Надежда
Шрифт:
— Понеси чертову одороблу, а? — умоляюще простонала Зоя.
Мне было ее жалко, но я переборола себя и раздосадованно проворчала:
— Я из-за фуфайки вчера целый вечер ссорилась с родителями, нервы им и себе портила, а теперь нести должна? Нечестно. Я выбрала нервы, а ты — фуфайку.
Но на сердце было неспокойно. Подружка стояла грустная, с просительными, осоловевшими от жары и усталости глазами. Вид у нее был жалкий. Я догадалась попросить самого доброго одноклассника Диму помочь Зое, хотя бы по очереди с кем-либо понести злополучную фуфайку. Он с готовностью откликнулся, «напялил» на себя Зойкино
К обеду из густого лиственного леса мы вышли к реке с названием Сейм. Ослепительное солнце, ярко-голубое небо, свежая зелень луга привели нас в восторг, и мы, побросав вещи, со всего размаху кинулись на желтый песок. Мы орали и кувыркались, а Зинаида Васильевна улыбалась и не мешала изливать радость. Я зашла в речку по колено. Студеная, чистейшая вода! Мальчишки принялись раздеваться. Зинаида Васильевна возражала.
— Они уже неделю назад купались. Им родители разрешили, — заступился мой брат Коля.
Ребята плыли быстро и красиво.
— Для первого раза хватит, — упрашивала вожатая, — вылезайте, обедать будем.
Мальчишки выскочили с посиневшими, но довольными лицами и возбужденно рассказывали о жутко холодной воде и страшно приятных ощущениях.
Еду разложили на полотенцах. Сидели по обе стороны «стола» и наперебой предлагали друг другу свои «яства».
— Мой папа плотвы для нас наловил.
— А мне мама два крылышка куриных дала. Кому одно?
— А у меня сахар колотый. Вон, какой кусок большой!..
После обеда разбрелись по берегу. Вдали река расстилалась голубой безмятежной гладью, а у моих ног плещутся зеленые прозрачные светящиеся волны. Они кажутся мне отлитыми из светлого бутылочного стекла. Искристые, солнечные, они скользят весело, беззаботно, с мягким шуршанием накатывая на чистый желтый песок. Маленькие холодные гребни щекочут мои ладони. Не могу глаз оторвать от беспрерывно меняющихся хрустальных узоров волн.
Река уносит мои мысли далеко-далеко.
Сквозь шелест сухого безжизненного камыша в излучине услышала непонятный звук. Приподнялась. За кустом сидела Наташа из четвертого класса и ела из голубой консервной банки что-то белое. Прочесть надпись на банке я не смогла. Ко мне с мячом в руках подбежала Оля. Увидев, куда направлен мой взгляд, криво усмехнулась и тихо сказала:
— Это сгущенное молоко. Вкусное, сладкое.
У меня потекли слюнки. Мы подошли ближе, но я не решилась попросить попробовать. Наташа оглянулась на нас и отвернулась. Потом доела сгущенку, швырнула банку под куст и пошла к лесу.
— У каждой птички свои привычки, — презрительно фыркнула Оля и, театрально воздев руки к небу, напыщенно произнесла, видно, услышанную где-то взрослую фразу: «Непостижимые люди, непонятные судьбы!»
— А это молоко очень дорогое? — спросила я у Оли.
— Дорогое, — ответила одноклассница и завистливо скривилась.
— У Наташи нет отца. Кто же ей такое покупает? — изумилась я.
— Ее мама в привокзальном буфете работает, — поджала губы Оля.
Эти слова мне ничего не объяснили. Я недоумевала: «У нас в семье папа — директор школы, мама учитель, но я не знаю, что такое сгущенное молоко». Почему-то вспомнилось Наташкино красивое
Меня привлек шум на другом конце пляжа. Пионервожатая, как испуганная наседка, носилась по берегу и причитала, а ребята бегали за ней, и наперебой предлагали свои решения проблемы. Лавина ребячьих голосов заглушала ее стоны. Наконец я поняла, что Надя из 3 «А» нашла плот, спрятанный в камышах, и уплыла по течению реки к другому берегу. На крики не отвечала. Плот еле различимой точкой еще обозначался на волнах.
— Может, Надя разомлела на солнце и заснула, а когда проснется, сама подгребет руками? — успокаивали ребята вожатую.
— А вдруг ей там со страху сделалось плохо? — нервно возражала вожатая.
— Вам, взрослым, страшно на реке, а нам интересно. Наверное, представляет себя капитаном и радуется! Не путешествие, а мечта! — восторженно подхватил Вовка.
— Ей удовольствие, а я отвечаю за нее! — травила себя Зинаида Васильевна.
На наше счастье к нам подплыл молодой рыбак. Вожатая резво вскочила в лодку, окатив парня веером брызг, и потребовала грести к плоту. Лодка зачерпнула бортом, но рыбак не разозлился, понял, что женщина в запале позволила себе такую вольность, и налег на весла. Зинаида Васильевна оценила его деликатность и благодарно улыбнулась.
Скоро растерянная, обескураженная Надя сидела на берегу и оправдывалась:
— Я не слышала криков. Простите, не хотела вас пугать. Было так здорово! Небо, вода! Я была такая счастливая!
Волнение улеглось. Мы снова разбрелись по берегу.
Я увидела заросшую ивняком и облепихой песчаную косу, своим длинным отростком отделяющую узкий залив. Когда пробиралась к нему сквозь кусты, на меня сыпались огромные серо-зеленые комары. Расстелила плащ на плотном песке, греюсь на солнышке и разглядываю небо. «Облака как добрые великаны, — размышляю я, радуясь многообразию декораций. — Надо мной они движутся медленно, величаво, а слева, ближе к горизонту, стоят на месте, но уплотняются. Между ними появляются серые полосы. Около кустов беспокойно мечутся стрижи. Низко летают. Дождь предсказывают или их привлекают насекомые? Ласточки рассекают воздух с пронзительными криками. В просвет между кустами вижу, как серые речные чайки на бреющем полете без суеты грациозно опускаются на воду...»
Порыв ветра со стороны реки вывел меня из мечтательного состояния. Он сгибал и причесывал тонкие ветви прибрежных лоз в одну сторону, и они уже не расправлялись под мощным воздушным напором. Кусты, которые росли дальше от берега, ветер закручивал, растрепывал, заставлял кланяться по кругу.
На меня надвигалась огромная многослойная черная туча. Тусклые лохматые рыхлые громады плыли низко и тяжело. Небо словно пучилось и набухало облаками. Я не забеспокоилась. При сильном ветре не бывает дождя. Мимо пройдет туча. И все же встала и осмотрелась. Потемнело, будто вечер наступил. Горизонт размытый. Начал сереть далекий синий лес. Постепенно и зеленый, тот, что ближе ко мне, слился с ним воедино. В нашу сторону идет стена мелкой дождевой пыли...