Наемный убийца
Шрифт:
Матер яростно ударил ладонью по столу.
– Куда он намеревался пойти?
– Дай мне время, – сказала Энн. – Мне есть что рассказать. И много. Только ты все равно не поверишь.
– Вы видели человека, в которого Ворон стрелял, – сказал Матер. – У него жена и двое детей. Из больницы звонили – внутреннее кровотечение.
– Который час? – спросила Энн.
– Восемь. Ваше молчание ничего не изменит. Теперь ему от нас не уйти. Через час прозвучат сигналы воздушной тревоги. На улицах не будет ни души, только люди в противогазах. Его немедленно обнаружат. Как он одет?
– Если
Матер сказал:
– У вас только одна возможность избежать обвинения в соучастии: если вы сделаете формальное заявление.
– Это что – допрос третьей степени? – спросила Энн.
– Почему ты взялась его выгораживать? Что заставляет тебя держать данное ему слово? Ведь ты не…
– Ну давай, – сказала Энн, – переходи на личности. Никто тебя за это не осудит. Я тоже. Только я не хочу, чтобы ты думал, что я сдержала бы данное ему слово. Ведь это он убил старика.
– Какого еще старика?
– Министра обороны.
– Вам надо бы придумать что-нибудь поправдоподобней.
– Но это правда. Он не крал те банкноты. Его просто надули. Заплатили крадеными деньгами за работу. За убийство.
– Он просто наплел вам сорок бочек арестантов, – сказал Матер. – Тем более что я знаю, откуда украдены эти деньги.
– Так и я знаю. Могу догадаться. Из этого города.
– Да он все вам наврал. Это деньги Ассоциации рельсопрокатчиков, их контора на Виктория-стрит, в Лондоне.
Энн покачала головой:
– Началось вовсе не там. Это деньги «Мидлендской Стали».
– Значит, вот куда он отправился. В «Мидлендскую Сталь». Это – в Дубильнях?
– Да, – ответила она. Короткое слово смутило и обескуражило Энн, оно прозвучало, словно приговор, окончательный и бесповоротный. Она теперь не испытывала к Ворону ничего, кроме ненависти: воспоминание об истекающем кровью полицейском на усыпанной углем земле разрывало ей сердце, требовало наказать убийцу; но она не могла забыть морозную ночь в сарае, кучу мешков и его абсолютное, лишенное какой бы то ни было надежды доверие к ней. Она сидела, опустив голову, пока Матер отдавал приказания в телефонную трубку.
– Мы будем ждать его в Дубильнях, – сказал он. – Кого он там ищет?
– Он сам не знает.
– Что-то в этом есть, – сказал Матер. – Какая-то связь между ним и фирмой. Может быть, его обманул кто-то из клерков.
– Человек, который заплатил ему эту кучу денег, был вовсе не клерк. Он и меня пытался убить только потому, что я узнала…
Тут Матер прервал ее:
– Ваши сказочки подождут. – Он позвонил и сказал появившемуся в дверях полицейскому: – Задержите эту девушку для дальнейшего расследования. Можете дать ей кофе и бутерброд.
– Куда ты идешь?
– За вашим дружком, – ответил Матер.
– Он будет стрелять. У него реакция быстрее твоей. Неужели другие не могут… – Она почти умоляла. – Послушай, я сделаю заявление по всей форме. Он еще убил Змея…
– Занесите все это в протокол, – сказал Матер, надевая пальто. – Туман расходится.
Энн сказала:
– Неужели ты не понимаешь, если все это правда… Нужно только дать ему время найти этого человека… тогда не будет войны.
– Все это сказки.
– Нет, все это – правда… Но, разумеется, тебя ведь там не было, ты его не слышал. Для тебя все это звучит по-иному. А я… Я думала, что спасаю… всех. Помогаю…
– Все, что вам удалось сделать, – жестко сказал Матер, – это помочь убить человека.
– Все звучит совсем иначе здесь, в Управлении. Как-то фантастично. Но он верил в то, что говорил. – И, теряя надежду, она добавила: – Может, он сумасшедший?
Матер открыл дверь. Энн вдруг крикнула:
– Джимми, нет! Он не сумасшедший! Они же пытались убить меня!
Он ответил:
– Я прочту ваше заявление, когда вернусь.
И закрыл за собой дверь.
Глава VII
В больнице они бесчинствовали как могли. Устроили дебош, какого не было со дня сбора пожертвований на нужды больницы. Они тогда похитили самого мэра – старика Пайкера, отволокли его на берег Уивила и пригрозили, что бросят в воду, если он не уплатит выкуп. Все это организовывал старина Фергюссон, молодчина Бадди Фергюссон, замечательный парень. Во дворе больницы поставили три машины «скорой помощи», на одной из них закрепили флаг с черепом и скрещенными костями – для мертвяков. Кто-то завопил, что Майк выкачивает из машины бензин носовым катетером, и Майка забросали мукой, смешанной с сажей; они приготовили эту смесь заранее, полные ведра ее стояли у стен. Это была, так сказать, неофициальная часть программы: все жертвы газовой атаки будут вымазаны этой смесью, кроме мертвяков – тех, кого подберет машина с черепом и костями. Этих собирались поместить в больничный подвал, где холодильная установка помогала сохранять тела умерших в свежести до самого вскрытия.
Один из старших хирургов быстро и с опаской пересек двор, стараясь держаться подальше от студентов. Он торопился в операционную – кесарево сечение! – но вовсе не был уверен, что его не забросают сажей, не окунут в воду. Всего лишь пять лет назад был страшный скандал, даже судебное расследование, потому что в день студенческого дебоша погибла женщина. Студенты похитили хирурга, который ее наблюдал, и таскали его по городу в костюме Гая Фокса. К счастью, женщина не была платной пациенткой, и, хотя ее муж устроил истерику во время дознания, коронер решил, что следует простить студентам их выходку, сделать скидку на юность и неопытность. Коронер сам когда-то был студентом, он с удовольствием вспоминал тот день, когда вместе с однокашниками забросал сажей проректора своего университета.
Старший хирург и сам в тот день участвовал в экзекуции. Проректора не любили; он был специалистом по древним языкам и литературе, что казалось вовсе ненужным в провинциальном университете. Он перевел «Фарсалию» Лукана каким-то сложным размером собственного изобретения. Старший хирург помнил, но весьма смутно, там было что-то такое с ударениями. Он до сих пор явственно видел сморщенную, словно печеное яблоко, физиономию маленького, испуганного старичка-либерала пытавшегося улыбнуться, не ударить лицом в грязь. За это они так яростно швыряли в него сажей.