Наёмники Гора

Норман Джон

— Смотрите! — воскликнула Боадиссия, указывая вперед и влево от нас, когда мы проходили перекрёсток за третьим барьером.

Там, приблизительно в пятидесяти ярдах от нас, у стены какого-то общественного здания, сложенной из плоских узких кирпичей, весьма распространенных в южно-гореанской архитектуре, на коленях стояла группа из приблизительно полутора сотен женщин. Все они были раздеты, и скованы цепью друг с дружкой за шеи. Их охраняли двое солдат с плетями в руках.

— Ещё трофеи, — усмехнулся Минкон.

— Рабыни! — бросила Боадиссия с пренебрежением и отвращением.

— Или точнее скоро станут рабынями, — поправил её Минкон.

— Ох, — испуганно вдохнула Боадиссия.

— Конечно,

они — рабыни, — успокоил её я.

— Многие из них, — пояснил Минкон, — женщины и дочери тех, кто был сторонниками Коса в Торкадино. Теперь их приготовили для клеймения и неволи.

— Понятно, — кивнул я.

— Их списки были подготовлены ещё несколько недель назад, — сообщил он.

— Даже не сомневался в этом, — ухмыльнулся я.

К действиям того рода, что сейчас происходили в Торкадино, необходим разумный подход и щепетильной отбор среди гражданского населения, требующий тщательной подготовки.

Мы подошли к женщинам ближе.

Одна из них вдруг встала, но, немедленно, едва только на её спину упала плеть, снова оказалась на коленях, но уже рыдая.

— Руки на бедра, — прорычал солдат, — колени широко, спину выпрямить, подбородок выше!

Он приподнял её подбородок своей плетью, заставив смотреть вперед. По холёному лицу женщины текли слезы.

— Сейчас Ты получишь ещё два удара, — сообщил он ей.

И она тут же вскрикнула от боли, раз затем ещё, сгибаясь от каждого удара вперед почти касаясь животом тротуара. Удары солдата были почти небрежны, но я уверен, что той, что получила их, они показались весьма значащими.

— Положение, — скомандовал солдат, и женщина быстро и точно приняла прежнюю позу, в которую её поставил мужчина, прежде чем опустить плеть на её спину.

В её глазах теперь, вместе со слезами, появился страх и раскаяние. Теперь, когда мы оказались совсем рядом, я мог видеть, что все женщины были скованы одной единственной цепью. Цепь оборачивалась петлёй вокруг шеи пленницы, и звенья запирались крепким замком, после чего цепь шла к следующей шее. Простой, практичный и недорогой способ. Сверху на левой груди каждой женщины были проставлены номера.

— Ой! — вскрикнула связанная девушка, только что приведённая к группе.

— Ай! — вскрикнула Боадиссия одновременно с ней.

Она обернулась, оторвавшись от наблюдения за процессом наказания сидевшей на цепи женщины, и столкнулась с этой новой девушкой.

— Неуклюжая рабыня! — возмутилась Боадиссия, и дважды, зло ударила её своими маленькими кулачками.

Солдат, приведший девушку, грубым толчком бросил свою пленницу на тротуар перед Боадиссией и, погрузив руку в волосы, склонил её голову к сандалиям аларки.

— Проси прощения! — рявкнул он.

— Простите меня! Простите меня! — заплакала та.

— Простите меня, что? — уточнил солдат, ещё сильнее сжимая её волосы.

— Простите меня, Госпожа! — всхлипнула новая девушка, стоявшая на коленях согнув спину и опустив голову.

Маленькие ручки девушки беспомощно дёргались в стягивающих их шнурах.

— Неуклюжая рабыня! — снова обругала её Боадиссия.

— Простите меня, Госпожа, — повторила девушка, вздрагивая от рыданий.

Насколько я смог рассмотреть, эта новая девушка рабыней ещё не была. По крайней мере, ей пока не поставили клеймо и не надели ошейник. С другой стороны, не приходилось сомневаться в её судьбе, весьма скоро она получит и то, и другое. Она была предназначена, чтобы носить эти прекрасные украшения, объявляющие о бескомпромиссном статусе гореанской рабыни, украшения которые, так увеличивают красоту женщины, украшения означающие, что все требуемые формальности, необходимые,

чтобы сделать её неволю вступившей в силу полностью соблюдены. Можно считать, что этот парень был довольно милосерден и услужлив к женщине. Он просто аккуратно готовил её, не для того, что могло бы быть её ролью в жизни, но для того, что в её новой жизни станет полной и бескомпромиссной действительностью.

— Целуй её ноги, — приказал солдат, и испуганная девушка послушно и отчаянно поцеловала ноги Боадиссии.

— Неуклюжая рабыня, — сердито повторила Боадиссия,

— Пожалуйста, простите меня, Госпожа, — всхлипнула девушка.

— Должен ли я убить её для Вас? — спросил солдат, потянув волосы будущей рабыни назад и выгибая её перед Боадиссией.

Я обратил внимание, что у этой девушки, как и у других, на верхней части левой груди имелся номер. Полагаю, что солдата послали, чтобы арестовать её, и пометить её именно этим числом. Всё делалось согласно заранее подготовленных списков.

— Нет, — ответила Боадиссия. — В этом нет необходимости.

Солдат вернул девушку в прямое положение, и отпустил её волосы. Она осталась стоять перед нами на коленях, низко опустив голову.

— Спасибо, Госпожа, — прошептала она.

— Сэр, — внезапно гаркнул солдат, вытягиваясь в струнку.

— Подними свою голову и откинь волосы за спину, девка, — приказал только что подошедший офицер, державший в руке планшет с пачкой бумаг. — Запрокинь голову, насколько возможно.

Девушка подчинилась немедленно, и офицер, более не имея никаких препятствий для своего взгляда, считав номер с её левой груди, принялся листать свои бумаги.

— Имя, женщина? — спросил он начавшую неудержимо дрожать девушку. — Говори, пока остальных не привели.

Солдат тут же, лёгким пинком, добавил ей разговорчивости.

— Леди Евфросинья их Торкадино, — представилась она, задохнувшись от боли.

— Семья, и каста? — продолжил допрос офицер.

— Дочь матроны Аглайи, Леди Торкадино, из касты торговцев, — сообщила она, — из рода Миртоса, торговки специями и казначея Совета Торкадино по Специям.

— Ах, да, — буркнул офицер, делая пометку в бумагах. — Полагаю, что твоя мать уже находится на цепи.

Девушка испуганно осмотрелась. Уверен, имей она такую возможность, она прикрыла бы грудь и низ живота. Глупый жест для того, кто вот-вот должен стать рабыней.

— Я не знаю, увидишься Ты с ней снова, или нет, — сказал он, — разве что на расстоянии. Но должен предупредить тесная дружба между рабынями не приветствуется.

— Я не рабыня, — простонала девушка.

— Сейчас, в ближайшие пару мгновений, Ты, конечно, можешь думать о себе как о Евфросинье, раз уж твоей матери до настоящего времени разрешили думать о себе как о Аглайе. Но вскоре, Вы обе получите новые имена. Как мне кажется, «Евфросинья» — имя слишком изысканное для рабыни. Скорее всего, Ты скоро станешь чем-то другим, возможно «Путой» или «Ситой». А до того момента, и с настоящего времени Ты, в наших и в твоих собственных интересах номер четыре-три-семь. Это твоё имя пленницы, и Ты будешь думать о себе только так. Вы не можете спрашивать остальных здесь сидящих об их прежних именах, ни называть им своё бывшее имя, даже если они вдруг спросят. Точно так же Ты не можешь интересоваться такими вещами, как их бывшие семьи, статус и каста, ни давать им подобную информацию имеющую отношение к Тебе самой. Ты просто пленница Номер четыре-три-семь и ничего более, без прошлого и без будущего. Твоя мать, кстати, теперь Номер два-шесть-один. Отныне Ты должна думать о ней именно так, впрочем, как и она о себе. В прежней жизни она была важнее Тебя, вот и теперь у неё более ранний номер.