Надежда на прошлое, или Дао постапокалипсиса
Шрифт:
Парень на миг испугался, что каким-то образом пастырь подсмотрел ночное видение и принял прадеда Олега за дьявола, но тут же отмел эту мысль как совершенно абсурдную.
– Нет, отец Авраам, - как можно кротче проговорил Юл, - я стремлюсь познать мудрость Богополя, града, что был избран самим всемогущим Элохимом.
– Господь велел вырывать языки лжецам, дабы они не совращали правоверных лукавыми речами.
После этих слов, будто по команде, от стены отделились два воина, схватили Юла за руки и плечи и с силой опустили на колени. Хона дернулась, но парень бросил
– В давние времена жил грешник Онан, не пожелавший оплодотворить жену умершего брата своего, дабы продлить род его, - Авраам Шестой надел на руку кожаную рукавицу, не спеша подошел к наковальне, взял раскаленный нож, - нечестивец Онан по наущению дьявола изливал семя свое на землю, а не в лоно жены умершего брата своего, за что был убит всемогущим Элохимом, хвала ему, милостивому и милосердному!
– Я не... не понимаю, отец Авраам...
Пастырь посмотрел на Сару Девятую, и та развернула простыню.
– Весь Богополь, весь народ избранный ожидает со священным трепетом, когда же понесет жена твоя, когда же она родит первенца, ибо это будет знак благословения божьего на следующий урожай, но ты, сын мой, не желаешь сего, - архиерей ткнул ножом в сторону простыни.
– Эти пятна говорят о том, что ты, подобно богоотступнику Онану, изливаешь семя не в живое чрево жены своей, но в мертвую ткань.
Авраам Шестой поднес нож к лицу Юла.
– Я даже позволил вам целый лунный месяц предаваться омерзительным занятиям: купаться в море, в надежде, что так вы станете ближе друг другу, и ты чаще будешь познавать Ревеку.
Раскаленный металл находился всего в каких-то трех пальцах от лица парня, и кожу на щеке нестерпимо жгло.
– Я не знаю, отец Авраам... я не знаю... как это получается. Я никогда не познавал никого, кроме Хо... то есть Ревеки, и она не знала никого. Мы просто... просто неопытны. Мы грешны, но грех наш лишь по незнанию... может, оно само вытекает... мы... мы...
– младший правнук, прикрыв веки, задрожал. На висках выступил пот. Его охватила паника, как тогда, когда он впервые увидел грабящих деревню байкеров, когда, вцепившись в плот, вдруг вспомнил, что не умеет плавать и когда на него мчалась целая орда выродков.
И так же, как и в прошлые разы, страх, достигнув пика, мгновенно обернулся железным и злым спокойствием. Юл открыл глаза и посмотрел на архиерея. Конечно же, парень обманывал предводителя аврамитов. Хона не хотела беременеть в этом мерзком осином улье, сплошь состоящем из полоумных фанатиков и их рабов. Юл вполне разделял ее нежелание. Наверное, любое вранье - плохо, но быть честным с обезумевшим архиереем - во стократ хуже.
– Все, что мы делали, мы совершали по недомыслию, отец Авраам, простите нас грешных, ради всемилостивого Элохима, - парень говорил уверенно и твердо.
Авраам Шестой подозвал к себе еще одного кольчужника, у которого в руках оказались зубчатые щипцы.
– По делам их судите, - медленно, со значением текущего момента проговорил Авраам Шестой, - и слова твои расходятся с делами твоими. Не значит ли это, что язык твой лжив и требует урезания?
– Кузнец, - архиерей указал на мясистого мужика, - возьмет тебя за горло и заставит рот твой извергнуть язык. Воин схватит язык твой щипцами и вытянет, а я отрежу его ножом. И это будет правый суд, ибо руку мою направит сам Элохим! Согласен ли ты, возлюбленный сын мой и возлюбленный сын божий, понести наказание за грехи свои?
– Я приму любое наказание, отец Авраам, хоть и не ведаю за что, - сощурив глаза, Юл уставился в глинобитный пол, - ибо кто я такой, чтобы ослушаться моего господа и моего названого отца? На все воля всевышнего Элохима! Прав он всегда и во всем! Единственное, о чем я буду жалеть, это о том, что не смогу возносить молитвы вслух, но буду нем. И моя Ревека не услышит, как я восславляю господа миров, и сердце ее не возрадуется.
Архиерей схватил парня за подбородок и резко рванул вверх. Взгляды пастыря и младшего правнука пересеклись.
– Действительно ли ты так набожен, сын мой? Или ты очень хитер? Или сам сатана сейчас говорит твоими устами?
Авраам Шестой внимательно разглядывал лицо Юла, будто бы впервые увидел его, или вдруг обнаружил нечто неожиданно новое в старом, давно знакомом образе.
– На все воля господа, - парень произносил слова с трудом, поскольку жесткие пальцы пастыря деформировали его губы, - и я готов принять любую участь.
– Да, так и положено говорить отроку божьему, - архиерей убрал руку с подбородка Юла и положил нож на наковальню.
– Для отца - великая радость доверять сыну своему. И я хочу доверять тебе, Исаак. А потому скажи мне, нет ли на тебе или жене твоей, Ревеке, греха, который вы скрываете? Покайтесь! И господь помилует грешных!
Юл поднял глаза на архиерея. Что он еще хочет? Может ли старый безумец знать, об украденном с поля зерне? Могли ведь послушники сделать обыск? Если так, то только правда спасет. А если нет? Тогда...
Нет, рисковать нельзя!
– Я и моя возлюбленная жена Ревека, - медленно проговорил парень, - кладем семена на стол молитв и превозносим всевышнего Элохима перед сном. Ведь зерно - это великий дар господа праведному народу. А наше племя, не знающее истины, погрязло во грехе, и потому Элохим погубил урожай неверных глупцов. И мы смотрим на семена и радуемся, и воздаем хвалу всемогущему.
Пастырь перевел строгий взгляд на Хону.
– Да, так и есть, - девушка кивнула после недолгого колебания, - мы молимся богу.
– Я этого не знал, - задумчиво произнес Авраам Шестой, - но ведь Элохим все знает и все ведает. И хитрили вы, и хитрил Элохим, а Элохим - лучший из хитрецов.
"Значит, никто не пронюхал о ворованном зерне. Значит, я сам себя выдал", - Юл, разозлившись на себя, непроизвольно цыкнул.
– Где вы взяли семена?
– спросил пастырь.
– Я иногда оставлял себе зернышки ржи, пшеницы, овса и других злаков, - сказал парень, - но делал это я из восхищения перед мудростью благословенного Богополя.