Надежда умирает...
Шрифт:
Майкл проснулся от того неумолимого чувства времени, которое с неумолимостью самого точного будильника будило его в шесть утра вот уже десять лет и он ничего не мог с этим поделать. Встать, умыться, побриться и идти на лекции, вот уже третий семестр были его непреложными правилами, нарушать которые он вовсе не собирался, да и бесполезно это было. Майк все это прекрасно понимал, но в это утро странная лень обрушилась на него и он, вместо того, чтобы встать праздно валялся на кровати, созерцая потолок, но вместо белого, унылого, так надоевшего потолка общаги, который он знал наизусть, благодаря приступам мечтательности, перед его взором стояли ее глаза. За последние семь лет, после его второй любви, он предавался праздным мечтам о той незнакомке. Интересно, а как это идти с ней по улице? Или нет, как ехать рядом с ней в автомобиле,
В столь ранний час в кафетерии было еще почти пусто. Лишь несколько ранних пташек с синяками под глазами, явно потратили ночь на учебу, судя по недовольным лицам, ибо такое было бы исключено, если бы ночь ушла на другие, более очевидные в их возрасте вещи. Взяв кофе и тосты, Майкл, заметив в углу, одиноко сидящую Джен, подсел к ней, вопреки своему обыкновению завтракать в одиночку. Она о чем-то грустно задумалась, чтобы развеять ее мысли Майклу на память пришли строки из Омара Хайяма:
– С беспечным сердцем встречай рассвет и закат, пей с луноликой, утешь и сердце, и взгляд. О друг, не время терзаться тщетной заботой, ведь из ушедших никто не вернулся назад.
Она улыбнулась, наверное, у сестры еще более приятная улыбка и ответила:
– Вы философ? А я считала, что...
– Адвокаты, это акулы, потерявшие людской облик и готовые обелить кого угодно хоть перед ликом господним, если это только способно увеличить их банковский счет?
– Errare humanum est[V]. Я была не права.
– Так о чем грустишь?
– Сестра опять не ночевала в своей комнате. Гуляет с кем-нибудь, а мне вновь одни волнения.
– Ничего страшного. Она с моим другом, а за него я могу поручиться, как за самого себя.
– "Надеюсь, ты не подведешь меня, Джек", добавил он про себя.
– Надеюсь, я развеял твои сомнения?
– И спустя мгновение добавил.
– Сестра часто оставляет тебя одну?
Она еще раз улыбнулась.
– Бывает. Сегодня один, завтра другой, но это еще не значит, что первый в отставке, а за ней вереница старых увлечений, которые как рок преследуют ее вереницей призраков.
– Вереница призраков?
– В каком-то смысле. А кстати, у меня есть самостоятельная работа по учебе и на два назначена встреча с кем ты думаешь?
– Если это не господь Бог, то это меня не интересует.
– С автором сценария "Прости", "Белая тень черных крыльев печальной Лилит", "Демон-хранитель" и прочих.
– Шутишь!
– Совсем нет. Мне нужно взять у него интервью и...
– Она немного замялась.
– Если тебя это интересует, то я могла бы взять тебя с собой, если у тебя есть время.
– Побеседовать с автором таких нашумевших фильмов! Да ради этого можно собственные похороны отложить! В два?
– Она кивнула.
– Окей! Жду тебя возле университета и....
– Да?
– Я хотел спросить. А твоя сестра на кого учится?
– Экономист.
– И через мгновение.
– Понравилась?
– Немного.
– Дженис как-то грустно посмотрела на Майкла.
– Прими добрый совет. Вскружить парню голову ей ничего не стоит, но поверь, лучше держись от нее подальше. До добра это не доведет.
Но мудрость данного совета не помогла. И Майкл понял, что втягивается в это все глубже и глубже, увязая в трясине так давно не испытываемых волшебных ощущений.
По дороге к Акименко Максиму Борисовичу (так звали автора упомянутых выше произведений), Майкл успел много узнать о сестре Дженис, Анджеле.
Родились и выросли сестры в Нью-Йорке, где на каждый квадратный метр земли приходится с пяток миллионеров. Обычная семья. Мама, служащая банка, отец держит несколько
– А вот мы и пришли!
– Оборвала свой монолог Джен.
– Где-то здесь его дом, если мне дали правильный адрес.
Вскоре в густой тени кленов они нашли небольшой уютный домик, который словно спрятавшись от всего мира, жил своей особой, никому не ведомой уединенной жизнью. С виду ничем не приметный домик находился вдали от городского шума, неподалеку протекала река и пара гнезд аистов, составляли приятный колорит местности. Подойдя к дому, Майкл позвонил. Никто не ответил. Он позвонил еще раз. Наконец за дверью послышались шаги и немного недовольный мужской голос спросил.
– Кто там?
– Дженифер Блэкхарт! Мистер, Акименко, я звонила вам сегодня.
– Да, да! Я помню.
– Дверь отворилась и нашим героям предстал невысокий, сгорбленный пожилой мужчина с заметными залысинами, большой головой на коротких ножках с грустным выражением на лице, которое Майклу показалось единственно возможным выражением на этом лице, которое просто не могло быть другим, как ему почему то казалось. Это была не неожиданная грусть, не печаль по какому-то событию. Казалось сама жизнь оставила на этом лице отпечаток грусти, так прочно въевшийся в это лицо, что было просто трудно себе представить, что оно вообще к примеру, может улыбаться. Грустное лицо было к тому же словно одето в маску безграничной усталости и неестественной бледности, словно какая-то долгая болезнь точила этот еще не старый организм. Усталость была даже в его голосе. Одет он был просто в домашний халат с перепачканными черной краской пальцами и в домашних тапочках. Настороженно оглядев Майкла он перевел вопрошающий взгляд на Джен.
– Это мой друг, мистер Акименко. Если вы не против, он будет присутствовать при нашем разговоре и помогать мне.
– Хорошо. Ничего не имею против молодежи. Проходите, пожалуйста.
– Они прошли в уютную гостиную, где лишь несколько картин, репродукций известных мастеров, были единственным украшением. Дверь в другую комнату, наверное, кабинет, решил Майк, была приоткрыта и оттуда лились приятные симфонические звуки, которые он никак не мог определить.
– Гендель.
– Слегка улыбаясь, ответил хозяин, заметив как напряженно юноша вслушивается в эти звуки.
– Помогает расслабиться. Проходите сюда.
– Он указал на соседнюю дверь и они очутились в том, что наверное можно было определить как главный зал или скорее музей, в котором были собраны многие исторические ценности из разных эпох. Даже странно было видеть египетский папирус рядом с портретом Далай-Ламы четырнадцатого, но вместе с тем все в этой комнате было подчинено какой-то неведомой гармонии, перед которой даже учение Фэн Шуй было бы просто детским лепетом.
– Устраивайтесь поудобнее.
– Подал голос хозяин.
– Я не привык принимать гостей, поэтому можете пока занять себя оценкой моей маленькой коллекции, а меня прошу извинить.
– Он указал на свои пальцы.
– Принтер заправлял. Пойду руки помою.
– И он оставил их одних.