Нагадали мне суженого
Шрифт:
– Стоп-стоп-стоп! – замахала руками Капка. – Довольно! Я тебя знаю, начав с Рюрика, ты не успокоишься до тех пор, пока не перечислишь всех русских царей! Давай ближе к телу. Ну, не да Винчи. Сама сказала: венецианцы сюда заезжали. Один из них и оставил этот шедевр. Проезжал мимо, скажем, в Киев… Ну не в Киев, – поспешно поправилась она, заметив мой осуждающий взгляд. – В… Хабаровск! О господи! Что, и Хабаровска не было? Но ведь что-то же было? Туда он и ехал. Остановился у нас в городе переночевать. В монастыре. Что, и монастыря не было? Да ладно врать! Монастырь был всегда!
– Не лишено логики, – задумчиво произнес Аксенкин. – На самом деле это картина не Зимы, а какого-нибудь средневекового мазилы. – Он так и сказал: мазилы! – И кто-то об этом узнал. Пришел – и! – Он выразительно махнул сжатым кулаком, изображая удар гири.
– Вы оба сумасшедшие, – покачала я головой. – Натюрморт был мною осмотрен внимательно. Художник использует технику разглаживания красок. Картина полупрозрачная, почти невесомая, и ничего под ней спрятать невозможно. К тому же это картон. Средневековые же, как вы выражаетесь, мазилы использовали холст. В крайнем случае дерево. Вы где-нибудь видели в музее подпись под картиной «Рафаэль. Масло. Картон»?
– Сама ты дерево, – надулась Капка. – Ты что, ее щупала, эту картину?
– Нет, на глаз определила материал, на котором она написана.
– Ага! На глаз! – торжествующе сказал Стратоныч. – Выходит, ошибочка-то возможна! Наклеили картон на дерево! – Он торжествующе посмотрел на меня.
Еще один двоечник! Наверняка успевал по математике, а на истории резался в карты, сидя на «Камчатке».
– Нет, – отрезала я. – Забудьте о да Винчи. Равно как о Микеланджело с Караваджо. Не было их здесь. Это исторически установленный факт.
– Тогда кто-то из наших, – тут же нашлась Капка. – Из русских.
– Айвазовский, – встрял в разговор Арсений. Должно быть, это был единственный художник, которого он знал.
– Ага! Левитан! А под ним еще и Репин! Три в одном! – хмыкнула я. – Слушайте, оставьте эту мысль о том, что под ржавыми ключами скрыт неведомый шедевр. Это просто ржавые ключи на копеечном картоне. А. Зима разрезал на куски коробку из-под какой-нибудь оргтехники, чтобы не тратиться. И краски расходовал крайне экономно, отсюда и техника разглаживания. Скупой рыцарь от живописи.
– Тогда наркотики, – продолжала безумствовать Капка.
– В смысле? – вытаращила я на нее глаза.
– В картине есть тайник для перевозки наркотиков.
– Откуда куда? – деловито спросил полицейский Ладушкин.
– Во Владик, – нашлась Капка. – Из Средней Азии.
– Но при чем здесь мы? – оторопела я. – К нам-то зачем сворачивать?
– Проездом!
– Это какой же крюк надо сделать! Где мы, где Владивосток и где Средняя Азия! – возмутилась я.
Все дело в том, что, пока все остальные раскрашивали контурные карты, Капка вязала крючком. Вместо них, то есть контурных карт, она притаскивала на урок географии журналы по вязанию. Наша географичка тоже вязала крючком, и, пока весь класс раскрашивал карты, они с Капкой с упоением предавались
Даже Аксенкин понял, что Капка сказала чушь.
– В картине много не провезешь, – засопел он. – За такие деньги не убивают.
– А если это местный наркоман? – предположил Арсений. – Когда ломка, и за одну дозу убьешь.
Аксенкин всерьез задумался. Я поняла, что теряю союзника, и встряла в разговор:
– Я не думаю, что посредством пейзажа с глиняной вазой перевозили наркотики. Слишком уж… нерентабельно.
– А что тогда? – хмуро спросил Аксенкин.
– Бриллианты! – Капка сегодня прямо-таки фонтанировала идеями. Я готова была ее убить.
– Точно! – оживился Аксенкин. – Как мы сразу не доперли! В раме тайник! И это очень даже рентабельно! Бриллианты маленькие, а стоят много. Я хочу эту картину! – заявил он. – Вместе с камешками, разумеется.
– Не порите чушь, – разозлилась я. – Откуда у нас бриллианты?
– Из Голландии, – тут же нашлась Капка.
– Ага. Оттуда же, откуда и марихуана. Везли в Одессу, а по дороге заехали к нам. Бешеной собаке семь верст не крюк.
– И в самом деле сомнительно, – вздохнул Арсений. Ну, хоть один разумный человек нашелся! Слава тебе!..
– Тогда кто-нибудь мне должен объясни… – уперся Стратоныч.
– Конкретно что? – воззрилась на него я.
– В чем ценность этой штуки? Раз за нее убивают.
– Этого я сказать не могу. Пока.
– А я пока не могу спустить это дело на тормозах, – насмешливо сказал Аксенкин. – То есть забыть о существовании пейзажа.
– Это натюрморт, – машинально поправила я.
– Один хрен. В городе в кои-то веки появилась стоящая вещь, и она не моя. Так что вы, други мои, – Аксенкин соединил нас с Арсением выразительным взглядом, – ежедневно будете передо мной отчитываться. Пока ситуация не прояснится.
– А кто ты такой?! – моментально завелся Арсений. – Чтобы я, сотрудник правоохранительных органов, перед тобой отчитывался?!
– Я человек, у которого есть деньги.
– Да насрать мне на твои деньги! – вскочил Ладушкин.
– Арсений, сядь, – велела я. К моему огромному удивлению, он послушался. – Вот я скрывать не буду: мне нужны деньги. Очень.
– Кто бы мог подумать! – уставился на меня Аксенкин. – Это говорит женщина, которую я ни разу не видел хоть в сколько-нибудь приличном прикиде! И накрашенной!
– Я нормально одеваюсь, – обиделась я.
– Это ты называешь одеваться? – хмыкнул Аксенкин. – Нет, милая. Это по-другому называется.
– А именно?
– Похоронить себя заживо. Это даже не траур. Это рубище, которое не жалко лишь на покойника надеть. Потому что он все равно лежит в гробу. А гроб закапывают.
– Перестаньте меня оскорблять!
– Насчет твоего гардеробчика – чистая правда, – вздохнула Капка. – А на правду, как ты сама говорила, не обижаются.
– У тебя даже купальника нет, – не унимался Аксенкин. Дался им этот купальник!