Над Кубанью зори полыхают
Шрифт:
Катерина с надеждой вглядывалась в лицо своего бывшего полюбовника: может, хоть облачко ревности удастся заметить! Но в темноте ничего нельзя было разглядеть.
— Еще чего? — дрогнувшим голосом спросила она.
— Еще повидайся с атамановой женой и скажи, чтоб об Алешке не тревожилась. И как-нибудь намекни ей, чтоб отец не разыскивал сына. Да, гляди, себя не подведи. С оглядкой говори, намёками.
– — Не учи! — отозвалась Катерина. — Это я сумею.
— Ну, а как с Аксютой у тебя? Мир да любовь?
Яков резко откачнулся
— Катака, ты же баба умная! — не своим голосом проговорил он. — Не время нам сейчас любовями считаться. Пора такая, или они нас за дыхало возьмут или мы их! Ну, я пошёл. А ты, значит, действуй! Связь наша тебя разыщет. Самое главное, наймись к участковому, благо, он сейчас один, жена с дочерью в Екатеринодар укатили.
На следующее утро Катерина постучалась в дом к Марченко. Конюх провёл её к хозяину.
— Ну, что скажешь, красавица? — ухмыльнулся участковый, ощупывая взглядом ладную, молодую вдову.
Катерина всхлипнула.
— До вас, ваше благородие! Может, возьмёте меня стряпухой? Хоть временно, пока жена ваша вернется…
— Стряпухой? — удивился участковый. — Ты же на батюшку работаешь?
— Выгнали меня! — Катерина залилась слезами. — Я лине старалась, я ли силу жалела! Так нет!
— Повариха мне и вправду нужна. Оставайся, не обижу! А придёшься по сердцу… — Участковый облизал губы, и щёточки рыжих усов запрыгали над большим ртом. — Тогда и после возвращения моей супружницы без работы не останешься…
— Вот спасибочки! — поклонилась Катерина, бросая на участкового бедовый взгляд.
Несколько дней она ублажала участкового—готовила такие вкусные кушанья, что хозяин только крякал от удовольствия.
По вечерам она накрепко запиралась в своей комнатушке и не отзывалась на настойчивые стуки хозяина.
А утром, улыбчивая и ласковая, Катерина снова бросала на него лукавые взгляды.
— Запираешься ты, Катя, напрасно! — заметил он ей. — Я человек такой: как ко мне относятся, так и я… Запомни это!
— Ой, ваше благородие! — всплеснула руками Катерина. — Сон у меня очень крепкий.
— Так вот. Я сейчас уезжаю и вернусь поздно, — предупредил участковый. — Так ты высыпайся днём. Понятно?
— Как не понять! Да разве ж я могла подумать, что такой представительный мужчина на меня, серую, посмотрит!
Очень довольный участковый уехал. Вечером Катерина на славу угостила конюха сдобными пирогами и наливкой.
— Кушайте, кушайте! — угощала, она.
Рябой конюх блаженно улыбался и нажимал на бутылочку.
Катерина тоже улыбалась и все подливала в его стакан хмельную наливку.
Когда конюх захрапел, положив голову на стол, Катерина заперла в сарай злых, раскормленных собак. Было уже совсем темно, когда две тёмные фигуры бесшумно проскользнули в дом участкового. А стряпуха, заперев за ними калитку, принялась готовить на кухне обильный ужин.
Марченко вернулся в полночь. Забрызганный грязью, усталый, он тяжело рухнул на диван и закрыл глаза.
Катерина бесшумно расставила на столе тарелки с едой, открыла четверть с вишнёвой наливкой. Хозяин сквозь дремоту почуял запах жареного гуся, открыл глаза, зевнул и подсел к столу.
— Садись и ты, Катерина, — приказал он, осушив полный стакан вишнёвки.
— Да что вы, ваше благородие! —отмахнулась стряпуха. — Да разве ж я смею!
— Садись, садись, когда приглашаю!
Участковый налил себе вишнёвки, а другой стакан подал Катерине.
— Ой, спаси Христос! — Она выпила, вытерла полные губы и, причмокнув, сказала: — Ой, и хороша же!
Участковый пил стакан за стаканом. Заедал жареным гусем и, быстро хмелея,, жаловался кухарке: г Измотался я с этими сукиными сынами большевиками. Грозятся, мерзавцы, стереть меня с лица земли. А не понимают того, сволочи, что в руках они у меня, что о каждом их шаге я скоро знать буду…
— Ой, боже ж ты мой! — воскликнула Катерина. — Да как же это вы узнавать можете, что замышляют супостаты?
I, — Есть одна лазеечка! — ухмыльнулся Марченко. — Ну, пойдём!
I, Пошатываясь, он направился в спальню. Катерина напряжённо смотрела ему вслед.
В тёмной спальне вдруг послышался глухой удар и что-то тяжело рухнуло на пол.
Катерина перекрестилась.
Из спальни вышли суровый, побледневший Мишка Рябцев и другой, незнакомый, казак. Они ключами участкового открыли его объёмистый несгораемый шкаф и переложили из него все папки в чувал. Потом пошли с Катериной в её камору, крепко связали вдовушку и ушли…
Только утром на крики Катерины прибежали соседи. А через полчаса вся станица знала, что участкового начальника убили красные. Примчались из Армавира штабс–капитан и есаул из контрразведки.
Они долго допрашивали Катерину. Та плакала навзрыд, хвалила убитого и проклинала убийц. Но по делу она сообщила очень мало, накормила хозяина ужином и легла спать. Ночью на сонную в темноте навалились какие-то бандиты, привязали её к кровати, заткнули рот подушечкой-«думкой». Только утром ей удалось вытолкнуть кляп изо рта и закричать.
Трудно было сказать, по поводу чего больше сокрушались контрразведчики — оттого, что погиб участковый начальник или что исчезли списки осведомителей и другие секретные документы.
Наверное, больше о последнем.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Атаман Евсей Иванович Колесников все сильнее путался в происходящих событиях. Он был уверен, что красные — это босяки–грабители, а белые — защитники порядка и веры. А тут вдруг убедился, что грабители-то — белые. И ещё верные люди сообщили, что у красных и порядка больше и имеются среди них офицеры и даже генералы. Заплутавшись в противоречиях, атаман теперь частенько заводил «политические» разговоры с новым участковым начальником, человеком средних лет, образованным.