Надежда
Шрифт:
— Я ни разу не был в новой больнице, знаю только, что от посадок напрямик, — вдруг сознался Алеша.
Валентина Ивановна тяжело опустилась в снег. Алеша испугался своих слов.
— Помоги встать, — протянула к нему одеревеневшие руки Валентина Ивановна. Улыбка чуть подернула ее усталое лицо.
— У нас в России не дороги, а направления. Разыщем.
Алеша облегченно вздохнул.
— В больнице тоже нет электричества? — спросила Валентина Ивановна.
— У них свой движок. Берегут, включают по необходимости. А в палатах
Неожиданно вынырнула луна и опять утонула в черных облаках. В этот миг живой мир показался Алеше маленьким, ограниченным возможностями его зрения, а остальной — бесконечным, темным, непомерно страшным, даже гибельным. Безысходное отчаяние, неуверенность навалились на него. Валентина Ивановна обняла его за плечи. Впервые он увидел, что она маленького роста и худенькая. «Дробная», вспомнились ему мамины слова об его любимой учительнице математики.
Леша первый заметил бледный расплывчатый отсвет. На глазах навернулись слезы надежды.
Суета нянечек и медсестер его уже не волновала. Он заснул тут же, в приемном покое на кушетке. Валентина Ивановна прилегла в коридоре рядом с палатой только после того, как Соне сделали рентген, и хирург обнадежил, что девочка будет жить, а может, даже сможет ходить.
Валентина Ивановна устроилась жить неподалеку у больничного сторожа и каждое утро, как на работу, приходила в палату. Муж ее, Василий Денисович, готовил обед и вместе с Вовой и Алешей приносил в больницу.
Один раз, возвращаясь от лечащего врача, Валентина Ивановна услышала в палате разговор новенькой девочки с Соней:
— Кто она тебе?
— Мама.
— Старая.
— Зато хорошая.
Прошло два месяца. Соня поправлялась. Гипсовый корсет ей одели на год.
Снова приехал дядя Никита и завел с Алешей наедине разговор о новой семье. Беседы не получилось. Алеша ответил односложно и категорично:
— Только все вместе, — и упрямо уставился в пол.
Потом тетя Тамара и дядя Никита устроили семейный совет в присутствии детей и гостей. Ребята повернулись к Валентине Ивановне и Василию Денисовичу и несмело попросили:
— Хотим вместе и с вами, — и замерли.
— Мы тоже, — тихо ответила Валентина Ивановна.
А вскоре дети с новыми родителями уехали в Рыльск. Дом заколотили до весны. Огород упросили председателя оставить за семьей. Как без подспорья большой семье?
ЛЮСЯ ПРИЕХАЛА
Идет третья, длинная и поэтому самая трудная четверть. Я устала учиться, потому что не люблю русский устный. Зубрежка правил изводит меня, и каждый урок кажется каторгой. Он тянется мучительно долго, и я, изнемогая от напряжения, ерзаю.
В эту пятницу мы с братом пришли из школы, разморенные резким переходом от зимы к весне. Вчера был ноль градусов, а сегодня четырнадцать! На станции школьники давно на каникулах, а мы продолжаем учиться в ожидании разлива реки, который надолго затормозит жизнь нашего села.
Мой кораблик, отыскивая удобную гавань, привел меня к палисаднику соседа и остановился, уткнувшись в куст. Я остолбенела. Вокруг куста еще лежал лед, а нижние ветви были покрыты зелеными листьями. Зеленую траву мне приходилось откапывать из-под снега. Это обычное явление. Но кусты и деревья всегда сбрасывают листву и засыпают на зиму. Такие большие листья не могли вырасти за неделю без морозов. Может, они росли под снегом?
Позвала брата. Он, разглядывая чудо, рассуждал:
— Может, листочки зелеными всю зиму под снегом жили? Снег осенью лег на теплую землю и больше не растаял. Помнишь, сколько его было уже в конце ноября? Он, наверное, и сохранил листья.
У палисадника собралась вся детвора нашей улицы.
— Может, у тети Ноти особые кусты, южные, вечнозеленые?
— Может, мичуринцы сделали их морозостойкими?
— Но листья только внизу, у самой земли? — слышалось со всех сторон.
Тут вышел из хаты дядя Антон. Видно, ему тоже стало любопытно, что такого интересного нашли дети в его палисаднике. Осмотрев нашу находку, он удивился, пожал плечами и сказал:
— Спросите у своей учительницы. Я не знаю, как объяснить такую аномалию.
Бабушка зовет. Мы помчались домой. Поужинали и сели за уроки. Коля с одной стороны стола, я с другой. Сегодня мы не спорим, не колотим друг друга ногами под столом. Я уже поняла, что не успею выполнить уроки. Коля тоже беспокойно ерзал на стуле. Вдруг он подсел ко мне и заговорщицки зашептал:
— Такая лень одолела! Неохота учиться. Давай хоть раз в школу не пойдем. Притворимся, что больны.
— Чем?
— Ну, пусть у тебя будто бы голова болит, а у меня живот.
— Нет, давай, у обоих живот. Переели чего-то. Но у нас же плохой аппетит?
— Ну, тогда перепили. Я слышал, что если выпить много молока, то можно заболеть.
— Так это если оно прокисло.
— Все тебе не так! Ну, просто так заболел живот, и все!
— А как же уроки?
— Какие там уроки? Отметки выставлены. Учителям самим охота отдохнуть, но им нельзя, они на работе, им деньги платят.
— Страшно врать.
— Брось. От нашего обмана никому плохо не будет, а мы отдохнем и потом еще лучше будем учиться.
Последний аргумент окончательно убедил меня, и я сдалась.