Надежда смертника
Шрифт:
Карло снова разозлился, вот Пуук и пришел опять к Чангу, где-то надо спать. Я спросил его, не собирается ли он присоединиться к племени нейтралов вместо мидов, но ему это не показалось смешным.
Что мне было делать? Отослать его назад на улицу? Так он не дотянет до посвящения во взрослые, как называют это миды, когда на груди вырезают свою метку.
Карло скоро утихомирится. Он такой – сначала раскипятится, а потом остынет.
Чанг тут ни при чем. Как парнишке научиться не продешевить при обмене? Только на собственном
Правда, и ботинки были не ахти какие, с дыркой. С Чангом-торгашом не до шуток; это его бизнес. А Пуук не сумел сказать «нет».
Пуук подпихнул книгу дальше на полку:
– О чем там она?
– Там говорится: мальчишке-миду лучше не трогать, не то живо окажется на улице.
Он ухмыльнулся. Терпеть не могу эту его улыбочку. Торговцы не должны позволять себе какие-то сантименты.
– Не боюсь я тебя, мистр Чанг. Он поднял глаза к полке:
– Может, книги говорят: «Гляди на меня, у тебя могло быть две консервы вместо меня?»
– Не, – я похлопал его по спине. – Они рассказывают о мире. В книжках пишут обо всем. Почитай, сам узнаешь.
Я с надеждой ждал, что он ответит.
Это было похоже на то, как я торговался с Фрадом. Нужно, чтоб ушла настороженность, чтоб он успокоился; дождаться, когда созреет. Если сказать Пууку, что книги откроют ему глаза, покажут, до чего никчемна жизнь нижнего, он перепугается и откажется читать. Самое лучшее не нажимать. Сказать Пууку, что книги – это не для него. Велеть держаться от них подальше. Тогда, может, он и захочет учиться читать.
Я согрел себе чашку чая, присел у вальдес-пермы и пил потихоньку. Торговцем быть нелегко. Нужно уметь ладить со всеми племенами, не принимать ничью сторону. И никогда не забывать говорить с ними правильно.
С племенами приходится говорить на языке улиц. Мне это легко – я сам родился здесь. Главное, не пользоваться длинными словами, да и предложения тоже выбирать покороче. Так я и сам разговаривал, пока не отыскал первые книги, все в паутине, и не уселся читать при свете, что попадал ко мне внутрь сквозь дыру в крыше. Ошибиться и перепутать нельзя, иначе племена решат, что ты больно заносишься, и перестанут доверять.
Книга разговаривают с книгами. Когда автор дружески спрашивает, ответь ему так же. Что же было такого ужасного в Лондоне, Чарльз Диккенс? Я бы не задумываясь променял нижний Нью-Йорк на него. Как сказал бы Чанг, будь он верхним.
А еще есть язык, на котором Чанг ведет беседы сам с собой. Наверно, теперь, после всех книг, язык этот будет поближе к языку верхних. Но не совсем. На нем говорить легче, чем на книжном.
Иногда от этого голова шла кругом, но так было прежде. Теперь-то я привык.
Пуук переступил с ноги на ногу.
– Не нужны мне книги. Надо знать, спрошу у Карло.
– Точно, спроси у Карло. Он знает куда больше Чанга.
Парнишка безнадежен.
Утром я выкатил тележку, заставил мальчишку загрузить в нее пермы. Ешь у Чанга – должен работать. Справедливо, но ему это не понравилось.
Летом жарко, но приходится надевать пальто, чтоб были карманы для мзды.
– Куда правишь, мистр Чанг?
– Мы, мальчик Пуук. Ты пойдешь со мной.
Он скорчил рожу:
– Не, останусь.
Может, я его и потеряю, но пора, он уже достаточно взрослый. Я подошел к нему поближе, осторожно провел рукой по лицу:
– Слушай, маленький мид.
Он ждал. У меня пересохло в горле. Я уже столько живу один! Хотелось бы иметь рядом кого-то, с кем можно поговорить. Хоть мальчишку-мида, который не желает глядеть на книгу.
Я сурово сказал:
– Что до меня, то не просил Пуука прийти к двери Чанга и постучать в нее. Хочет мальчишка остаться – ладно, ладно. Или он может попроситься спать у роков.
У него на висках набухли вены.
Теперь останавливаться нельзя. Слишком поздно.
– Мальчишка-мид почти взрослый и должен сам решить. На улице можешь пришить Чанга, но в доме Чанга отвечай: «Да, мистр Чанг, помогу, сделаю как скажете». Выбирай.
Глаза мальчишки насквозь пронзили Чанга.
Я пожал плечами, будто мне все равно:
– Думаешь, Чанг ничего не делает, только чай хлебает? Торговать – дело тяжкое. Помогай или вали отсюда.
– Не нужен мне сдвинутый нейтрал! – пронзительно заорал Пуук. – Плевать на твой консервы! Сам о себе позабочусь!
Он яростно пнул стол. Чашки и чайник полетели вниз. От мокрого пола повалил пар.
Я не шевельнулся.
– Радуйся, Чанг, раз тя не пришил! – Его лицо покраснело, он схватился за запоры. – Может, в другой раз!
Он распахнул дверь. Вывалился. Дверь захлопнулась.
Я вздохнул и принялся прибирать, бормоча себе. Что ж, решил рискнуть, но, извини, проиграл. Поставил стол на место. Мальчишка не пропадет, сказал я себе. При нем ножик, да и драчун он хоть куда.
Я вымыл чашку, снова наполнил чайник. Вода сегодня была ржавой, да и шла еле-еле. Да, прежде, когда с трубами было неважно, рано или поздно правительство их чинило. Теперь им наплевать. Верхним нужна вода. Много.
Наконец я был готов. Прикрыл тележку дерюгой и подкатил к двери.
Светло, день жаркий и солнечный, и все знают: Чанг – нейтрал, однако я открыл дверь очень осторожно. Народ на улице есть, но не рядом с домом.
Вышел, запер дверь на три замка. Вынул из кармана мелок и нарисовал на стальной полосе глаз. На самом деле это ничего не значило, но племена побаивались.
Мой магазин на 35-й. Теперь территория мидов. Раньше здесь были роки. Роков вытеснили вниз до 33-й. Второй раз. Еще раньше они обитали на 55-й, у Рокфцентра. Я дотолкал тележку до угла. Тяжело.