Надоело говорить и спорить
Шрифт:
На «Тайшете» я видел замечательные моменты. Например, там у капитана – как заходишь, как только открываешь дверь, – написано: «Что должен знать входящий к капитану: § 1. Капитан всегда прав (сам параграф, то есть значок §, – нарисован). § 2. Если капитан не прав – см. §1». Это изумительно было! Мне капитан сам показывал.
У него был четвертый помощник, младший лейтенант, по-нашему. Ему лет, наверное, пятьдесят пять. Я спрашиваю: «Что он у тебя такой старый, четвертый помощник?» Он говорит: «Он был капитаном, потом старпомом, потом первым, вторым, третьим, четвертым. Гена». Я говорю: «Ну что он, чокнутый?» – «Да, вот посмотри судовой
Это было во многих отношениях совершенно замечательное плавание, веселились мы по-всяческому. Наконец пришли в Тикси. Иногда случаются какие-то дикие неожиданности: мы пришли в Тикси и через два часа взлетели на самолете Ил-18Д и без посадки прилетели в Москву. Это было одно из тех потрясений, которые трудно пережить. Ты долгое время привыкаешь к морскому или какому-то горному ритму, живешь в нем, и кажется тебе это вечным. И вдруг все это кончается в каких-то восемь – десять часов, и ты очухиваешься в этом Внукове, полном каких-то диких законов страшных джунглей. И все уже теряется…
Но «Мурманск-198» – одна из моих любимых картин, пожалуй, наиболее любимая и в художественном смысле наиболее совершенная из тех, которые я смог сделать.
Конечно, здесь очень большая заслуга Сергея Никитина, который написал две песни: «Есть город матросов» – с очень хорошей музыкой – и «Военные фотографии» – тоже, в общем, неплохая песня. И вот эту тему, «Есть город матросов», потом Игорь Контюков разработал в две увертюры. Все это было на большом творческом подъеме, несмотря на то, что работа оплачивалась «Экраном» крайне низко и, я бы сказал, даже пренебрежительно по отношению к Сергею. Я тогда ходил к зампреду, чтобы Никитина официально допустили к композиторской работе. Бумаги всякие получал. Все это было достаточно унизительно. И к авторам вообще было такое отношение.
Однако картина вышла замечательная, и я ею очень горжусь. Мало того, когда первый раз она была в эфире, мне тут же позвонили из Мурманского обкома партии, который был совершенно не в курсе, что мы снимаем: Северное пароходство было в курсе – те, кто нас там обслуживал, – а Мурманск не был. Птицын, первый секретарь обкома, посмотрел, и тут же позвонил его помощник и стал спрашивать, где добыть копию, стал говорить, что они ее купят, размножат, растиражируют, чтобы разослать на свои объекты.
Во время войны там, на Севере, был такой очень известный и драматический эпизод – бой ледокола «Сибиряков» (это ледокольный пароход с двумя 102-миллиметровыми пушками на борту) с «Адмиралом Шеером» (это карманный линкор, 356 калибров, 9 пушек, в общем, фактически – линейный корабль). Мы проходили по этим местам. Я снял Шнейдера – замечательного человека (впоследствии многолетнего капитана парусника «Крузенштерн»), который стоял на руле у «Дежнева» – это второй ледокольный пароход, который принял бой с «Адмиралом Шеером» и прогнал его из бухты Диксон: было попадание, и начался пожар, но и « Дежнев» получил за восемь минут 500 пробоин, пошел на дно колом, но там было мелко, и он там встал.
Люди шли на верную смерть, ни у кого не было сомнений: когда они отходили на этот бой, командир «Дежнева» лейтенант Котин дал команду не брать швартовы – они знали,
Но тогда был достаточно неприятный момент в наших бардовских отношениях: у Никитина с Берковским начинались какие-то трения. И когда дело дошло уже до монтажа, я записал эту песню сам, вчерне, для того чтобы она у меня под кадром была. Эта песня мне была вот так вот нужна!
Мне утром сдавать картину – так называемый немой вариант, но с музыкой, конечно, и с песнями. А вечером Митя Сухарев мне сказал: «Знаешь, мы с Витей против использования нашей песни, мы только что узнали…» Это было для меня диким ударом. Я вообще-то разговаривал с ними об этой песне где-то полгода назад – Митя просто забыл. Для меня это было кошмарнейшим ударом, кошмарнейшим, потому что я без этого эпизода обойтись не мог. Не потому, что был снят материал – я бы, конечно, мог его выбросить, но это уже было в ткани фильма, это уже стало его частью. Я не мог поступиться ни этими фотографиями, ни этой темой.
Я сказал, что как-нибудь вывернусь из этой ситуации. Но на сдаче картины, к моему счастью, одна из наших дам, которой в другой ситуации я горло бы перегрыз за эту песню, сказала: «Вы знаете, там вот не очень понятные строчки. Что такое «с бритыми навечно головами»? Что это такое?» И я за это уцепился, сказал: «Да, я посмотрю вообще с этой песней…» И под эту марку я песню снял. Иначе мне пришлось бы объяснять, что я с кем-то поругался, а там и так все висело на полуволоске. И этот «непрофессиональный композитор», и режиссура, и Арнольд, который «с мешочком» не может работать, – все это было на моих плечах. Все это было каким-то кошмаром!
Песню я снял, но был вынужден за короткое время написать другую, которая была бы, во-первых, не позорной, потому что, когда ты находишься в условиях, которые тебе диктует не вольное творчество, а невольное, то ты это понимаешь, и во-вторых, которая подходила бы к картине. И вот, наверное, за пять дней я написал текст к песне «Военные фотографии», а Сережа написал музыку. Получилось, во всяком случае, не хуже.
Я очень рад, что написал эту песню: я ее часто пою, когда собираются пожилые люди в зале, и вижу, как она действует на них.
Итак, она подошла. А Витя с Митей Сухаревым хотели представить свою песню как-то более, как им казалось, солидно, но никакого источника для представления ее они не нашли. Так она практически осталась не задействована, что, в общем, очень жалко.
Фильм заработал приз «Трезубец Нептуна», это второй приз на Международном кинофестивале «Человек и море» в Риге. В этом конкурсе участвует фактически весь мир: канадцы, японцы, американцы, поляки… Тридцать пять или сорок морских государств. Там мы победили многих.