Надежда
Шрифт:
Но Генка не страдал от своего характера. Он им гордился. Нянечки звали его «а-ри-сто-крат». Значит, благородной крови. Может, царской, может, княжеской. Но как-то «чистюля» поплатился из-за своей аккуратности. Ботинки ему достались почти новые. Не левые оба, как у Витька, и не разного цвета и размера, как у меня. Так он их стал смазывать кусочком сала, который прятал за обедом. Чтобы блестели.
Недолго красовался чистюля. Как-то утром хотел он обуться, а от его ботинок шнурки да подошва остались. Мыши съели. Или крысы. Бедный Генка со страху в постель намочил. Понял, что порки не миновать. Ох, как жалко мне его было! Прямо до боли в сердце. В нем я видела себя: робкую, беззащитную. Гена хоть зануда, но никого никогда не трогал. Да и что плохого в том, что мальчишка хотел быть аккуратным или красивым?
Долго кряхтел и стонал Гена после наказания, но «чистюлей» не перестал быть. Ничего тут не поделаешь. А-ри-сто-крат!
НОВАЯ ДЕВОЧКА
Прошел слух, что в нашей группе скоро появится новенькая. Мы с интересом ждали ее. И вот она пришла. Нет, она ворвалась, как черный вихрь! Девочка вела себя очень странно. Она не ходила, не бегала, а металась по двору, по комнатам, заглядывала во все углы и при этом ужасно беспрерывно сквернословила. За время проживания в детдоме мы ни разу не слышали подобных слов. Видно, такой закон был у взрослых. А новенькая говорила гадости с таким самодовольством! Подвижная мордочка излучала радость при виде, как всех шокирует ее речь. Еще всех удивило, что она бегала в уборную и подглядывала за каждым. Такое поведение вызывало брезгливое чувство к этой сумасбродной. Конечно, у нас тоже иногда возникали ссоры, но мы их вместе и быстро решали. Попытались разобраться и с новенькой. Закрыли ее в спальне и принялись объяснять, что так нельзя вести себя, что мы не хотим, чтобы нам говорили гадости. Но она не желала никого слушать, била всех ногами, царапалась, плевалась. Мы были ошарашены. Девочка бьет девочек! Это просто в головах не укладывалось. Витек предложил отколотить ее всерьез. Может, она не понимает, что делает больно! Я с ним согласилась, вспомнив урок, который он преподнес мне год назад.
У старших друзей я научилась «боксировать», и всегда использовала свои знания в играх, защищая подружек от приставучих ребят. Витек не давал проходу толстушке Вале. Стоило ей появиться рядом, он щипал ее, дергал за уши, а она визжала взахлеб. Я, как верная подруга, врезала Витьку в солнечное сплетение. Он медленно сполз по стенке на пол. А я, довольная, потащила Валюху за собой. На следующий день, когда мы в шутку дрались в столовой, Витя ударил меня в то же самое место. Все поплыло перед глазами, и я опустилась на лавку. Нет, я не ревела от боли. Боль умею терпеть. Но это был урок! Я впервые поняла, что в игре бью по-настоящему, что делаю больно своим друзьям. «Господи, я такая ужасная. Чем гордилась? — сердито думала я о себе. — Тьфу! Боже ты мой, ведь и девчонкам иногда «любя» врезала, только, конечно, без приемов». Я была благодарна Витьку, хотя никогда об этом с ним не говорила. Зачем? Мы понимали друг друга без слов....
Ребята бурно обсуждали свалившуюся на нас заботу. Решили, что все-таки надо проучить новенькую. Но кто будет наказывать? Наступила тишина. Мы не трусы. Но бить девчонку за то, что она дура? Да, дралась и царапалась, но она же защищалась от нас. Сама не нападала. Тогда дежурная девочка предложила для начала заставить новенькую стереть надписи, которыми она за полдня успела изгадить все вокруг. Так и сделали. Окружили виновницу плотным кольцом и приказали хорошенько смывать написанное. Она выполняла наши требования, но сопровождала работу такими возгласами, что всем становилось тошно. Некоторые девочки не выдержали, взяли тряпки и сами начали мыть стены, только бы не слышать гадости.
Новенькая была совсем неуправляемая. Попытки привлечь ее к играм, чтению, огороду ничего не дали. К концу дня мы так устали от этой девчонки, что даже говорить о ней не хотелось. Все решили, что она, наверное, все-таки ненормальная. На меня она оказала такое ужасное впечатление, что я даже заболела. Мне было ужасно жалко несчастную. Может, ей нужно специальное лечение, после которого она станет хорошей? Слезы душили меня. Я никак не могла уснуть.
Утром девочки уже не было в нашем детдоме.
КОТЯТА
Проснулась я от какого-то странного звука. Приподнялась, протирая сонные глаза. Окно серое. Значит, еще рано. Шуршание повторилось где-то рядом. Кто-то тихо-тихо заскулил, как маленький ребенок. Потихоньку слезла с постели. Моя рука коснулась теплого волосатого предмета. Я вздрогнула от неожиданности. Но тут же успокоилась, рассмотрев на койке кошку. Нам не разрешали держать животных в помещении. И как она очутилась здесь, да еще на моей постели? А еще говорят, что кошка не пойдет к тому, кто ее не любит! Но тут я поняла, почему она оказалась рядом со мной. Дело в том, что я болела, меня знобило, и медсестра заставила кастеляншу дать мне второе одеяло. Так вот кошка на нем и устроилась. Вела она себя странно: извивалась, лапки судорожно дрожали. Она все время крутила головой, показывая острые зубки. При этом еще сопела и стонала. Наверное, ей очень больно? Но почему не мяукает? Когда ребята играли ею в футбол в наказание за «уборную» под койками, она визжала очень громко. Может, боится, что ее услышат и выкинут? Или у нее не хватает сил кричать?
Смотреть на мучения кошки было неприятно. Я сначала подумала, что у нее болит живот. Может, отравилась? Вдруг поведение Рыжки напомнило мне Ярослава, которого часто увозят в черной рубашке с длинными рукавами, с деревяшкой в зубах. Господи! Неужели и кошки так болеют?
Больную кошку я не могла выбросить за дверь. Решила прикрыть одеялом. Но Рыжке такая забота не понравилась. Она выползла из него, продолжая стонать и извиваться. Вдруг кошка замерла, вытянулась как струна, из глаз потекли настоящие слезы, а из-под хвоста сначала полилась на мое серое одеяло темная жидкость, а вслед за ней вывалился белый мокрый клубочек, затем второй, третий. Потом опять потекла темная липкая вязкая жидкость. Я со страху не могла шевельнуться. В полутьме оскал кошки казался ужасным. Она полежала немного, потом подошла к одному комочку, перетащила его на сухое место и стала вылизывать. То же самое она проделала со всеми. Я поняла, что это котята, и уже не боялась, а побежала будить Витька, чтобы первому сообщить о невиданном событии.
Минутой позже вся спальня гудела от возбуждения. Кто принес тряпочки на подстилку, кто нашел коробку. Слепых котят уложили и укутали. Мы не заметили, как мама-кошка куда-то пропала. Я побежала замывать одеяло. Мне было противно это делать, даже поташнивало, но страх перед наказанием заставлял заниматься стиркой. Чем докажу, что не я притащила Рыжку?
Утром будить нас пришла Валентина Серафимовна. Ее поразила тишина в спальне. Она сразу поняла, что у нас что-то не так, и принялась «шнырять» под койками, поднимать матрасы. Конечно, нашла котят. Все замерли. Валентина Серафимовна ухмыльнулась и коротко сказала:
— Выбросить. Такие же, как вы, подкидыши.
И вышла.
— Могла бы и промолчать, гадина, — мелькнуло у меня в голове.
Закусив до боли нижнюю губу, я перебирала в мозгу все грубые слова, пытаясь не выпустить нахлынувшие слезы. Но, почувствовав, что это не действует, подняла подбородок кверху и выбежала из спальни. Остановить поток слез не сумела, так как слово «подкидыш» для меня было самым болезненным и мучительным. «Злюка, не может, чтобы не ужалить», — думала я, утирая слезы. Выплеснув со слезами свою боль и обиду, пошла к друзьям. Но только красные глаза и опухшие веки видела я за каждым кустом.
Котят мы отнесли в сарай и стали искать кошку с таким рвением, как будто от этого зависела наша жизнь. А тут еще баба Мавра сказала, что кошки иногда бросают котят, и нам очень хотелось, чтобы Рыжка вернулась к своим детям. Где-то глубоко в душе мы сравнивали себя с ними.
Было уже совсем темно. Мы лежали по койкам и ворочались. Соломенные матрацы шуршали под нами. Никто не спал. Я пошла в уборную, а заодно и в сарай — проведать котят. Уборная в конце двора. Как большинство детей, я боялась туда ходить по темноте. Но не потому, что скрипели полусгнившие доски. Казалось, что стоит присесть, как кто-то неведомый укусит сзади или вообще утащит куда-либо. Дверь я не прикрыла и напряженно прислушивалась к ночным звукам, вглядывалась в темные фантастические силуэты. Днем это просто дома и сараи, а ночью они бесформенные, неприятные. Крыши покрыты неровными, торчавшими во все стороны снопами камыша, они-то и делали ночью дома похожими на страшилищ.