Надеюсь и люблю
Шрифт:
– Микита, ты не спишь? – раздался голос из-за двери.
– Мама!
На пороге стояла радостно улыбающаяся Роза. Микаэла взглянула на мать и зажала рот рукой, чтобы не закричать.
– О Господи…
Годы не пощадили Розу. Ее волосы были белы, как только что выпавший снег, под глазами темнели круги, кожа стала дряблой и морщинистой. Микаэла хотела спросить, что случилось, но ответ был очевиден – время и несчастная любовь. Поэтому вопрос так и остался невысказанным.
– Как я рада! – воскликнула Роза, подходя к
– Здравствуй, мама, – сдавленно ответила Микаэла.
– Я так скучала без тебя.
– Что со мной случилось? Никто не хочет сказать не правду.
– Ты упала с лошади.
Роза взяла со столика щетку и стала причесывать короткие растрепанные волосы дочери.
– Мне так и говорят. Но какого черта я делала на лошади?
– Ты не разучилась ругаться, это приятно, – улыбнулась Роза. – За последние годы ты стала прекрасной наездницей. Тебе нравятся лошади.
– Расскажи о моей дочурке, мама, – попросила Микаэла, удерживая Розу за руку.
Роза отложила щетку в сторону и взялась за спинку кровати.
– Теперь мы называем ее Джейси, и она так красива, умна и послушна, что любая мать позавидует тебе. – Она взглянула на Микаэлу влажными от слез глазами. – Твоя дочь прекрасна, и у нее много друзей. Телефон в доме не смолкает ни на минуту. Оглядись внимательно, Микита, и скажи, что ты видишь.
Микаэла впервые обратила внимание на обстановку. Оказалось, что повсюду расставлены вазы с цветами, а к каждому букету прикреплена карточка с пожеланиями.
– Это все от Джулиана?
– Вовсе не от него, – махнула рукой Роза. – Это от твоих друзей. Теперь ты живешь здесь, здесь твой дом.
Это чудесное место, гораздо лучше, чем Санвиль. В каждом магазине, куда я захожу за покупками, меня спрашивают, как ты себя чувствуешь. Соседи приносят нам продукты и готовую еду. В этом городе тебя очень любят, дочка.
Микаэла не могла представить себе, что наконец обрела дом – место, где ее любят и ценят – и не помнит об этом. Какая несправедливость…
Она подняла на мать полные слез глаза.
– Но ведь он так и не вернулся ко мне, мама.
– Я знаю. Ты очень долго не могла пережить это. Может быть, вдвойне труднее вновь понять это сейчас. Но ведь ты помнишь, почему ушла от него. А теперь тебе следует выкинуть это из головы.
– Я хочу увидеть дочь.
Роза долго молчала, прежде чем ответить:
– Твоя забывчивость глубоко ранит ее сердце… Доктор Лайем советует подождать, пока ты все вспомнишь. Ты ведь не хочешь причинить девочке боль, правда?
У Микаэлы сжалось сердце.
– Я помню, как ужасно, когда родители не хотят тебя знать. Так поступал… мой отец.
– Раньше ты никогда не называла его так.
– Знаю, – устало вздохнула она. – Но от названия суть не меняется, правда?
– Нет, –
Пальцы не слушались Микаэлу. Она не сразу взяла фотографию, но даже тогда Роза не отпустила ее руку и помогла поднести снимок к глазам. На нем под рождественской елкой стояли трое: сама Микаэла, ее мать и прекрасная молодая девушка. Елка, сверкающая множеством огней, находилась в незнакомой комнате. Микаэла жадно разглядывала девушку – карие глаза, милая улыбка, черные волосы до талии.
– Это и есть моя Джулиана… нет, моя Джейси.
– Да. Твоя память внутри тебя самой, Микаэла. Положи фотографию себе на грудь и засни. И тогда твое сердце вспомнит то, что забыл разум.
Микаэла не могла оторвать взгляда от глаз, которые были так похожи на ее собственные. Но как она ни старалась, не могла вспомнить, как обнимала эту девушку или как целовала ее перед сном.
– Господи, мама… – прошептала она в ужасе и разрыдалась.
Глава 21
Сразу после второго завтрака Микаэла заснула.
Она понимала, что ей снится сон. Впервые с тех пор, как она пришла в себя после комы, ей снился нормальный сон, и ощущение собственной нормальности восхищало и успокаивало ее. Во сне мир представал перед ней смешением голубых и зеленых красок. Мягкий летний ветерок шевелил макушки высоких деревьев.
Она брела по пустынной дороге. Тело полностью подчинялось ей: правую ногу не нужно было подволакивать, пальцы рук сжимались в кулаки. Она завернула за поворот и увидела перед собой амбар, прилепившийся к склону холма. Вокруг него мирно паслись лошади, утопая в густой траве.
Она двигалась вперед, почти летела, мимо амбара, к прекрасному бревенчатому дому.
Вдруг откуда ни возьмись набежали тучи и закрыли лимонно-желтое солнце, погрузив дом в тень. Начался дождь, крупные прохладные капли падали ей на лицо, как Божьи слезы.
Перед ней открылась дверь.
Она замерла перед порогом, вцепилась рукой в перила, и заноза глубоко вонзилась ей в ладонь, так что она вскрикнула от боли. Отдернув руку, она увидела, что по ее запястью стекает алая струйка крови.
– Нет, – прошептала она, но ураганный ветер унес ее слова. Она поднялась по ступеням и вошла в дом.
Дверь захлопнулась. Она прошла через темный холл и направилась к лестнице, о существовании которой ей было известно. У нижней ступеньки она остановилась и прислушалась: где-то плакал ребенок.
«Я уже иду». Эти слова крутились в ее сознании, не достигая уст. Теперь она быстрее шла наверх, почти бежала.
Детский плач становился все громче, настойчивее. Слыша его, Микаэла почему-то представляла себе маленького рыжего мальчика, который плакал, засунув в рот большой палец. Он забился в угол комнаты и ждал, когда к нему придет мама.