Надеюсь и люблю

Ханна Кристин

Сначала ее лицо на снимках выглядело счастливым и улыбающимся, но постепенно улыбка тускнела, а на смену ей приходило уставшее, не по годам повзрослевшее лицо.

На всех фотографиях Майк и Джейси были вдвоем. Место счастливого отца семейства пустовало. Это казалось тем более странным, что снимали их посторонние люди.

– О, мама, – тяжело вздохнула Микаэла.

– Посмотри на это, – сказала Роза, быстро перевернув несколько страниц до того момента, когда на снимках появился Лайем.

– На что? – не поняла дочь.

– На свою улыбку. Она вернулась. Я заметила это на первой же фотографии, где вы сняты с Лайемом.

– Тогда

почему я не люблю его, мама? Что со мной случилось? – грустно спросила Микаэла.

– Ты сама знаешь ответ.

– Все потому, что я собственноручно превратила свою жизнь в кошмар.

– Ты еще слишком молода, – рассмеялась Роза. – Чтобы превратить свою жизнь в кошмар, нужно очень много времени. Поверь, я знаю.

– Но как мне справиться со всем этим? – беспомощно обратилась Микаэла к матери.

– Позволь мне поделиться собственным опытом, – посерьезнев, сказала Роза. – Когда ты что-то утаиваешь, держишь в секрете, вещи приобретают власть над тобой. Взгляни на свою жизнь пристальнее, Микита, отстранись от нее… и, возможно, ты удивишься той картине, которая предстанет твоему взору.

Глава 26

Микаэла считала мгновения до встречи с детьми. После ухода Розы она провела почти час с физиотерапевтом, который учил ее правильно пользоваться ложкой. Кто бы мог подумать, что это так сложно – зачерпнуть ложкой овсяную кашу и донести ее до рта! В какой-то момент ей захотелось взять тарелку и швырнуть ее в стену. Но потом она вспомнила о том, что мужчины могут позволить себе такой выход энергии, а женщины – нет, и все потому, что мужчины не знают, что такое уборка.

Около полудня она подошла к окну и печально посмотрела на занесенную снегом автостоянку, украшенную традиционными рождественскими гирляндами. Разноцветная мишура обвивала уличные фонари. Микаэла представила, как ночью цветные фонарики превращают больницу и ее окрестности в волшебную страну, погруженную в зимнюю спячку.

Эти явные приметы приближающегося праздника опечалили ее. Она всегда была активным организатором рождественских торжеств не только на общественном поприще, но и в семье: именно она собирала всех перед телеэкраном в гостиной, когда показывали фильмы «Эта прекрасная жизнь» и «Чудо на Тридцать четвертой авеню». А на этот раз она ощущала лишь горькое чувство утраты праздника, семьи, себя самой. Она больше не понимала, где ее дом, близкие, и одиночество в канун Рождества казалось еще более мучительным.

Вдруг раздался стук в дверь.

Микаэла повернулась так быстро, что у нее закружилась голова. Правая нога еще плохо слушалась ее, поэтому она едва не упала из-за столь резкого движения, но в последний момент схватилась рукой за подоконник.

В дверях стоял Лайем. Он неуклюже замялся и прислонился худым плечом к косяку. Слишком длинные волосы падали ему на лоб всклокоченной челкой. Сделав несколько шагов, он остановился далеко от Микаэлы, не осмеливаясь подойти ближе.

Она прочла неуверенность в его взгляде; очевидно, он плохо представлял, как с ней держаться. Да и могло ли быть иначе – теперь, когда он узнал правду, которую она тщательно скрывала от него? Ей стало вдруг нестерпимо стыдно. Какую страшную боль она ему причинила…

– Привет, Лайем, – робко начала Микаэла. Она хотела сказать больше, но не знала, как начать. Она даже не была уверена в том, что выбрала правильное начало.

– Роза

сказала, что ты вспомнила очень многое из своего прошлого, – без улыбки сказал Лайем.

Она сделала шаг по направлению к нему и снова чуть не упала, схватившись за живот.

– Да, осталось еще несколько белых пятен, но главное вернулось.

– Это здорово, – отозвался он, но в его голосе не было ни радости, ни воодушевления.

Она внимательно посмотрела на него и заметила сеть морщинок вокруг глаз. Она безошибочно угадала, какие из них появились в последнее время, в результате ее травмы и его усилий пережить правду и смириться с ней.

«Я люблю тебя, Лайем». Именно эти слова он хотел от нее услышать. И она с легкостью могла бы произнести их, тем более что понимала, что не слукавила бы ни на гран. Однако такое объяснение между ними больше походило бы на дружеское, чем на любовное.

Первая любовь напоминает нежную песнь, которая заставляет плакать от грусти. Одержимость, как теперь поняла Микаэла, сильно отличается от любви; она скорее напоминает нечто темное и тайное, неспособное претвориться в радость. Первая любовь рано или поздно отпускает. Одержимость держит тебя за горло мертвой хваткой до самой смерти.

– Я не хочу причинять тебе боль, Лайем, – тихо вымолвила она.

Он улыбнулся. Его улыбка была печальной и уставшей, как бы изношенной, словно обшивка старинного кресла.

– Я не знаю, что ответить тебе, Майк. Это похоже на прыжок в глубокий омут.

– Лайем…

– Позволь мне закончить. – Он взял ее за руку. – У меня накопилось кое-что, что я хотел бы сказать. Тебе следовало давно рассказать мне всю правду. Если бы ты это сделала, у нас был бы шанс.

Микаэла отвернулась и забралась на кровать. Она легла под одеяло и укрылась им до самого подбородка, словно надеялась спрятаться под этим покровом от жестокой правды его слов.

– Я знаю, – призналась она.

Волна черной ярости хлынула ему в сердце, но тут же улеглась, уступив место покорности, разрывавшей ей душу.

– Ты представить не можешь, что это значило для меня… любить тебя все эти годы, зная, что моей любви недостаточно, и моля Бога, чтобы ты ответила мне взаимностью! – Он вздохнул. – Я люблю тебя, Микаэла. Я полюбил тебя с того момента, когда увидел впервые…

– Я поступила так только потому, что хорошо тебя знала, – ответила Микаэла. – Ты вырос в тени великого отца. Я не хотела, чтобы ты постоянно мучился сомнениями из-за Джулиана. Я решила, что если ты не будешь знать, кто был моим первым мужем, то быстрее забудешь, что я вообще когда-то состояла в браке. То же с Джейси. Я подумала, что Джулиан слишком велик и знаменит, чтобы ребенок его забыл. Ей нужен был настоящий отец, нужен был ты.

– Я все это знаю, Майк, – мягко перебил Лайем. – Я только хотел сказать, что не хочу больше лжи. Это все, о чем я прошу. Пока ты спала, я проснулся. До сих пор я жил иллюзией, что ложь когда-нибудь закончится. Я полагал, что моей любви хватит на двоих, но это не так, правда? – Он прикоснулся к ее лицу с нежностью, от которой она едва не расплакалась. – Возможно, ты была права, что утаила от меня свое прошлое. Когда я не знал о нем, мне было проще притворяться, что я не замечаю каких-то досадных мелочей. Я позволял себе не замечать твоей задумчивой печали, тех моментов, когда ты уходила в себя. Знаешь, о чем я думал в эти минуты? «Неужели она сейчас с ним?»