Надгробные речи. Монодии
Шрифт:
Леосфена подобает славить прежде всех остальных не только за то, что он совершил сам, но и за то сражение, каковое произошло позднее [261] , уже после его смерти, а также за прочие успехи, достигнутые эллинами в этом походе. Ибо на основании, заложенном Леосфеном, зиждутся ныне наши дальнейшие действия. Но пусть никто не подумает, будто я ничего не говорю о других, а хвалю одного Леосфена. Ведь похвала Леосфену за выигранные битвы есть в то же время похвала и его согражданам. Ибо задача военачальника — в том, чтобы принимать правильные решения, дело же тех, кто добровольно рискует жизнью, — побеждать в сражениях. Поэтому, восхваляя одержанную победу, вместе с предводительством Леосфена я восхваляю доблесть и остальных воинов.
261
...но и за то сражение, каковое произошло позднее... — Имеется в виду битва, произошедшая в 322 г. до н. э. в Фессалии между греческим войском под командованием Антифила (который сменил погибшего при осаде Ламии Леосфена) и македонской армией во главе с Леоннатом. Благодаря успешным маневрам фессалийской конницы, сражавшейся на стороне греков, и численному превосходству греческого войска, македонская пехота, лишившаяся к тому же своего главнокомандующего (Леоннат пал в бою), вынуждена была отступить к Македонии.
В самом деле, разве справедливо было бы не воздать хвалу тем из наших сограждан, кто погиб на этой войне, отдав жизнь за свободу эллинов, кто думал, что лучшее доказательство стремления добыть для Эллады свободу — это умереть, сражаясь за нее? Предыдущее сражение в Беотии пробудило в них великое желание бороться за Элладу. Ибо видели они, что город фиванцев безжалостно стерт с лица земли, что его Акрополь занят македонянами, жители обращены в рабство, а все прочие делят между собою их землю. Ужасное зрелище, представшее взорам воинов, принудило их немедленно двинуться навстречу опасности. Но битва при Пилах [262]
262
...битва при Пилах... — Имеется в виду битва при Гераклее Трахинской, находившейся по соседству с Фермопилами (см. примеч. 10).
263
...но... и потому, что эта битва состоялась именно здесь. — В наиболее широкой части Фермопильского ущелья, близ горы Анфелы, располагался храм Деметры Амфиктионийской, а также общественные здания, где проходили собрания членов союза Амфиктионов — унии соседствующих с Дельфами греческих племен (фокейцев, фессалийцев, беотийцев, афинян и спартанцев), известной также как Дельфийская Амфиктиония. Первоначально этот союз был создан ради совместного проведения религиозных праздников, впоследствии служил для охраны дельфийского святилища Аполлона, храма Деметры и для надзора за Пифийскими играми, а вскоре приобрел еще и политическое значение, поскольку устанавливал важнейшие нормы международного права, действовавшие как в мирное, так и в военное время.
264
Ибо все эллины, приходящие в Пилы дважды в год... — Неточность автора. Союз Амфиктионов, действительно собиравшийся дважды в год, проходил в разных местах: весной — в Дельфах, а осенью — у подножия горы Анфелы. См. также примеч. 13.
265
...а славу, заслуженную подвигами, в качестве победного венка даровали отечеству. — Почетные венки, полученные в награду за победу в общегреческих состязаниях (см. примеч. 16 к «Надгробной речи Этеонею»), по возвращении победителей на родину жертвовались в местные храмы.
Теперь надлежит поразмыслить над тем, что, как нам кажется, могло бы произойти, если бы они не сражались таким вот образом. Разве не оказался бы мир в подчинении одного господина и не вынуждена была бы Эллада руководствоваться его волею, словно законом? Словом, над каждым из нас властвовала бы дерзость македонян, а не мощь справедливости, так что насилие над женщинами, девушками и детьми <...> не прекращалось бы по всей земле [266] . Это подтверждается тем, что нам и поныне приходится видеть: жертвоприношения совершаются в честь людей; сооружением статуй, алтарей и храмов для богов пренебрегают — зато старательно возводят их для тех, чьих слуг мы вынуждены почитать как героев [267] . Если вследствие дерзости македонян уничтожены священные права богов, то что же тогда может статься с правами людей? Разве не будут и они полностью уничтожены? А посему, чем ужаснее те последствия, кои мы можем себе вообразить, тем больших похвал, надо полагать, заслуживают погибшие.
266
...так что насилие над женщинами, девушками и детьми <..> не прекращалось бы по всей земле. — Здесь текст рукописи испорчен, вследствие чего смысл пассажа можно восстановить лишь приблизительно.
267
...жертвоприношения совершаются в честь людей', сооружением статуй, алтарей и храмов для богов пренебрегают — зато старательно возводят их для тех, чьих слуг мы вынуждены почитать как героев. — Аллюзия на «Панегирик» Исократа, где говорится об обожествлении царя у персов — обычае, который казался грекам варварским и оскорбляющим богов (см.: 151).
Ибо ни один военный поход не явил большей доблести сражавшихся, чем этот, в котором им приходилось целыми днями строиться в боевом порядке и принимать участие в большем числе сражений, нежели всем остальным эллинам за все предшествующие времена. А жесточайшую непогоду и столь великие и многие лишения в том, что касается повседневных нужд, переносили они так стойко, что и словами не передать. Разве не следует считать Леосфена, побудившего сограждан твердо сохранять подобную стойкость, и тех, кто с готовностью отдал себя в соратники такому военачальнику, скорее счастливыми вследствие проявленной ими доблести, нежели несчастными из-за того, что они расстались с жизнью? Ибо взамен смертного тела они обрели бессмертную славу и благодаря личному мужеству упрочили общую свободу эллинов.
Ведь без политической независимости нет и полного счастья [268] . Ибо не угрозам правителя, а гласу закона должны повиноваться счастливые люди, не обвинений, а доказательств должны бояться свободные граждане, и не от тех, кто льстит власть имущим и клевещет на соотечественников, должна зависеть всеобщая безопасность, а лишь от верности законам. Ради всего этого, одни тяготы за другими на себя принимая и наших граждан и всех эллинов среди ежедневных опасностей от постоянных страхов освобождая, эти мужи отдали жизни за то, чтобы другие жили хорошо. Благодаря им отцы их сделались знамениты, матери окружены уважением сограждан, сестры законным образом вступают и будут вступать в приличествующие им браки, дети обретут благорасположение народа благодаря доблести — нет, не погибших, ибо этим словом нельзя назвать тех, кто пожертвовал собой ради всеобщего блага, — благодаря доблести тех, кто сменил земное существование на вечную жизнь. Ведь если смерть, будучи для остальных людей самым большим несчастьем, явилась для них началом великих благ, то разве справедливо почитать сих мужей несчастными и лишенными жизни, вместо того чтобы понять, что их второе рождение более прекрасно, чем первое? Ибо тогда они были неразумными детьми, а теперь родились доблестными мужами. Кроме того, раньше им приходилось доказывать свою доблесть долгие годы и среди многих опасностей, ныне же, единожды отличившись такой храбростью, они стали известны и памятны всем эллинам.
268
Ведь без политической независимости нет и полного счастья. — Из-за порчи текста в этом месте смысл пассажа удается восстановить лишь приблизительно.
Разве настанет такое время, когда мы не будем вспоминать об их доблести? Разве существует такое место на земле, где они не будут вызывать зависти и заслуживать высочайших похвал? Может ли быть иначе теперь, когда наш город преисполнен благополучия? Кого другого, если не этих мужей, станем мы восхвалять и помнить за то, что достигнуто благодаря им? И разве может быть иначе, когда сами мы счастливы? Нет, их доблесть будет постоянно служить нам источником удовольствия. Людям в каких летах не покажутся они счастливыми? Неужели старикам, кои убеждены, что благодаря их заслуге проведут они остаток своей жизни без страха и в безопасности? Или сверстникам? <...> [269] Или юношам и детям? Разве не будут последние завидовать их смерти и сами стараться подражать, словно образцу, их жизни, взамен которой сии мужи оставили нам память о своей доблести? И разве справедливо не считать их счастливыми при столь великом почете, который им оказывают? <...> [270] Ибо если о подобной стойкости духа вспоминают ради удовольствия, то что может быть приятней для эллинов, нежели похвала тем, кто отстоял их независимость от македонян? [271] А если память такого рода существует ради пользы, то какая речь будет полезнее для слушателей, чем та, которая восхваляет доблесть и доблестных мужей?
269
Или сверстникам! <...> — Дальнейший текст испорчен. Кеньон восстанавливает смысл данного пассажа следующим образом: «Поскольку те достойно погибли в бою, им самим выпал шанс жить дольше и в большей безопасности» (Hyperides 1906: 52).
270
И разве справедливо не считать их счастливыми при столь великом почете, который им оказывают! <...> — В этом месте рукопись сильно повреждена, и смысл дальнейшего пассажа, с учетом конъектур Бласса (см.: Hyperidis 1894: 90) и Кеньона (см.: Hyperidis 1906: 53), восстанавливается приблизительно так: «Кто из поэтов и философов пожалеет своих речей и песен, чтоб рассказать эллинам об их подвигах? Кто не будет славить эту победоносную экспедицию больше, чем экспедицию фригийцев? По всей Греции будет восхваляться она во всех речах и песнях. Ибо подвиг самого Леосфена и подвиги тех, кто погиб вместе с ним на войне, вдвойне заслуживают того, чтобы их воспели».
271
...что может быть приятней для эллинов, нежели похвала тем, кто отстоял их независимость от македонян! — Несмотря на то, что Ламийская война окончилась поражением объединенного греческого войска, Гиперид, следуя канонам жанра, не только об этом умалчивает, но и намеренно преувеличивает результаты военной деятельности Леосфена.
А посему очевидно, что погибшим подобает добрая слава и у нас, и среди прочих людей. И всё же надлежит поразмыслить над тем, кто будет приветствовать их военачальника в Аиде. Не должны ли мы предположить, что увидим среди встречающих Леосфена и с восхищением на него взирающих тех, кого именуют полубогами и кто отправился в поход против Трои? И хотя Леосфен совершил похожие подвиги, он всё же весьма отличается от этих героев, ибо те с помощью всей Эллады завоевали один-единственный город, он же с помощью одного своего родного города усмирил силу, властвовавшую над всею Европой и Азией [272] . Более того, те полубоги отомстили за поруганную честь только одной женщины [273] , он же предотвратил бесчестие, грозившее женщинам всей Эллады, — он и его воины, погребаемые теперь вместе с ним. А тех, кто после троянских героев жил и подвиги, достойные их доблести, совершил, — я имею в виду соратников Мильтиада, Фемистокла [274] и прочих, кто, освободив Элладу, отечеству почет оставил, а собственную жизнь прославил, — их сей муж намного превзошел храбростью и мудростью, ибо те всего лишь остановили надвигающуюся силу варваров, он же и вовсе предотвратил ее натиск. Кроме того, те герои видели врагов сражавшимися на своей родной земле, он же победил супостатов на земле самих врагов. Я думаю, что даже те, кто лучше всех доказал народу свою взаимную преданность, — я говорю о Гармодии и Аристогитоне [275] , — более всего себе подобными считают Леосфена и его соратников, и нет никого в царстве Аида, кто был бы к ним ближе, чем эти мужи. Сие же естественно, ибо вторые совершили не меньше подвигов, чем первые, а ежели об этом следует сказать, то и больше. Ибо первые уничтожили тиранов своего отечества, а вторые — тиранов всей Эллады.
272
...те с помощью всей Эллады завоевали один-единственный город, он же с помощью одного своего родного города усмирил силу, властвовавшую над всею Европой и Азией. — Ср. параллельные места в «Панегирике» (см.: 83, 186) и «Эвагоре» (см.: 65) Исократа, а также в «Надгробной речи» Демосфена (см.: 10—11), из которых Гиперид, вероятно, и позаимствовал это сравнение.
273
...те полубоги отомстили за поруганную честь только одной женщины... — Такая же мысль высказывается Исократом в «Панегирике» (см.: 181—182). Однако если это и предыдущее сравнение эллинов с троянскими героями Исократ употребляет в разных местах речи, то Гиперид объединяет их в одном пассаже, что придает его рассуждению гораздо большую силу и убедительность.
274
...я имею в виду соратников Мильтиада, Фемистокла... — Речь идет о двух афинских государственных деятелях и военачальниках эпохи Греко-персидских войн. Под командованием Мильтиада греки разбили персов в битве при Марафоне (см. примеч. 15 к «Надгробному слову...» Лисия), а Фемистокл одержал ряд побед в морских сражениях, главной из которых была победа афинского флота при острове Саламине (см. примеч. 23 к «Надгробному слову...» Лисия).
275
...я говорю о Гармодии и Аристогитоне... — См. примеч. 31 к «Надгробной речи Этеонею».
О, как прекрасна и удивительна отвага, проявленная этими мужами! Как славно и велико решение, которое они приняли! Как превосходны доблесть и храбрость, каковые явили они среди опасностей ради общей свободы эллинов...
А посему равно тяжело найти слова утешения для тех, кто переживает такое горе. Ибо его нельзя умягчить ни речью, ни законом; [276] только природа каждого человека и его любовь к погибшему устанавливают границу скорби. И всё же надо крепиться и по возможности смирять скорбь, памятуя не только о смерти погибших, но и о доблести, память о которой они оставили после себя. Ибо если плач [277] они страданиями заслужили, то великие похвалы — тем, что совершили. И хотя не получили они в удел старости, подобающей смертным, зато приобрели нестарящуюся славу и стали полностью счастливыми людьми. Ибо кто умер бездетным, для того бессмертными детьми станут похвалы эллинов. А ежели кто оставил после себя детей, то опекуном для них будет благосклонность отечества. К тому же, если смерть есть небытие, эти мужи избавлены от болезней, горя и прочих страданий, выпадающих на долю человека при жизни. И если в царстве Аида способность к чувствам сохраняется и некий бог, как мы предполагаем, продолжает о нас заботиться, то тем, кто пришел на помощь, когда уничтожались почести богам, более всех подобает принять заботу о себе божества...
276
...равно тяжело найти слова утешения для тех, кто переживает такое горе. Ибо его нельзя умягчить ни речью, ни законом... — Аллюзия на пассаж из «Персов» Эсхила. См. примеч. 3 к «Монодии Смирне».
277
Ибо если плач... — Речь идет о надгробном плаче — особом жанре народной поэзии, который был связан у греков с ритуалом погребения и некоторыми религиозными праздниками. См. также примеч. 1 к «Надгробной речи Этеонею».
Дион Хрисостом
МЕЛАНКОМ
От горя и потрясения, вызванных этим нежданным несчастьем, мне не приходит в голову, о мужи, о чем тут можно сказать. Ибо не только по должности моей случившееся касается меня больше, чем кого-либо из граждан, но и оттого, что Меланком был мне другом, и притом самым близким, как знает большинство из вас. Кроме того, мне кажется нелепым существующий у нас обычай, согласно которому произнесение речей в честь покойных принято возлагать на тех, кто более всех скорбит. Ибо тот, кто переживает великое горе, как раз не годится для произнесения речей. И потом, я пребываю в том возрасте, когда любой человек уже может испытывать сильнейшую печаль или радость, но еще не способен выразить это в словах как подобает. Впрочем, если похвала военачальника над телом храброго солдата считается наиболее почетной, то и похвала должностного лица почетнее похвалы, произнесенной простым гражданином. И, стало быть, мне по долгу службы полагается сказать речь, приложив к этому всё старание. Сообразуясь же с доблестью умершего и моей неопытностью, надобно ожидать от меня не пространной речи и не такого энкомия, что составлен по всем правилам [278] , но скорее похвалы, идущей от самого сердца.
278
...энкомия, что составлен по всем правилам... — См. примеч. 4 к «Надгробной речи Александру».
Прежде всего, Меланком обладал поистине благородным происхождением. Но если бы даже он произошел не от богатых предков и не от царей, а от людей, вовсе ничем не примечательных, он всё равно стал бы благородным человеком. Однако его родители — потомки таких же достойных людей, как и он сам. Ибо отец его отличался от прочих представителей своего круга двумя ценнейшими качествами — силой и мужеством. Об этом свидетельствуют победы, которые он одержал в Олимпии и на других состязаниях.
Сам же Меланком от рождения всех превосходил красотой — не только ныне живущих, но, судя по ее совершенству, и тех, кто славился ею в прежние времена, — я разумею смертных. Ведь многие из них, будучи красивы только одной частью тела, впоследствии прослыли красивыми в целом, ибо человеческий глаз всегда видит лишь наилучшее, наихудшего же не замечает. Другим же и вовсе не посчастливилось родиться красивыми; но вот пришла к ним пора расцвета — и все, кто повстречал их тогда, были сражены их цветущим видом и назвали его красотой. Ведь в наилучшую пору жизни все всегда расцветают — и животные, и растения. Всякий найдет, что тысячи людей, подобных Меланкому, могут казаться кому-то красивыми, а кому-то безобразными, и у одних они будут вызывать восхищение, меж тем как другие даже не удостоят их вниманием. Но если всё ж существует на свете истинная, безупречная и достойная удивления красота, то именно таковой обладал этот муж. Ибо тело его всегда было равно красиво — и до поры возмужания, и после нее. И если бы он дожил до глубокой старости, то никогда не вступил бы в ту пору, когда померкла бы его красота [279] . Доказательством же его совершенной красоты является не то, что он превзошел ею обычных людей, и не то, что им восхищались те немногие, кто его видел воочию, но то, что он всегда был окружен поистине прекраснейшими из людей — атлетами, которые обладают величайшим ростом, красивейшей наружностью и проявляют наибольшую заботу о своем теле. А видеть его довелось едва ли не всему свету. Ибо не было ни одного известного города, ни одного народа, который он бы не посетил. И всюду он пользовался одинаковой славой, ибо людям не приходилось видеть никого прекраснее, чем он. Вызывая восхищение большинства зрителей и оставаясь одним из самых красивых мужей, о чьей красоте шла молва, он, бесспорно, был близок к некой божественной форме [280] .
279
...никогда не вступил бы в ту пору, когда померкла бы его красота. — Вероятно, аллюзия на «Пир» Ксенофонта. Ср.: «Разумеется, не следует умалять достоинство красоты за то, что она скоро отцветает: как ребенок бывает красив, так равно и мальчик, и взрослый, и старец» (IV. 17. Пер. С.И. Соболевского).
280
...он, бесспорно, был близок к некой божественной форме. — Учение о божественном происхождении красоты развивал, в частности, Платон (см.: Федр. 249d сл.).