Над Кубанью зори полыхают
Шрифт:
— «Неужели интересы кучки генералов, помещиков и заводчиков для вас дороже судьбы родного народа? — читал офицер. — Бросайте свои мечи! Боритесь в наших рядах за новую, счастливую Россию!» — Офицер задумчиво перегнул листовку пополам. — Да, господа, а за что мы, действительно, сейчас сражаемся?
— Какая наглость! Призывать офицеров дезертировать! Это вое большевистские штучки! —выкрикнул другой, бравый есаул.
— Ну, мы и без листовок знаем, куда так стремительно несётся Добровольческая армия, — проговорил сутулый офицер и с мрачной
— Подполковник! — черноволосый есаул с бешеными глазами наркомана стукнул кулаком по столу. — Я не позволю!
— Что не позволите? — с едва заметной усмешкой спросил сутулый. — Идти к краху? Очень было бы хорошо, если бы вы могли это не позволить.
Третий офицер расхохотался.
Дверь буфета распахнулась, и, пошатываясь, вошла молоденькая, растрёпанная и пьяненькая сестра милосердия. Она оперлась о столик, за которым сидели офицеры, вскинула голову и запела:
Черную розу — эмблему печали Ты на прощанье с собой принесла. И было так грустно, И плакать хотелось, И было минувшего жаль…Из-за стойки вышел буфетчик:
— Мадемуазель! Петь в буфете не разрешается. Прошу вас!
— Что–о? Что ты сказал? Повтори! — И сестра стала шарить по столу, пытаясь непослушной рукой схватить бутылку.
Сутулый офицер горько усмехнулся, процедив сквозь зубы:
— Эту девчонку я знаю. — Она из хорошей семьи. На фронт пошла добровольно. А во что превратилась! Эх!
Офицер, который предпочитал молчать и только слушал, поднялся и пододвинул сестре милосердия стул:
— Садитесь!
Она попыталась сесть.
Но, видимо, просчитавшись, плюхнулась на пол и заревела в голос:
— Пропала ты, головушка моя неразумная! Растерзана моя единая неделимая Россия! Ох–хо–хо!
Буфетчик пытался поднять её. Но она отбивалась и визжала:
— Не притрагивайся ко мне, лизоблюд! Не притрагивайся!
Буфетчик отступил и смущённо развёл руками. Тогда к ней подошёл молчаливый офицер.
— А мне можно помочь вам? Ну, давайте встанем, сестричка! Поглядите. на себя: ваше платье все в пыли. Как это нехорошо!
Она вытерла подолом фартука глаза и нос.
— Офицерик, отвезите меня домой! — попросила она. — Я тут близко живу. Вы меня не знаете? Тоня я! Отец мой — благочинный в Ново–Троицкой церкви. — Она пошатнулась, схватила офицера за руку и снова всхлипнула. — Напоили меня и бросаете?
— Из какого вы эшелона?
Тоня обозлилась. Она с силой оттолкнула офицера.
— Не из какого! Я домой хочу, до–мо–й!
Офицер усадил её на стул.
— Позвольте узнать, мадемуазель, вашего брата зовут Аркадий? Он разведчик?
— Да–а!
— Тогда разрешите представиться: я друг и коллега вашего брата.
Офицер усадил Тоню в наёмную тачанку, сам сел рядом. Извозчик щёлкнул кнутом, и тачанка покатилась по неровной дороге.
Свежий степной ветер выветрил хмель из головы Тонн.
Теперь ей было нехорошо и совестно. Она старалась не встречаться со взглядом офицера. Но тайком поглядывала на него.
— Вам лучше? — спросил офицер.
— Спасибо… Мне сейчас совсем хорошо! — Тоня наклонила голову и извинилась: — Простите, пожалуйста, мне моё поведение там, на станции.
— Ничего. А смогу ли я видеть Аркадия?
— Брат уехал по своим таинственным делам.
— Давно?
— О нет! Три дня назад. Мы вместе с ним приехали тогда на станцию. Он уехал, а я прозевала эшелон.
Когда тачанка подкатила к дому ново–троицкого благочинного, офицер хотел взять свой и Тонин чемоданы. Но Тоня предупредила его:
— Не надо, не беспокойтесь! — И крикнула выбежавшей Катерине: — Не видишь, что ли? Внеси чемоданы!
Возвращению дочери в доме благочинного очень обрадовались. Батюшка с матушкой долго целовали заблудшую овцу. Офицера тоже приняли с распростёртыми объятиями. Усадили за стол.
Подавая ужин, Катерина метала любопытные взгляды на приезжего. Попадья, перехватив эти взгляды, истолковала по–своему. Когда стряпуха вышла, она сообщила офицеру:
— Непутевая бабёнка, но работница золотая! Потому и держим.
Благочинный вздохнул и примирительно произнёс:
— Один бог без греха. Беженка она. Была замужем за казаком, да вот овдовела. А сынка-то нашего, позвольте вас спросить, где в последний раз встречали?
Приезжий подробно рассказал растроганным родителям о своей старой дружбе с Аркадием ещё в рядах корниловской армии во время «ледового похода».
А утром офицера в доме не оказалось, исчез и он и его чемодан.
Утром попадья обожгла взглядом стряпуху и прошипела:
— Так я и поверю, что ты не знаешь, куда девался он.
Она надавала Катерине по щекам и велела уходить из их дома.
Вечером, когда Катерина со своим узелком шла к Хамселовке, на её пути в тихом переулке встал человек.
— Здорово, любушка!
— Яшенька! — испуганно и радостно выдохнула Катерина.
— Ну, рассказывай, как твои дела.
— Да вот выгнала меня попадья. Какой-то офицер ночевал, да пропал, а я, выходит, виновата.
— Ладно! — прервал её Яков. — Про того офицера мы знаем. Красный он, у нас сейчас…
— Ой! — только и могла произнести Катерина.
Яков наклонил голову к Катерине.
— Теперь у нас к тебе новое дело. Устраивайся на службу к его благородию участковому. Кончать гада нужно. Сколько он наших погубил! Сколько шпионов держит… А сам, как вечер, так дом на запор и без охраны никуда не вылазит…
— Понятно, Яшенька! — ответила Катерина. Устроюсь! Это самое благородие уже не раз меня к себе зазывал…