Надгробные речи. Монодии
Шрифт:
Итак, когда персидский царь уже изрядно утомился, был наголову разбит и боялся, как бы наше войско, захватив его лучшие земли, не осталось там же на зимовку, назначив послов и определив дары государю, среди коих был и победный венок, на следующий же день намеревался их отправить, прося у него мира на любых условиях. Между тем наши воины, коим на ходу пришлось отражать нападение врага, случайно разомкнули строй, да и поднявшийся вдруг сильный ураган, взметая пыль и собирая тучи, пришелся на руку тем, кто желал помешать войску [764] . И государь, дабы вновь соединить разомкнувшийся строй, поспешил туда с одним лишь своим оруженосцем. А в это время копье всадника, брошенное в него, бывшего без доспехов, — ибо, я полагаю, что из-за сильного перевеса врага он не успел надеть панцирь [765] , — пронзив его руку, попало ему в бок [766] . И упал на землю сей благородный муж, но, истекая кровью и желая скрыть случившееся, тотчас вскочил на коня [767] , а поскольку кровь изобличала рану, он кричал всем, мимо кого проезжал, чтобы те не боялись, ибо рана его не смертельна. Так он говорил, но страдание превозмогало. Его отнесли в шатер и положили на постель — на львиную шкуру поверх голой земли, ибо таково было государево ложе. Когда же врачи сообщили, что спасения нет, и войско известили о его смерти, то все возопили, ударяя себя в грудь, и орошали землю слезами, и оружие упадало на землю, выскальзывая из рук [768] , и мнилось, что не найдется среди воинов никого, кто вернется домой вестником сего несчастья. Персидский же царь пожертвовал дары, кои намеревался послать государю, богам в благодарность за свое спасение, а сам, как и полагается, сел обедать за стол, хотя прежде довольствовался вместо стола землею, и прибрал, согласно обычаю, свои волосы, хотя в пору опасности оставлял их в небрежении, и со смертью одного этого мужа вел себя так, словно всех его недругов вдруг поглотила бездна. Так, и наши, и чужие возвестили своим криком, что дела у римлян вершились по разумению государя, — одни при этом печалясь, другие же веселясь, и одни почитая себя погибшими, а другие — уже победившими.
764
Между тем наши воины... случайно разомкнули строй, да и поднявшийся вдруг сильный ураган, взметая пыль и собирая тучи, пришелся на руку тем, кто желал помешать войску. — Согласно Аммиану Марцеллину, Юлиан получил известие о нападении отряда персов на арьергард войска и бросился туда сам; об урагане историк ничего не пишет (см.: Римская история. XXV.3.2); Созомен же, напротив, упоминает лишь о сильном ветре, тучах, закрывших солнце и небо, а также о взметнувшемся облаке пыли и «великом возмущении природы», которым якобы и воспользовались персы для нападения на Юлиана (см.: Церковная история. VI. 1).
765
...из-за
766
А в это время копье всадника, брошенное в него... пронзив его руку, попало ему в бок. — Подробнее об обстоятельствах смерти Юлиана см.: Аммиан Марцеллин. Римская история. XXV.3.6.
767
И упал на землю сей благородный муж, но, истекая кровью и желая скрыть случившееся, тотчас вскочил на коня... — Аммиан Марцеллин сообщает по этому поводу лишь то, что Юлиан требовал оружие и коня, но из-за сильного кровотечения остался лежать на месте (см.: Римская история. XXV.3.8—9).
768
...все возопили, ударяя себя в грудь, и орошали землю слезами, и оружие упадало на землю, выскальзывая из рук... — Аллюзия на эпизод из «Илиады» Гомера, в котором ахейцы оплакивают смерть Патрокла (см.: XXIII.12—16).
Но и по предсмертным словам всякий может судить о его доблести [769] . Ибо в то время как все, обступив его, подняли плач, и даже люди, не чуждые философии, не могли сдержать слез [770] , он упрекал и остальных, и в особенности последних, что хотя прожитая жизнь сулит ему Острова блаженных, те оплакивают его так, будто он заслужил Тартар. Шатер же его поистине походил на темницу Сократа, присутствующие в нем — на тех, что находились при философе, рана — на яд, а сказанное государем — на слова самого Сократа, и как тогда один он не плакал, так теперь не плакал и этот муж [771] . Когда же друзья попросили государя назначить преемника, тот, не видя вблизи никого себе подобного, оставил сей выбор за войском. Завещал он им также всячески себя беречь, ибо и сам немало усилий прилагал к их спасению.
769
Но и по предсмертным словам всякий может судить о его доблести. — Последние слова умирающего Юлиана приводит Аммиан Марцеллин (см.: Римская история. XXV.3.15—20).
770
...и даже люди, не чуждые философии, не могли сдержать слез... — Имеются в виду философы Максим Эфесский и Приск (см. соответственно примеч. 25 и 40), которые сопровождали Юлиана в походе.
771
Шатер же его поистине походил на темницу Сократа, присутствующие в нем — на тех, что находились при философе, рана — на яд, а сказанное государем — на слова самого Сократа, и как тогда один он не плакал, так теперь не плакал и этот муж. — Имеется в виду место из диалога Платона «Федон», где описываются последние минуты жизни Сократа (см.: 117c—d). Похоже описывает данную сцену и Аммиан Марцеллин (см.: Римская история. XXV.3.22).
Кто же был его убийцей? Всякий желает это услышать. Имени я не знаю, но убил его не враг [772] , и об этом ясно свидетельствует то, что никто из врагов не получил награды за нанесенную ему рану. А ведь персидский царь через глашатаев сулил убийце почести, и явись тот к нему, то получил бы он великую награду. Но никто из них даже ради награды не стал лгать. И за это нашим врагам великая благодарность, ибо не присвоили они славы за то, чего не совершали, но предоставили нам самим искать у себя убийцу. Ибо те, кому была выгодна его смерть, — а то были люди, живущие не по законам [773] , — и раньше злоумышляли против государя, а когда получили таковую возможность, то сделали наконец свое дело, ибо понуждали их к тому и собственные преступления, коим не находилось места в его царствование, и в особенности — его почтение к богам, каковое являл он вопреки их устремлениям.
772
Имени я не знаю, но убил его не враг... — О том, что Юлиан пал от руки римлянина, говорится и в других исторических источниках (см.: Аммиан Марцеллин. Римская история. XXV.6.6; Созомен. Церковная история. VI. 1).
773
Ибо те, кому была выгодна его смерть,— а то были люди, живущие не по законам... — Речь идет о христианах. Версию о том, что убийство Юлиана могло быть спланировано христианами, приводит также Созомен (см.: Церковная история. VI.2).
И как Фукидид сказал о Перикле — что его смерть лучше всего доказала, сколь много полезного он сделал для государства [774] , так же можно сказать и об этом муже. И хотя многое еще оставалось как прежде, но люди, оружие, кони, начальники, войско, пленные, казна, припасы — всё это обратилось в прах от одной лишь перемены правителя. Ибо сначала наши воины не выдержали натиска тех, кого раньше гнали, а затем, прельстившись словом «мир», — ибо враги вновь применили ту же уловку — в один голос закричали, что с радостью его принимают, и первым поддался на уговоры тот, кто стал царствовать [775] . А Мидиец [776] , соблазнив их долгожданным покоем, тянул время: медлил с вопросами, не спешил с ответами, одно принимал, другое отвергал, а его многочисленные посольства поглощали наши припасы [777] . Когда же запасы хлеба и всего остального у войска истощились и солдаты узнали нужду и были уже на всё согласны, тогда-то царь и потребовал себе легчайшей платы — городов да земель, да племен, бывших оплотом безопасности земли римской [778] . Новый же правитель на всё соглашался и всё отдавал, и никакая из просьб не казалась ему ужасной [779] . Так что не раз приводил Мидиец меня в изумленье, что, имея к тому возможность, не пожелал он получить большего. Ибо кто, в самом деле, стал бы ему перечить, пожелай он простереть свою власть до Евфрата, или до Оронта, или до Кидна, или до Сангария, или до самого Босфора? [780] Так, ближайший сосед был готов научить римлян, что довольно с них будет и оставшихся земель — для власти, роскоши, пьянства и разврата. Поэтому всякий радующийся, что сего не произошло, должен благодарить за это персов, требовавших лишь малую долю из того, чем они могли бы обладать. Вот так, бросив оружие на расхищение врагам, возвращались наши воины налегке, словно после кораблекрушения, а большинство даже побираясь по дороге. И иной такой Каллимах [781] нес полщита, иной — треть копья, иной — один из поножей, перекинутый через плечо. И единственным оправданием всему этому безобразию была гибель того, кто обратил бы сие оружие против врагов.
774
И как Фукидид сказал о Перикле — что его смерть лучше всего доказала, сколь много полезного он сделал для государства... — См.: История. II.65.6 сл.
775
...наши воины... прельстившись словом «мир»... закричали, что с радостью его принимают, и первым поддался на уговоры тот, кто стал царствовать. — Ср.: Аммиан Марцеллин. Римская история. XXV.7.10—11; Созомен. Церковная история. VI. 1. После смерти Юлиана императором был избран начальник его личной охраны Иовиан.
776
...Мидиец... — Имеется в виду персидский царь.
777
...медлил с вопросами, не спешил с ответами, одно принимал, другое отвергал, а его многочисленные посольства поглощали наши припасы. — Об обмене посольствами между персами и потерявшими из-за этого много времени римлянами, см.: Аммиан Марцеллин. Римская история. XXV.7.5 сл.
778
...тогда-то царь и потребовал себе легчайшей платы — городов да земель, да племен, бывших оплотом безопасности земли римской. — Условия мира, предложенные Иовиану персидским царем Шапуром II, оказались весьма тяжелыми: римлянам предписывалось отдать во владение персов пять областей за Тигром: Арзакену, Моксоену, Забдицену, Регимену и Кордуену, а также города Нисибис, Лагерь Мавров (Castra Mavrorum) и Сингару (см.: Аммиан Марцеллин. Римская история. XXV.7.9; Зосим. Новая история. III.31.1—2).
779
Новый же правитель на всё соглашался и всё отдавал, и никакая из просьб не казалась ему ужасной. — Уступчивость Иовиана объясняется, с одной стороны, бедственным положением римской армии (солдаты, изможденные трудностями пути и скудным питанием, требовали немедленной переправы через Тигр), а с другой — непрочностью положения самого императора и его опасениями по поводу возможности появления узурпатора в западной части империи — в Галлии или Иллирике. Тем не менее заключение Иовианом мирного договора с персами на заведомо невыгодных для римлян условиях вызвало резкую критику со стороны современников (см.: Аммиан Марцеллин. Римская история. XXV.7.10, 13; Евтропий. Краткая история от основания Города. X.17.1—2).
780
...до Оронта, или до Кидна, или до Сангария, или до самого Босфора! — Либаний перечисляет здесь водные акватории, находящиеся на исконно римских территориях, иронизируя над амбициями персидского царя.
781
И иной такой Каллимах... — Греческое имя «Каллимах» по отношению к побежденным солдатам употреблено Либанием иронически: с одной стороны, здесь имеет место отсылка к реальному историческому лицу — афинскому военачальнику и храброму воину, павшему в Марафонском сражении (см.: Геродот. История. VI. 109 сл.; Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. 1.2; Плутарх. О славе афинян. 3; Застольные беседы. 1.10.3), с другой — намек на этимологию слова (др.-греч. ?????????? — «прекрасно сражающийся»).
Зачем же, о боги и высшие существа, не присудили вы свершиться оному? Зачем не содеяли вы счастливым народ, вас признающий, и того, кто был залогом его счастья? Какие из его мыслей вы осудили, какие из поступков не одобрили? Разве не воздвигал он вам алтарей? Разве не возводил храмов? Разве не приносил он пышные жертвы богам, героям, эфиру, небу, земле, морю, источникам и рекам? Разве не сражался он с супостатами вашими? [782] Разве не был он целомудреннее Ипполита [783] , справедливостью своею подобен Радаманту [784] , рассудительнее Фемистокла [785] , храбрее Брасида? [786] Разве не спас он вселенную, как бы впавшую в обморок? Разве не был он ненавистником бесчестных, заступником справедливых, врагом необузданных, другом умеренных? О, огромная мощь войска, о, великое множество поверженных городов, о, несметное число трофеев, о, величие замыслов, не заслуживающее такого конца! Думали мы, что вся персидская земля станет частью Римской державы и будет управляться нашими законами и нашими правителями, и будет платить дань, и переменит язык, и переоденет платье, и острижет волосы; и что софисты в Сузах будут обучать красноречию персидских детей, а храмы наши, украшенные добычей из Персии, донесут до грядущих поколений величие этой победы; и что свершитель сего учредит состязание среди славящих его подвиги, одним витиям дивясь, других же от себя не гоня, одним радуясь, другими же не тяготясь; и что искусство речей вознесется как никогда, и могилы уступят место храмам [787] , как только все по своей воле устремятся к алтарям, и кто раньше их опрокидывал [788] , сам же станет их водружать, а бегущие жертвенной крови — сами ее проливать, и дома всех простых граждан преисполнятся достатка и по многим иным причинам, и благодаря ничтожным податям [789] . Ибо, говорят, даже о том молился государь богам среди опасностей, чтобы, завершив войну, вернуть подати к прежним размерам.
782
Разве не сражался он с супостатами вашими! — Имеются в виду христиане.
783
...целомудреннее Ипполита... — См. примеч. 11 к «Меланкому».
784
...справедливостью своею подобен Радаманту... — См. примеч. 48 к «Монодии Юлиану».
785
...рассудительнее Фемистокла... — См. примеч. 20 к «Надгробному слову...» Лисия. См. также примеч. 31 к «Монодии Юлиану».
786
...храбрее Брасида! — См. примеч. 26 к «Надгробной речи Александру».
787
...и могилы уступят место храмам... — Под «могилами» здесь подразумеваются места погребения христианских святых. Одна из таких усыпальниц, гробница святого Вавилы, находилась в Антиохии, неподалеку от храма Аполлона Дафнейского; о ней Либаний упоминает в «Монодии храму Аполлона в Дафне» (см.: 5; см. также примеч. 15 к названной речи).
788
...кто раньше их опрокидывал... — Имеются в виду христиане (см. об этом также: Либаний. Монодия Юлиану. 7).
789
...благодаря ничтожным податям. — Об этом и других нововведениях Юлиана в финансово-экономической сфере пишет Аммиан Марцеллин (см.: Римская история. XXV.4.15).
Этих и еще больших чаяний лишились мы по вине сонма завистливых божеств, а вместе с ними — и того, кто, будучи близок к победному венку, был привезен к нам сокрытым во гробе. Недаром пронесся плач по всей земле и морю, недаром одни вслед за ним с радостью встретили смерть, другие же скорбят, что до сих пор живы [790] , почитая непроглядным мраком время до него и время после него, а пору его царствования — поистине ярким лучом света. О, города, кои ты воздвиг бы! О, руины, кои ты восстановил бы! О, красноречие, которое ты возвел бы на достойную высоту! О, прочие добродетели, кои возымели бы силу! О, справедливость, которая, снизойдя на землю, вновь устремилась в небеса! [791] О, молниеносная перемена! О, всеобщее счастье, пришедшее и тотчас покинувшее нас! Ибо мы испытали нечто подобное тому, как если бы у человека, терпящего сильную жажду и подносящего к устам чашу с холодной и прозрачной водой, кто-то вырвал бы ее из рук, едва он успел сделать первый глоток, и с тем ушел бы [792] . И коли суждена нам была сия потеря, то лучше бы мы вовсе не знали его владычества, нежели вот так лишиться оного, не насытившись им вполне [793] , ибо не для того, чтобы мы наслаждались благами, а для того, чтобы стенали, сознавая, каковых благ мы лишились, дал он их нам вкусить, вновь после этого отняв, — как если бы Зевс, явив людям солнце, сокрыл его у себя и не порождал более света дневного.
790
...другие же скорбят, что до сих пор живы... — Намек Либания на самого себя. Смерть Юлиана так потрясла оратора, что, по его собственному признанию, поначалу к нему даже приходили мысли о самоубийстве (см. примеч. 70 к «Монодии Юлиану»). Письма Либания свидетельствуют о том, что он глубоко переживал гибель императора, с которым был близко знаком и состоял в дружеской переписке, и поэтому в течение нескольких последующих месяцев вовсе не сочинял речей (см.: 1071, 1128, 1194, 1351, 1294 и др.). Отчасти этим объясняется тот факт, что оба сочинения Либания, посвященные памяти императора, — «Монодия Юлиану» и «Надгробная речь Юлиану» — появились почти два года спустя после этого трагического события.
791
О, справедливость, которая, снизойдя на землю, вновь устремилась в небеса). — Либаний перефразирует здесь слова Юлиана о том, что «богиня справедливости, которая, по словам поэта Арата, поднялась на небо, будучи оскорблена людскими пороками, в его правление опять вернулась на землю» (цит. по: Аммиан Марцеллин. Римская история. XXV.4.19. Пер. ЮА. Куликовского). Согласно мифу, излагаемому Аратом из Сол в поэме «О небесных явлениях», с наступлением медного века богиня справедливости Дика покинула землю, превратившись в созвездие Девы (см.: 133—139).
792
Ибо мы испытали нечто подобное тому, как если бы у человека, терпящего сильную жажду и подносящего кустам чашу с холодной и прозрачной водой, кто-то вырвал бы ее из рук, едва он успел сделать первый глоток, и с тем ушел бы. — Подобное сравнение, своего рода риторический топос, встречается и в «Монодии Юлиану» (см.: 12).
793
И коли суждена нам была сия потеря, то лучше бы мы вовсе не знали его владычества, нежели вот так лишиться оного, не насытившись им вполне... — Ср.: Либаний. Монодия Юлиану. 11.
И хотя солнце всё еще совершает свой обычный путь, нет от него прежней радости добрым людям, ибо печаль по этому мужу, тревожа душу и смущая разум, застит глаза каким-то туманом, делая нас подобием живущих во тьме. Что же произошло после убийства государя? Витийствующие против богов — вновь в почете, а жрецы подвергаются незаконным преследованиям [794] . За жертвы, приносимые божеству, и за всё, что сгорает в огне, платятся штрафы — вернее, платят люди богатые, бедняки же умирают в тюрьме. Из храмов одни снесены до основания, а другие, недостроенные, оставлены на посмешище нечестивцам, философы подвергаются истязаниям [795] , и всё, что получено в дар от государя, считается долгом государству. А отсюда следует обвинение в воровстве, так что, бывает, иного, раздетого донага, мучат в зной под палящим солнцем, принуждая, помимо полученного им, отдать и то, чего он, понятно, не получал и посему отдать не может, — и не ради того мучат, чтобы отдал, ибо и отдавать-то ему нечего, а чтобы, раз нечего с него взять, повисел он на дыбе, прижигаемый огнем. Учителей красноречия, некогда водивших дружбу с властями, ныне гонят с порога, словно душегубов [796] , а толпы их прежних учеников, видя сию слабость словесного искусства, оставляют его в поисках иной силы. Городские же начальники, избегая праведного служения отечеству, стремятся к бесчестному произволу, и некому удержать их от заблуждений. Повсюду одна торговля: на материках, на островах, в деревнях, в городах, на площадях, в гаванях, на улицах, продают же — кто дом, кто раба, кто дядьку, кто няньку, а кто могилы предков. Везде царят бедность, нищета и слезы. Земледельцам, право, легче побираться, нежели обрабатывать землю, и тот, кто сегодня может подать сам, назавтра ищет того, кто подаст ему. Скифы, сарматы, кельты и прочие варвары, сколько их ни есть, раньше предпочитавшие жить с нами в мире, вновь, наточив мечи, идут войною: [797] переправляются через реки, шлют угрозы, приводят их в исполнение, и если преследуют врагов, то тех полоняют, а если преследуются сами, то всех одолевают, — словно неверные слуги, по смерти господина восставшие на сирот его.
794
Витийствующие против богов — вновь в почете, а жрецы подвергаются незаконным преследованиям. — Судя по всему, речь идет об антиязыческой реакции в правление императора Валента.
795
...философы подвергаются истязаниям... — Намек на судьбу Максима Эфесского и Приска (см. соответственно примеч. 25 и 40). При императорах Валенте и Валентиниане I они были арестованы по обвинению в растратах, причем Приск вскоре был оправдан и отпущен в Грецию, а Максим приговорен к уплате огромного штрафа, лишен имущества и отослан в Азию, где неоднократно подвергался преследованиям и пыткам (см.: Евнапий. Жизни философов и софистов. 111—113).
796
Учителей красноречия, некогда водивших дружбу с властями, ныне гонят с порога, словно душегубов... — Либаний намекает здесь на свой собственный конфликт с консуляром провинции Сирия Фестом в 365 г. н. э. (см.: Жизнь, или О собственной доле. 156 сл.). В автобиографии оратор рассказывает, что после смерти Юлиана он подвергся преследованиям со стороны своих врагов и недоброжелателей — прежде всего, конечно, как убежденный эллинофил и приверженец языческой веры (см.: Жизнь, или О собственной доле. 136—138).
797
Скифы, сарматы, кельты и прочие варвары, сколько их ни есть, раньше предпочитавшие жить с нами в мире, вновь, наточив мечи, идут войною... — См. примеч. 57 к «Монодии Юлиану».
Кто из разумных людей, распластавшись по земле и посыпав голову пеплом, — если он юноша, то вырывая у себя первые волосы на лице, а если старик, то терзая свои седины, — не станет оплакивать среди таковых бедствий и себя самого, и всю вселенную, коли так еще подобает ее называть? Ведь и землю постигло тяжкое горе, и она почтила умершего мужа, остригши по обычаю на себе волосы: ибо стряхнула она с себя, как конь сбрасывает седока [798] , множество великих городов, из коих немало разрушено в Палестине, все до единого — в Ливии, крупнейшие — в Сицилии и все, кроме одного, — в Греции [799] . Лежит в руинах прекрасная Никея, сотрясается и великолепнейшая столица [800] , и страшной мнится ее будущность. Вот каков был почет нашему государю от Земли или, если угодно, от Посейдона! [801] Оры же насылают голод и мор, кои одинаково губительны и для людей, и для скота, — ведь со смертью государя нет возможности жить в благоденствии обитателям земли!
798
...стряхнула она с себя, как конь сбрасывает седока... — Сравнение землетрясения с конем, сбрасывающим всадника, Либаний использует и в «Монодии Никомедии» (см.: 17).
799
...множество великих городов, из коих немало разрушено в Палестине, все до единого — в Ливии, крупнейшие — в Сицилии и все, кроме одного, — в Греции. — Намек на землетрясение 365 г. н. э. Аммиан Марцеллин в «Римской истории» дает обширное описание этого землетрясения и масштаба причиненных им бедствий (см.: XXVI.10.15 сл.; см. также: Зосим. Новая история. IV.18).
800
...сотрясается и великолепнейшая столица... — Имеется в виду Константинополь.
801
Вот каков был почет нашему государю от Земли или, если угодно, от Посейдона). — См. примеч. 8 к «Монодии Никомедии».
Разве удивительно, если после всего случившегося иной, подобно мне, почитает своею карой то, что он до сих пор жив? [802] А ведь я желал, чтобы боги по достоинству наградили сего удивительного мужа, и отнюдь не смертью, а рождением детей, глубокой старостью и долгим царствованием! Ведь цари лидийцев, о Зевс, — потомки нечистого на руку Гига — правили кто до тридцати девяти лет, кто — до пятидесяти семи [803] , да и сам сей нечестивый страж двух лет не дожил до сорокалетнего царствования, а нашему государю ты дал пробыть на престоле всего три года [804] , хотя тот заслуживал большего срока, чем великий Кир [805] , или, во всяком случае, не меньшего, ибо подобно ему отечески заботился о своих подданных!
802
Разве удивительно, если после всего случившегося иной, подобно мне, почитает своею карой то, что он до сих пор жив! — Повторение мысли, уже высказывавшейся Либанием выше (см. п. 283 наст. речи; см. также примеч. 344).
803
...потомки нечистого на руку Гига — правили кто до тридцати девяти лет, кто — до пятидесяти семи... — Согласно Геродоту, Гиг, телохранитель царя Кандавла, вступив в сговор с Нисой, женой правителя, убил последнего и захватил трон (см.: История. 1.8—14). Под потомками Гига подразумеваются его сын Ардис и правнук Алиатт, отец знаменитого Креза (по Геродоту, первый из них царствовал сорок девять лет, а второй — пятьдесят семь лет; см.: История. 1.16, 18-25).
804
...нашему государю ты дал пробыть на престоле всего три года... — Правление Юлиана в действительности длилось чуть больше полутора лет (с декабря 361 г. по июнь 363 г. н. э.).
805
...хотя тот заслуживал большего срока, чем великий Кир... — Имеется в виду Кир II Великий. Подробнее о нем см.: Геродот. История. 1.108 сл.
Но, памятуя об упреке государя, обращенном к тем, кто оплакивал его в шатре, я полагаю, что он и теперь осудил бы этот мой плач и, явившись сюда, если б сие только было возможно, обратился бы к нам, вероятно, с такими словами: «Оплакивая мою рану и слишком раннюю смерть, вы рассуждаете не вполне разумно, если полагаете, будто пребывать среди богов хуже, нежели среди людей. А коли вы думаете, что не нашлось мне места в их обители, то весьма на сей счет заблуждаетесь и попали впросак, ибо ничего не ведаете о том, в чем столь убеждены. Не сожалейте же о тех, кто погиб на войне и от оружия! Ибо так погибли и Леонид, и Эпаминонд, и Сарпедон с Мемноном — сыновья богов [806] . И ежели удручает вас жизнь своею быстротечностью, да послужит вам в утешение Александр, сын Зевса! [807] »
806
Ибо так погибли и Леонид, и Эпаминонд, и Сарпедон с Мемноном — сыновья богов. — Либаний перечисляет здесь знаменитых древнегреческих полководцев (первые двое), павших в сражениях — соответственно под Фермопилами (см. примеч. 21 к «Надгробному слову...» Лисия) и при Мантинее, а также известных мифологических героев (последние двое), погибших в ходе Троянской войны.
807
...да послужит вам в утешение Александр, сын Зевса!» — Имеется в виду Александр Македонский, умерший молодым (в возрасте 33 лет) в Вавилоне (а не в Александрии, в Египте, как ошибочно полагает, по всей видимости, Либаний — см. далее п. 298). Известно, что Александр требовал от своих подданных, чтобы его признавали сыном египетского бога Аммона (которого греки отождествляли с Зевсом), на что и намекает Либаний.