Надпись
Шрифт:
Медленно подымалась вдоль дерева, не в силах освободиться от ноши. С ветки сорвалась шумящая, в переливах синевы, хохлатая птица. Ударила длинным загнутым клювом. Удар достался самцу, сломал ему крылья, оторвал от самки. Смятый самец, пронзенный клювом, исчезал в горле голодной птицы. Самка, почувствовав облегчение, перепуганная птицей, неслась что есть силы, совершая броски и взлеты, с колотящимся крохотным сердцем, с драгоценной живой поклажей, распиравшей мягкое тельце.
Глухая ночь с красным туманным месяцем над кромкой густого леса. Колонна достигла района пуска.
В запретной зоне, окруженная по периметру
Колонна замирает, окруженная ртутным паром, призрачными тенями пробегающих мимо фар автоматчиков. Спрыгиваю в мелкий снег, хрустнувший мерзлыми травами. Регулировщики в белых касках машут флажками, заманивают ракету в лесную белесую просеку. Установка, качаясь, переваливаясь на тяжелых колесах, медленно уходит вперед, неся перед собой пылающий сноп лучей. Озаряет стволы, снег на ветвях, опушку с бурьяном. Машина сопровождения, колыхая коробом, следует в ребристой колее, выдавливая из-под снега воду разбуженного болота. Остаюсь за чертой оцепления, наблюдая приготовления к старту.
"Координата" перенесена в эту лесную русскую глухомань с далекого острова Патмос. Ее взяли чьи-то невидимые ладони, как пригоршню лазурной средиземноморской воды, как горячую белую пыль скалы, и бережно опустили в снег, под корень русской сосны, отмечая место, где апостолу будет явлено скончание времен, конец изъязвленного грехами и пороками мира. Я – апостол, наделенный даром пророчествовать, наблюдаю приготовление к старту термоядерной баллистической ракеты, нацеленной на Нью-Йорк.
"И когда он снял шестую печать, я взглянул, и вот произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно, как власяница, и луна сделалась красной, как кровь…"
Месяц, красный и дымный, коснулся рогом черного леса. Синим мертвенным светом пылает прожектор. На платформе медленно, черной тяжелой башней, подымается ракета. Смотрю на огромный, выше деревьев, столп. Не верю в Судный час и скончание века. Пророчествую о бесконечной жизни, о "красном рае", о возможности иной, вопреки предсказаньям, истории, которая, подобно ракете, отклонится от расчетного курса, и там, где она коснется земли, возникнет не взрыв, не кромешный вихрь, не адский огонь, а божественный Рай, цветение земли, блаженная, бесконечная жизнь.
Связист с катушкой пробегает мимо, протягивая по снегу телефонный кабель. Слышу его хриплый, простуженный кашель.
Бабочка, переполненная зреющей жизнью, летела ввысь, к вершине дерева, и выше, в ослепительную пустоту, из которой, невидимая днем, сквозь горячий блеск, светила далекая голубая звезда, посылая бабочке первозданный луч.
Небо над деревом клубилось горячим паром. Набегала пепельно-серая туча. На ней горела огненная кромка. В синей сердцевине дрожало и ртутно вспыхивало. Бабочка летела к туче, словно хотела пробиться к далекой звезде. Небо треснуло, слепящий длинный рубец пролег по туче. Ливень рухнул внезапно, сначала толстыми стеклянными струями, а потом все гуще, темней, непроглядной, шумной стеной.
Литая капля ударила в бабочку, оглушила. Вторая сбила, пропитала
Бушевала гроза. Хрустели ветки. Падали сбитые ливнем плоды. Дерево было окружено серым, кипящим потоком. Вдоль ствола по корявым морщинам бежала вода. Смывала жуков, птичьи гнезда, неповоротливых гусениц, летучих мышей, превращая землю в кипящее море. Бабочка висела под грохочущим, дрожащим листом, теряя силы, чувствуя в себе средоточие беззащитной жизни.
Ливень кончился. Вышло солнце, раскаленное, жарко горящее. Вода мгновенно обратилась в пар. Все затуманилось, сквозь ветви вздымались пахучие жаркие испарения. Бабочка медленно выползала на поверхность листа, окруженная липким блеском, среди прелых ароматов.
Черный, среди звезд, вертикальный цилиндр. Уперся подножием в платформу. Вознесся над лесом тупой вершиной. Циферблат на руке офицера показывает четыре часа. На другой половине Земли солнечный людный Нью-Йорк, с кристаллами небоскребов, уходящими ввысь зеркалами, гигантскими, устремленными в небо утесами. Кишенье толпы, скольжение нарядных машин, многоцветье реклам и витрин. Сюда, из лазури, из черного русского леса, примчится ракета. Раздует в небе белый огненный шар. Саданет гигантской кувалдой, сметая город, плавя стекло и сталь, превращая в пепел бессчетные жизни.
Молюсь о Нью-Йорке, о ночной, перебежавшей дорогу лисице, о маме и бабушке, о жене и о детях, о безвестной африканской бабочке. Встаю на пути пророка, возвещающего гибель Земли. Запечатываю его уста моей торопливой молитвой. Заслоняю видения гибнущей, обреченной Земли видениями Рая. Чувствую, как взбухает сердце, словно в него вкатился тромб, разрывает аорту. В сердце давит завещанная, предсказанная пророком история, протыкает меня острием. Не пускаю, гну острие, меняю направление истории. Всей своей волей, молитвенным желанием блага, божественным, отпущенным мне добром воздействую на ракету, искривляю ее траекторию, отклоняю от цели.
У подножия столба слабо полыхнула зарница. Вырвались две узкие слепящие струи. Вершина цилиндра окуталась белым паром. Из пылающей плазмы, медленная, стеклянно сверкая, длинная, с отточенным носом, возникла ракета. Встала над лесом, распушив огромную белую юбку, озаряя снега и деревья. Кинулась ввысь, оглашая пространства ревом, сотрясая землю, изрыгая косматый огненный вихрь. Удалялась, превращалась в факел, в колючую звезду, в крохотную белую искру. В стратосфере вошла в прозрачное облако, как в батистовый невесомый платок, источая нежные спектры, и канула.
Затихающий гул, пустота, химический запах гари.
Ракета летела, сопровождаемая лучами антенн. Вдоль кромки ледовитых морей, за Урал, над великими сибирскими реками, на Камчатку, в район учебного полигона. Там, где она приземлилась, ударила в мерзлые камни, расцвел огромный нежный цветок. Изумрудно распушились деревья. По райским цветам и травам прелестными босыми стопами пошла обнаженная дева в венке незабудок и роз.
Иду к опустевшей платформе. Опаленное, пахнущее окалиной железо. Лужи талой воды. Тлеющие, в красных искрах, ветви обгорелой сосны.