Надо – значит надо!
Шрифт:
— Вот-вот. Но в данном случае ты сказал об этом мне и Брежневу.
— Да, — киваю я. — Поэтому, вероятно Брежнев не отказывается от мысли, что это было не предсказание, а заговор, о котором я его предупредил.
— Правда? — хмурится Андропов. — Он так думает? Это он сегодня так сказал?
— Он так не говорил, это всего лишь моё предположение. Даже не предположение, а допущение. А какого точно числа скончался Михаил Андреевич? Двадцать третьего?
— Да. А там? У тебя?
— Не помню, конец января и точка. Наверное так же.
— Да-да, ты рассказывал…
Рассказывал, да. А вот того, что структуру, возглавляемую Андроповым подозревали в том, что ему подмешали в таблетки яд, не рассказывал. И сейчас не буду. Хотя это хорошо ложится на идею об эдиповом эффекте. Узнал, что Суслов должен умереть и подмешал ему яда в таблетки.
— О чём вы говорили, можешь мне рассказать? — спрашивает хозяин дома.
— О службе на границе говорили и о необходимости реформ. Ещё о том, что ретроградов Романова, Щербицкого и Гришина не надо в преемники. И безудержного Горбачёва тоже не надо. А надо вас.
— Зря так сказал, теперь он будет подозревать, что это я тебя подучил.
— Мне кажется, не должен.
— Кажется, — хмыкает он. — А после меня ты кого хочешь продвинуть, если не Горбачёва? Медведева?
— Да, его. Но для этого вам надо его в деле испытать.
— Если будешь ещё с Брежневым говорить, этих тем избегай. Давления он не любит и теперь к тебе относится, как к человеку, обманувшему его доверие. Думает, что ты втёрся в его ближний круг только для того, чтобы продвигать свои политические идеи. И про реформы ему не говори. Вообще ничего не говори. Понял меня?
Понял, как не понять. Я ничего не буду говорить, а ты сделаешь, как посчитаешь нужным, да? Кому таблетки, кому пулю. Всё на благо страны.
— Что говорит Злобин, кто в тебя стрелял?
Разумеется, он знает. Это в любом случае, причастен он к этим выстрелам или нет…
— Пока ничего не говорит, предполагает, что за этим делом могут стоять азербайджанские криминальные структуры.
— Хм… Непохоже, честно говоря.
— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Он выделил толкового сыскаря, думаю, разберётся, откуда ноги растут. Уголовники мне давно войну объявили, так что всё возможно. Если не они, то не знаю на кого и думать тогда.
Не хочу рассказывать о своих подозрениях и о том, что для уголовников операция прошла слишком хорошо и быстро.
— Ну, да, — кивает Андропов и погружается в раздумья.
Я делаю глоток чая. Остыл уже.
— Китайский?
— Что? — не понимает он.
— Чай вкусный. Китайский?
— А, ну да, китайский.
— Считаете, что я всё ещё токсичен для вас? — спрашиваю я, отхлёбывая холодный чай.
— Считаю, что тебе нужно пока не высовываться и не привлекать внимания. Посиди спокойно, никому ничего не рассказывай, не играй ни в Нострадамуса, ни в Тиресия, ни в Вангу. Это точно ни к чему хорошему не приведёт, если ты не желаешь открыть частную практику. Не исключаю, что вся эта стрельба лишь предупреждение, чтобы осадить и заставить притухнуть.
Я киваю, хотя, думаю, вряд ли, потому что рисковать и стрелять по шапке, даже с небольшого расстояния и с хорошей оптикой, весьма опасно.
— Я вас понял, Юрий Владимирович. Займусь своими непосредственными обязанностями.
— Да, — соглашается он. — Это лучше всего. Брежнев тебя вряд ли будет к себе приглашать в ближайшее время, так что работай спокойно. Кстати, что со Скачковым?
— Скачков ждёт вашей команды.
— Решился он?
— Да, — уверенно говорю я.
— Хорошо. Я обдумал твои слова и пришёл к выводу, что такой человек в комитете мне пригодится. Пусть завтра приедет на Старую площадь. Я хочу с ним поговорить. У него есть, кого оставить вместо себя?
— Есть, Юрий Владимирович.
— Хорошо, — снова говорит он и поднимается с кресла.
Я тоже встаю.
— Езжай, отдохни, — кивает он. — А то только приехал и всё опять закрутилось. Пойдём, я тебя провожу.
Мы выходим в прихожую.
— Когда понадобишься, я тебя вызову, занимайся спокойно своим «Факелом».
— Я понял, Юрий Владимирович.
Он открывает дверь, выпуская меня из квартиры. Мы прощаемся и я выхожу.
— Егор, — окликает он меня.
Я останавливаюсь и оборачиваюсь.
— Я рад, что ты вернулся, — говорит он и закрывает дверь.
Я тоже. Рад. Кажется…
Я спускаюсь по лестнице, выхожу из подъезда и двигаю к машине. Надеюсь, сегодня уже никто меня не дёрнет.
Мы едем домой, заезжаем во двор и я выхожу из машины по новому протоколу, проходя в дом через чёрный ход.
— Ох, я уж думала, мне привиделось, что ты сегодня прилетел, — улыбается Наташка. — Ты живой?
— Ну, да, чего мне сделается, — усмехаюсь я.
— Голодный?
— Уже и не знаю.
— Ну давай, умывайся и беги на кухню. Я сейчас всё подогрею.
Я захожу в ванную и сбрасываю с себя форму, всё казённое. Поносил, хватит. Забираюсь под душ и врубаю горячую воду. Струи бьют по спине и по груди, от них поднимается пар. Кайф. Кайф…
— Ты где? — заглядывает Наташка. — О, да у тебя тут турецкая баня.
— Ага, — тихонько подтверждаю я. — Баня, да…
Минут через пятнадцать я сажусь за стол и ем только чтобы не обижать жену. Если честно, хочу только спать. Съедаю немного и меня развозит, как от стакана вина.
— Да ты на ходу засыпаешь! — качает Наталья головой. — Пошли, я тебя доведу.
Я встаю, обнимаю её и даю себя увести и уложить. Какое же удовольствие снова оказаться в своей постели. Мягкая, свежая, душистая. По лицу расплывается улыбка.
— Рад? — тихонько спрашивает Наташка.
— Ага, — едва слышно отвечаю я. — Не то слово.
Она выключает верхний свет и садится рядом со мной на краешек кровати. Проводит рукой по моей щеке, запускает пальцы в волосы…
— М-р-р… — говорю я.