице без дверей.Не я выбирала себе этот длинный зубастыйпуть —он сам меня выиграл в небеснейшей излотерей.Я зубами вгрызаюсь в плоть бесполезныхзнаний.Я крепко сжимаю зубы, когда мне бываеттрудно.А трудно бывает. Да что уж там —постоянно.У меня, вероятно, очень плохие зубы.