Национальность – одессит
Шрифт:
Я исправно езжу на лекции каждый день. Если ночую один, то завтракаю дома, вечером купив что-нибудь, что не испортится до утра. Если со Стефани, то выезжаю вместе с ней и завтракаю у старообрядцев или чаще в чайной напротив университета, чтобы уж точно успеть на первую лекцию. Моя содержанка уверена, что со мной не опоздает, как бы ни тянула время, поэтому ела не спеша, под болтовню. В итоге я постоянно опаздывал. Поняв это, стал выезжать раньше и голодным. Подвозил Стефани к меблированным комнатам, чтобы переоделась и позавтракала там, после
В то утро выехали по ее просьбе еще раньше, потому что ей надо было подготовить материал для первой лекции. Обычно в чайной возле университета по утрам половина столиков пустует. Студенты, начиная со второго курса, не любят вставать рано. В этот день заняты были все. Только за угловым сидел один человек, мой «крёстник» Картузов. Видимо, никто не решался составить ему компанию. Здоровяк жевал толстый кусок серого хлеба с тоненьким кусочком брынзы, что здесь не подают, запивая чаем из большой фаянсовой чашки
— Не возражаешь? — чисто ради приличия произнес я, садясь за его столик.
Картузов перестал жевать и напрягся.
— Расслабься, — посоветовал я. — Рад, что ты еще жив и не на каторге. Это я на полном серьезе, без подколок.
— Какое тебе дело, где я?! — насупился он, однако без агрессии.
— Да просто обидно было наблюдать, как тебя используют втемную, выполняешь грязную работу ради блага других. Думал, ты до конца лета не дотянешь: или подорвешь себя вместе с каким-нибудь несчастным околоточным, или только его и отправишься по этапу, — сказал я.
Подошел половой, довольно крепкий белобрысый малый, и поставил передо мной полный заварной фаянсовый чайник, красный в белый горошек, небольшую чашку на блюдце и с ложечкой, сахарницу с кусковым рафинадом и тарелку с шестью бутербродами типа бургеров, приготовленными по моему рецепту — свежие пухлые румяные булочки разрезаны вдоль и начинены слоями из пластинок твердого сыра и кружочков нарезанной копченой колбасы. На моего соседа по столику он смотрел с опаской. Значит, знают друг друга не понаслышке.
Я подвинул тарелку на середину стола и предложил Картузову:
— Угощайся.
— Меня никто не использует, — упрямо молвил он.
— Если ты так считаешь, значит, я был о тебе слишком хорошего мнения, — сделал я вывод и повторил приглашение: — Ешь, не стесняйся. Я богатенький и не жмот.
Налив себе чая чашку, добавил в нее кусочек сахара, помешал и взял бутерброд. Мягкая, еще теплая булочка смялась и легко вошла в мой рот. Все натуральное, вкус бесподобный, особенно поутру на пустой желудок.
Картузов не удержался и последовал моему примеру. Судя по тому, как глотал, почти не жуя, живет очень экономно.
— Летом заработал хоть немного? — поинтересовался я.
— Именно, что немного, — ответил он, взяв второй бутерброд. — Прошлым летом я на ипподроме помогал «жучкам», почти три сотни сколотил, а этим скачки отменили из-за военного положения. Немного
— Ты на каком? — полюбопытствовал я.
— На четвертом, но весенний семестр за третий не закрыт, некогда было, — ответил он. — Ничего, у меня память хорошая, наверстаю.
— В порту был? — спросил я.
Он замялся.
— Не бойся, я не стукач, — успокоил его. — Просто хотел узнать, понял ли ты, что там на самом деле произошло? Что предприниматели евреи, благодаря вашим поджогам, устранили своих конкурентов, греков и русских, и теперь деньги от торговли зерном потекут к ним?
— Там всё не так было! Мы боролись за свободу! — пламенно возразил он, даже забыв о еде.
— Революцию делают романтичные идиоты, а плодами ее пользуются умные негодяи, — спокойно произнес я. — Ты же на юридическом учишься. Разве тебя не научили задавать вопрос «Кому это выгодно»?
— Там все пострадали, не только русские, — упрямо произнес он.
— Пусть будет по-твоему, — не стал я спорить. — Только вот жизнь у тебя одна. Стоит ли ее загубить ради восторженных взглядов революционерок? Без обид, но я на тех девиц, что были с вами, в голодный год не полез бы.
Тут он гмыкнул, улыбнувшись.
— Как я понял, твои дружки не из бедных, а ты не из богатых. Если вы попадетесь, родители их отмажут, вывезут заграницу учиться, свалив все на тебя. И оправишься ты лет на пятнадцать-двадцать в места не столь отдаленные, и будешь там валить сосны и кедры пилой «Дружба-два» — каждый тянет на себя, потому что профессии у тебя никакой нет и денег тоже, и выбор у тебя на каторге будет между страшненькой революционеркой и безграмотной деревенской девкой. Вернешься в Одессу без зубов, с отмороженным членом, никому не нужный. С волчьим билетом тебя даже в дворники не возьмут, а уж молодые и красивые девки будут стороной обходить, — пованговал я, догадавшись, что у парня проблемы с женским вниманием.
— Мне обещали помощь, если что, — возразил Картузов.
— Я тоже обещаю жениться, и есть дуры, которые верят, — поделился я жизненным опытом.
Он гыгыкнул и спросил:
— Та, красивая, с которой ты был в городском саду, тоже дура?
— Нет. Она умная, на содержании. Обходится мне дороже, чем ты будешь получать после университета первые лет пять, — признался я. — Мой тебе совет, скажи своим дружкам, что ты должен сперва окончить университет, чтобы было, чем на каторге зарабатывать, а потом отдашь себя полностью революции. Когда получишь диплом и устроишься на службу, вдруг обнаружишь, что многие красивые девушки горят желанием связать свою жизнь с таким видным и образованным парнем, и решишь тогда, стоит ли их променять на замухрышек? — После чего посмотрел на часы — до лекции семь минут — и сказал, упреждая его возражения: — Я пошел учиться. Доедай-допивай, все оплачено.