Над Неманом
Шрифт:
— Значит, теперь мы не сердимся? — воскликнула радостно Клотильда.
— Ах, нет! Только… ты мешаешь мне немного.
— Мне казалось, что ты ничего не делаешь, — опять робко заговорила Клотильда. — Ты перелистываешь страницы давно знакомой книги, а это нельзя назвать работой.
— Сколько раз я тебе говорил, что если я не занят каким-нибудь видимым делом, из этого вовсе не следует, чтоб я ничего не делал. Я думаю… мечтаю… а это материал для будущей моей работы.
— Это правда, — важно согласилась Клотильда, — я знаю об этом, только… Или, может быть,
Зыгмунт, может быть, тронутый ее покорностью, ласково остановил ее:
— Напротив, напротив! Мне всегда приятно, когда ты бываешь со мной.
Она осыпала поцелуями его лицо, руки, но вдруг вскочила с места.
— Хорошо! Боже мой, как это хорошо! Я возьму книжку и буду тихо-тихо сидеть вон в том углу… Когда у тебя будет время, мы, может быть, вместе почитаем, а потом пойдем гулять, и тоже вместе… тра-ля-ля!
Чудесное, звучное сопрано Клотильды огласило всю комнату радостной гаммой; она взяла с мозаичной доски стола книжку и пошла к софе в противоположный угол комнаты, как вдруг услыхала торопливое восклицание Зыгмунта:
— Tiens! Tiens! Clotilde! покажи мне книжку, что ты взяла. Что это?
— Третий том Мюссе, — немного удивилась Клотильда.
— Откуда он здесь взялся? — раздумывал вслух Зыгмунт, взял книжку из рук жены. — Как я мог не заметить его на столе?..
Молодая женщина печально посмотрела на мужа. Его лицо как-то сразу, неожиданно оживилось, полусонные глаза сверкнули огнем.
— Эту книжку, — медленно сказала Клотильда, — несколько дней тому назад привезли из Корчина… Я сама взяла ее от посланного и положила здесь… Ты, вероятно, давал читать тете, панне Тересе или…
Он протянул руку за красиво переплетенным томиком.
— Дай мне сюда, а себе возьми что-нибудь другое Тебе ведь решительно все равно.
— Решительно все равно, — повторила Клотильда и, подняв с полу упавшего Леопарди, уселась в противоположном углу комнаты.
Вся ее веселость, счастье, пробужденные одним словом мужа, исчезли без следа. Она догадалась, кому Зыгмунт давал читать Мюссе.
Зыгмунт нетерпеливо, почти лихорадочно перелистывал страницы книжки, что-то отыскивая. Та, которой он послал книжку, желая пробудить в ней воспоминания прошлого, возвратила ее назад при первом представившемся случае, а письмо так и осталось без ответа. Может быть, между листами книги вложена какая-нибудь бумажка, может быть, на какой-нибудь странице подчеркнута хоть одна строчка? Он искал и не находил ничего, но вдруг Юстина, как живая, предстала перед его глазами, и он вздрогнул.
В это время из противоположного угла комнаты послышался саркастический голос Клотильды:
— Ты слышал, что панна Ожельская собирается замуж?
Зыгмунт живо повернулся к жене.
— За кого? — коротко спросил он.
— За пана Ружица.
— Что за вздор! Ружиц никогда не женится на ней.
— Ты думаешь? — сухо и резко переспросила Клотильда. — Она ему очень понравилась и нравится с каждой минутой все больше и больше. Elle a de la chance, cette… cette.. cette.. rien du tout!1 Пани Кирло, которая имеет большое влияние на кузена, всеми силами старается устроить эту свадьбу, и я слышала, что согласие пана Ружица — только вопрос времени.
Зыгмунт криво улыбнулся.
— Не может быть! Как она, которая могла бы служить моделью Дианы, выйдет замуж за этого молодого старца?!
Смеясь, он сделал несколько шагов по комнате, но глаза его гневно смотрели из-под нахмуренных бровей. Клотильда не спускала с него глаз и тем же сухим, ироническим голосом продолжала описывать огромное, невероятное счастье, выпавшее на долю какой-то панны Ожельской… В самом деле, что она такое? Дочь разжиревшего, впавшего в детство идиота, приживалка, живущая из милости у родственников, девушка совсем простая, без образования, красоты, остроумия, совершенно бездарная. Играет она посредственно, говорит по-французски так, что ушам больно становится… Une fille sans naissance, sans distinction… une rien du tout… Интересно знать, что будет делать Ружиц, когда женится на ней, как ее будет в свете показывать?.. Модель для Дианы! Конечно, она здорова, сильна, как будто бы родилась крестьянкой, но ее руки, например… Или, может быть, художники представляют себе Диану в образе приживалки с огромными загорелыми руками?
Грудь молодой женщины сильно поднималась и опускалась, когда с ее языка сыпались все эти оскорбительные и несправедливые слова. Разгоревшимися глазами она не переставала следить за мужем, который прохаживался из угла в угол, и, казалось, не обращал на нее ни малейшего внимания. Вдруг он позвонил и коротко приказал вошедшему лакею:
— Запрягать лошадей!
Лакей исчез за дверью. Клотильда вскочила с дивана.
— Ты едешь? — печально воскликнула она.
Негодование и злоба, за минуту перед тем кипевшие в ней, исчезли без следа; она только сознавала, что муж уезжает и что планы ее — счастливо провести с ним день — рушатся.
— Нужно, — равнодушно ответил Зыгмунт.
— Куда?
Она попробовала обнять его, но он отвернулся в сторону и немного погодя ответил:
— В Корчин.
Клотильда побледнела.
— Зыгмунт…
Голос ее теперь еле-еле звучал.
— Que veux-tu, chere enfant?
— Ты не поедешь туда, Зыгмунт.
Он быстро повернулся к ней и спросил с глубоким удивлением:
— Почему?
— Потому… — начала было Клотильда, — потому… — и не докончила.
Ей было неловко, стыдно.
— Я давно не посещал дядю, к тому же у меня к нему есть дело. Конечно, ты не хотела бы, чтобы я порвал все связи с Корчином?
— О нет, нет! — воскликнула Клотильда. — Сохрани меня бог вносить разлад в твою семью.
— Чего же ты хочешь?
Клотильда то бледнела, то краснела. Она не могла, не хотела быть вполне чистосердечной.
— По крайней мере, возьми меня с собой! — чуть не плача, сказала она.
— И это невозможно, — ответил Зыгмунт. — Ты хорошо знаешь странности тетушки… наконец, ее слабое здоровье. Часто делать ей визиты не годится.