Надоело говорить и спорить
Шрифт:
Дело в том, что в нашем институте в то время не было военной кафедры и мы должны были призываться как не служившие и не имеющие военного образования. Вызвали нас в Чигирево, районный центр, и из этого Чигирева дали десять дней отгула.
Попали мы с Володей в город Кандалакшу, в довольно хорошую часть, где и прослужили два с лишним года – с 1955-го по осень 1957-го. Там было, конечно, много приключений, и воинская служба оставила неизгладимый след. Объездили и облетали мы весь наш Север. Стали мы радистами. Вообще отслужили довольно хорошо.
В армии были написаны песни «Радист» («В Архангельском порту причалил ледокол…»), «Ветер в соснах высоких качается…» и другие. Мы их со Светой Богдасаровой написали. Вообще в армии было довольно мало времени для сочинительства.
Мы участвовали в эстафете по Северному округу в честь 40-летия Советской власти. Что такое эстафета: несли самолет такой, довольно ободранный деревянный самолетик. Несли его солдаты от Новой Земли до Ленинграда. Каждая часть имела свой определенный участок, чтобы пронести его пешком по дорогам. Дорог на Севере нет, несли его по железнодорожным путям. Лучшая самодеятельность дивизиона, тридцать солдат и сержантов, с гитарами, с автоматами, с полной выкладкой чесали по этим шпалам в течение недели. Останавливались ночевать на маленьких, крошечных разъездиках, где поезда мчатся мимо как стрела. И вот когда мы там в медвежьих углах давали свои концерты (у нас была очень хорошая самодеятельность в дивизии), люди нам были необычайно благодарны. Была масса разительных примеров. Эти песни, русские напевы, которые мы там пели, вызывали большой душевный отклик. Когда мы давали концерты, нас было порядка тридцати человек, а выступали мы перед восемью-девятью человеками в каких-то билетных залах, пульмановских вагонах. Но это было очень радостно. Русское трехголосье – оно буквально высекало слезы из очень многих людей. Хорошо было. А все повелось с «Октета» МШИ.
Вернулись в Москву. Я уже пытался сочинять более-менее пристойное в смысле профессиональном. Написал очень много стихов и воображал себя поэтом. У нас с Володей были частые дискуссии по этому поводу: как мы вернемся в Москву, что нас ждет, какие нас ожидают перемены. Вернувшись, мы довольно долго болтались без дела. Володя года три подряд пытался поступить в ГИТИС, так и не попал туда и одновременно учительствовал. А я как-то вдруг через несколько месяцев познакомился с людьми из молодежной редакции радио и через четыре-пять месяцев был принят в штат. Стал приобретать новую профессию и обкатывать ее.
Я обладаю совершенно неприличным в отношении профессионализма характером: если я что-то услышу интересное один раз, а большего мне не предоставляется, то этот мотив, образ, прием так застревает у меня в голове, что я избавиться от него не могу. Поэтому часто я, греша против авторских прав, дописывал чужое, потом была путаница по этому поводу. В частности, это случилось с одной песней, которую я услышал в кинокартине «Трое вышли из леса». Смотрел картину один раз, и там есть песня на прекрасные светловские слова:
Все цветы соберу
Для тебя одной,
Белый цвет, синий цвет,
Нежно-голубой.
Это все, что я запомнил, выйдя из кинотеатра. Поскольку я пел ее беспрерывно, я не мог оставить один куплет и дописал еще штук семь или восемь куплетов. Потом по этому поводу были недоразумения.
Так же было и с песней «Жак Лондрей». Как я впоследствии выяснил, это песня французского певца Брассанса, имеющая совершенно иное содержание по сравнению с моим. Однажды у меня в гостях сидел ряд людей и пел эту песню на французском языке. Она мне так запала в душу, что я решил не то чтобы ее перевести, а просто написать свои слова.
Работа на радио дала мне огромный эмоциональный заряд для творчества, поскольку я стал ездить по стране и самым главным моим творческим местом был самолет. Я имел восемьдесят поездок в год, причем поездок дальних: на Дальний Восток, в Сибирь многократно, на Север – ну бог знает куда! И вот я из каждой почти поездки привозил много песен, они писались очень широко, легко. Привозил я песни из Сибири, с великих строек коммунизма – с Братской
Я не бросил альпинизм, а даже стал более активно им заниматься. Очень много было написано песен на Кавказе: «Волчьи ворота», «Не устало небо плакать» и так далее.
В ряде вузов столицы тоже произрастали песенные зерна. Митя Сухарев учился в то время в МГУ вместе с Геном Шангиным-Березовским, а потом Володя Борисов выплыл, и они весьма достойно представляли биофак. Замечательные в свое время песни у них появились: «Листопад», «Ау», «Звенигород». Потом все это скатилось к «Царевне Несмеяне».
Я начал работать в молодежной редакции и довольно долго в ней работал. Потом вместе с Борисом Абакумовым, к сожалению, ныне покойным, и с рядом других ребят мы основали радиостанцию «Юность». Добивались мы этого довольно долго. Раньше молодежный отдел вещал весьма неуверенно, скудно и разбросанно в эфире. Затем я работал там же на радио, но в другой организации – иновещания, то есть вещания на заграницу.
Потом основали мы втроем первый в стране звуковой журнал «Кругозор», где мне было необычайно интересно работать и как журналисту, и как автору песен. Я придумал себе такой жанр: песня-репортаж. Состоял он в том, что я ехал на стройку, беседовал с людьми, работал с ними как журналист, делал документальные записи и вместе с тем писал о них песни. В соединении все это давало некий новый жанр, некое новое начало. Первая песня-репортаж – пластинка моя – «На плато Расвумчорр». Это была песня, написанная в Кировске, на плато, куда впервые я попал в 1960 году, и попал я к ребятам, которые зимовали первую зиму на этом плато. Эта гора фактически состоит из апатита, и было высказано очень интересное технологическое предложение, чтобы гору начинать разрабатывать сверху, пробить ее тремя большими рудоспусками по шестьсот метров, то есть тремя колодцами, а сверху брать породу и сыпать ее через эти рудоспуски в бункера, а через бункера в вагоны. Но не было уверенности в том, что на такой высоте и в таких адских условиях можно наладить размеренную жизнь, и в том, выживет ли человек. И вот восемнадцать ребят-комсомольцев во главе с инженером Борей Лисюком взялись доказать, что там можно жить. Забросили их осенью, построили они себе дом, занесли им экскаватор по частям туда, и стали они зимовать первую зиму. В эту первую зиму я к ним и попал, добиравшись одиннадцать часов из Кировска до плато Расвумчорр, куда сейчас можно доехать за полчаса, наняв такси. Вообще все было в безумных снегах, безумных трудностях. Вот об этих ребятах я написал песню, эта песня-репортаж была первой в журнале «Кругозор».
Я стал это направление развивать. Второй репортаж появился о подводниках Тихого океана. Я плавал на подводных лодках довольно много.
Одной из наиболее интересных была песня-репортаж о Павле Шкляруке. Павел Шклярук – курсант одного из приволжских военных авиационных училищ – летал на учебном реактивном истребителе. Летал по так называемому конвейеру, то есть он только садится, движок заглушит и тут же идет на взлет. У него на высоте 300 метров отказал двигатель. Положение было трагическое, поскольку перед ним на другой стороне Волги лежал огромный город. Был летний воскресный день, было полно народу на улицах, и он понимал, что если он прыгнет, то машина упадет на город. Неуправляемый самолет. Он только доложил о том, что у него отказал двигатель, и ему сказали: «Садитесь перед собой». Он развернул самолет, решив посадить его на Волгу, но по жуткому стечению обстоятельств он падал на большой пассажирский теплоход, полный людей, там была какая-то массовка с танцами. Он отвернул и от теплохода, и перед ним возник железнодорожный мост, по которому шел пассажирский поезд.