Наемники смерти
Шрифт:
Некогда забранный бетоном берег потрескался, плиты накренились, из щелей лез вездесущий камыш. Ручейки, бегущие из леса во время дождей, нанесли тины и присыпали ее прошлогодними листьями.
Хоббит присел, упершись коленом в мох, и показал пальцем на землю. Шейх присмотрелся: здесь все было истоптано, он мог разглядеть и большие следы, и маленькие – навскидку размер тридцать седьмой. Следы вели к воде.
– Ах ты! – пробормотал Хоббит и отступил на шаг: берег был забрызган почерневшей кровью, словно тут взорвали человека.
Крыса еще больше занервничала и юркнула в рукав, проводник попятился, пригибаясь.
– Там микроволновка.
– Главное, чтобы это была не девчонка, – проворчал Шейх, изучая берег. Возле насквозь проржавевшей лестницы обнаружились следы босых женских стоп – небольших, с его ладонь размером. Шейх вздохнул с облегчением, пошел вдоль течения: следов прибавилось, тут что-то волочили и спускали на воду. Значит, они уплыли вверх по реке. Вероятнее всего, на резиновой лодке, возможно, с компактным мотором.
– Рискованно, – покачал головой Хоббит, будто прочел мысли Шейха. – Зато быстро. Теперь нам за ними не угнаться. Через лес напрямую ломиться… я не пойду.
– Есть другие варианты? – спросил Шейх. Вынул карту из кармана рюкзака, разложил на колене.
Хоббит почесал в затылке и сказал:
– Э-э-э, начальник, спрячь ты ее, тебе старую подсунули. У меня есть свежая, вот, – Хоббит протянул истрепанный квадрат бумаги, заклеенный скотчем. Пока Шейх его разворачивал, проводник говорил: – Сам Картограф делал эту карту. Сектор все время меняется, только оглянулся – а он уже другой. Вот тут у нас сейчас знаешь что? – Хоббит ткнул пальцем в квадрат с подписью «Дом отдыха». – Дом отдыха и есть. Могильник то есть так называют. Там что-то со временем… пару лет назад с другом шли, значит, чтобы переночевать. Там раньше хорошо было – местных нет, и дом отдыха этот относительно целый. Так вот, он – впереди, я – сзади. И вдруг он затрясся весь, брык, и давай стареть на глазах… И все. Так вот, раньше Могильник маленький был, а сейчас здоровенный, километра три, и продолжает расползаться. Деревьям в нем ничего, а животные дохнут. Но не все и не всегда. Он работает импульсно, когда Всплеск активируется, когда тихо, там не так опасно, только в эпицентре. Но рисковать я не хочу, вертолет нам показал, как играть с Всплесками.
– А не лучше ли, – подал голос Рэмбо, – поесть, идти до трассы, а дальше по ней пешком к Июне?
Пахнуло падалью. Хоббит быстро расчехлил огнемет и вскочил, свел брови у переносицы и приобрел вид скорее комичный, чем боевой.
– Поели, – вздохнул Рэмбо, уже потянувшийся к консервам. – Я читал, вырвиглотки на кровь идут. Кто ранен?
Шейх вспомнил, что пулей ему оцарапало плечо, сбросил ветровку, расстегнул аптечку.
– Кровь свернулась уже, сейчас заклею царапину. Прикрой, Хоббит!
– Прикрываю.
Затрещало в лесу, закачались верхушки сосен, донесся едва различимый писк, и закачалась трава.
– У-у-у, твари! – проводник шагнул навстречу вырвиглоткам. Загудело, и он окатил их огнем.
С визгом серая волна тварей повернула обратно в лес, огонь некоторое время пожирал сухие стебли и трупики мутантов, но вскоре потух, лишь тянулись к небу струйки дыма.
– Они больше не вернутся, – сказал Хоббит. – Вырвиглотки такие, если раз получили по полной программе, то отступают и не возвращаются. Рэмбо прав: поесть надо, а то желудок к хребту прилип.
К тому моменту Шейх уже залил царапину клеем и пытался оттереть запекшуюся кровь. Гнус солнце не любил и разлетелся, зато вылезли
Хоббит, съев бутерброд, глядел на наемника почему-то со смесью любопытства и тоски. Наконец покачал головой и спросил:
– Ладно там, всякие Браты и Тармаши, но ты, Рэмбо… Ты же, блин, Шекспира цитируешь, я же узнал, да, не удивляйся, я ведь тоже когда-то… А, неважно теперь. Так скажи: зачем оно тебе все надо? – проводник обвел молчаливые просторы широким жестом. – Вот это все? Ты же, можно сказать, как оказалось, интеллигент, языки знаешь.
Рэмбо неторопливо прожевал и ответил:
– Английский, немецкий и немного китайский. – Он вымазал банку куском хлеба и отправил его в рот. – Судимый я, а зэка на работу брать, да к тому же неадекватного… Я, понимаешь ли, псих. Жену убил во время развода прямо в зале суда. Потом нанял адвоката, присудили три года условно и признали невменяемым. И знаешь, не жалею ни капельки, такая тварь была! Нет, серьезно, бывают иногда такие женщины – ну полные стервы. Я человечество, можно сказать, от нее спас.
– Ты – псих? Ты ж спокойный, как танк.
Рэмбо криво усмехнулся:
– А ты меня разозли – увидишь. Я просто запрещаю себе психовать, но иногда все же срываюсь.
– Ладно, собирайтесь, – приказал Шейх. – Движемся в Икшу, там можем догнать группу Астрахана.
В пути Хоббит рассказывал про искажения и тварей Сектора. Хрустела под ногами опавшая хвоя, припекало, и пот лил градом, а куртку никто снять не решался – комары. Прислушиваясь, принюхиваясь к лесу Сектора, Шейх делал маленькие открытия: если исчезают комары, значит, близка опасность, стихает ветер – тоже опасность, пахнет странно – остановись, подожди. С каждым шагом он все лучше понимал лес, растворялся в нем, забывая о своей цели.
Вспомнил он о ней, только когда выбрались на дорогу – размытую дождями раздолбанную двухполоску. Асфальт местами треснул, местами его вздыбили корни – лес заявлял свои права. Иногда засыпанная хвоей и листьями дорога просматривалась лишь по колеям, пробитым телегами местных.
– Вот так исчезнут люди, – философствовал Хоббит – Пятьдесят лет – и ничего не останется. Ни-че-го. Скажи, начальник, – обратился он к Шейху, – неужели тебе не хочется понять Сектор? Это ж все равно, что познать суть вещей! Приходишь сюда – и ты больше не одинок.
– По-моему, завелось в Секторе новое искажение, – проговорил Шейх задумчиво. – Называется «трындец», ты в нее влип и растрынделся.
Хоббит махнул рукой. Рэмбо скупо улыбнулся.
Когда они выбрались из леса и подошли к заброшенному поселку, ощущение единения исчезло. Здесь пахло тленом. Не пахло даже – в воздухе витал дух смерти. Рэмбо тоже это чувствовал и крутил головой, выискивая опасность. Причина тревожных ощущений крылась в проржавевших до дыр покосившихся заборах, в придорожных домишках с выбитыми стеклами, из окон которых лез бурьян, а на присыпанных листьями крышах поселились мох и молодые деревца. Тревога ощущалась в накренившихся столбах с оборванными проводами, в некогда роскошных коттеджах с выцветшими крышами и покореженным металлопластиком. Скрипели, ныли, стонали сотни петель, хлопали калитки: «Уходи, человек, тебе здесь не рады. Мы освободились от твоей власти, ты здесь найдешь только смерть! Только смерть!»