Над Кубанью зори полыхают
Шрифт:
А набат все надрывался над станицей. Но никто не шёл тушить пожары.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Чуть брезжил рассвет. От Егорлыка стлался сизый туман. Он медленно полз, растекаясь по лугу и затягивая серой пеленой сады. Старик Рябцев вышел во двор, перекрестился на восток и, ковыляя на натруженных ревматических ногах, вошёл в конюшню. Умная кобыла Косандылка повернула голову к хозяину и тихо заржала, словно удивляясь тому, что он так рано пожаловал
Старик корявыми пальцами почесал у лошади за ухом, стал отвязывать уздечку.
— Пойдем, Косандылушка, сынка надо отвезти куда следует… Беда пришла, Косандылушка, опозорили нас на всю жисть… — Старик сморщился. Из глаз его покатились мелкие росинки слез. — Поротые мы теперя, Рябцевы, поротые.
Кобыла вздохнула, помахала головой, как будто сочувствуя хозяину, и, прихрамывая, покорно поплелась за ним во двор. Запряг её старик в небольшую бричку с ящиком, запряг по–татарски, без дуги. Прицепил к уздечке верёвочные, пропитанные дёгтем вожжи и начал укладывать в повозку оклунки с мукой и горохом, с кусками свежезасоленного сала.
— Соли там, пожалуй, нужно будет? Надо соли с ведёрко насыпать, — говорил сам с собой старик.
На пороге хаты показался Мишка. Не спал, видно, он в эту ночь. Лицо его пожелтело и отекло. Под глазами чёрные круги.
— Куда это вы, папаша, в такую рань? — морщась от боли, спросил он отца.
Старик сердито обернулся.
— На кудыкину гору!
Мишка подошёл к бричке и ощупал мешки.
— Это кому?
— Тебе, кому же ещё!
— Ты што, отец, мои тайные мысли разгадал? —удивился Михаил.
Разгадаешь, коли выпорют. Поторапливайся, сынок, со сборами. Пока туман рассеется, надо за станицу выехать, чтобы люди не видели.
Мишка с трудом приволок сумы и вещевой мешок, положил их в бричку на солому и прикрыл тулупом. Мать, заливаясь слезами, вынесла зипун.
Мишенька, деточка ты моя! На, возьми зипун от дождя. — И с тихим всхлипыванием припала головой к его плечу.
Мишка крепко поцеловал мать и сам чуть–чуть не заплакал. К горлу подкатился клубок.
Бричка протарахтела через ветхий мост и исчезла в тумане за рекой.
Доехав до окраины хутора Подлесного, Мишка с трудом слез с подводы и, сказав отцу, где его подождать, скрылся в окраинном саду.
Вернулся он скоро. С ним пришёл щуплый, конопатый хлопчик в старенькой одежде–обяосках.
Вот и проводник нам будет! — сказал Михаил, с трудом взбираясь на телегу. — Значит, едем, тятя, напрямик к Яшке–гармонисту и его дружкам.
Парнишка указал дорогу, ведущую в глубь леса.
После порки Мишки сын атамана Алешка целую неделю не показывался на улице. Отец уговаривал его уезжать в свою часть. Но Алешка отмалчивался. А потом достал полбутылки самогона, всыпал в неё махорки, настоял до желтизны и выпил.
Ночью у него начались судороги и кровавая рвота. Дома перепугались. Атаман привёз фельдшера. Алешку отходили. Фельдшер продолжил ему отпуск, но заявил атаману, что если сын ещё раз примет отраву, смерти ему не миновать.
Поправлялся Алешка медленно. Исхудалый и слабый, он еле двигался по дому. Однажды в сумерки вышел за калитку и присел на лавочку.
Какая-то женщина, укутанная в полушалок, вышла из-за угла и села рядом с ним на лавочку. Алешка взглянул на неё и вздрогнул: рядом сидела пропавшая Аксютка Матушкина.
— Откуда это ты вынырнула? — удивился Алексей.
— Тебя поджидала. Говорят, чуть не помер ты?
— А тебе что за забота?
— Значит, нужно. Тут один человек свидеться с тобой хочет, служили вы вместе. Просил, чтоб непременно ты к нему вышел. Он тоже прячется, — прошептала Аксюта, заставив Алешку вздрогнуть.
— А я что, по–твоему, прячусь?
— А то! Ведь без надобности умирать никому не хочется. Ну, так что же сказать твоему дружку.
— А дружок-то хто?
— Увидишь! Но дюже просил тебя прийти за мост. Сейчас он там. Может, сходим?
Алешка подумал и согласился. Вместе с Аксюткой он перешёл мост и свернул к балочке на лугу. Неожиданно из травы поднялись двое. Алешка попятился, но кто-то ударом под колени свалил его в траву.
— Потерпи, дружок! Немного отведём тебя в сторонку да и вынем кляп! — сказал кто-то, засовывая Алешке в рот мягкий ком.
Алексей по голосу узнал Якова–гармониста.
— Плохого, брат, тебе ничего не будет! — сказал другой голос. — Ты ведь сам давно хотел уйти в лес, да поджилки тряслись. Вот мы тебе и поможем. Чем к Шкуро идти, лучше у нас послужишь.
Говорили партизаны серьёзно, но в интонациях слышался добродушный смех.
Аксюта подвела лошадь, запряжённую в линейку. Через минуту линейка без шума покатила по мягкому лугу.
А у Колесниковых снова переполох. Атаман топал ногами и упрекал жену в том, что она во всём потакала сыну. Это она помогла ему стать дезертиром. Та плакала, во всём обвиняла мужа и его атаманство, из-за которого нет спокойной жизни.
Покричали друг на друга и решили говорить всем, что Алешка ночью выехал в свою часть, и подождать несколько дней, может, за это время сын даст о себе знать.
…Малашка Рыженкова искала на лугу телёнка. Нашла его мирно дремавшим под мостом в затишке между сваями.
— Вот, вражья сила, куда забрался! — ворчала она.
Малашка выбралась из-под моста как раз в то время, когда по нему проехала Нюра Заводнова. Соседка удивилась: куда это на ночь глядя поехала Нюрка.
«Может, Митька объявился и сидит на кошарах?» — подумала она.
И, конечно, не умолчала. С кем-то поделилась своими предположениями.
А утром Тарас Заводнов заявил в правление, что у него свели со двора лошадей с линейкой.