Шрифт:
Глава 1. Полина
— Полина, за тобой приехали! — верещит Вика на весь бассейн, и мы с Софией морщимся от уровня громкости.
Девчонка родилась с сиреной вместо глотки, не иначе.
Слегка привстаю с шезлонга, чтобы убедиться в том, что на парковке, которая видна из окна, действительно стоит белый «Porsche Panamera 4S Executive» Богдана. Да и сам парень, в модном костюме от «Armani» и накинутом на плечи пальто от «Burberry», стоял рядом, прислонившись бедром к левому крылу; небрежно поправив свои «Ray-Ban» и бросив безэмоциональный взгляд на «Rolex», мой жених лениво обводит взглядом спорткомплекс, где я раз в неделю посещаю бассейн. В этом весь Аверин: известные бренды, будто вышедшие с обложек журналов,
Богдан по привычке прячет руки в карманах пальто и замирает, уставившись в сторону выхода.
Это значит, что у меня есть самое большее пятнадцать минут, чтобы привести себя в порядок, потому что у него было много достоинств, но терпение не входило в их число.
Но и я была бы не я, если бы сломя голову бросилась приводить себя в порядок, словно собачка, которую хозяин поманил пальцем. Долгие годы упорных тренировок — и я успешно могу прятать за маской гордости свои внутренние страхи, за безразличием — гнев, за презрением — растерянность. Десятки эмоций, свойственных любому нормальному человеку, в моём случае всегда скрывались за своими полными противоположностями. Быть может, поэтому помолвочное кольцо с инициалами «А.Б.Н.» красовалось именно на моём безымянном пальце.
А раньше я умело включала ещё и режим стервы — до тех пор, пока он не стал моей второй натурой.
Я могу быть любой — такой, какая нужна Богдану в эту самую секунду; сдержанной, женственной, дерзкой — всё, что угодно по одному щелчку его пальцев, потому что именно этого он от меня ждёт. Полного и беспрекословного подчинения, изредка позволяя «показать характер» — как, например, сейчас, когда я плавно поднялась на ноги и неспешно двинулась в сторону душевой, приковывая к себе взгляды противоположного пола. Бо наверняка бы одобрил. Не то, что я «соблазняю» мужчин: ему невероятно поднимало и так заоблачную самооценку мысль о том, что у него всё только самое лучшее. Это льстило и мне, но я научилась относиться к этому спокойно и принимала как должное. Я и сама предпочитала брендовые вещи, золото и бриллианты, но это было не то же самое, как у Богдана: ему всё это было нужно для подтверждения статуса и собственной значимости в своих глазах, а я всего лишь хотела окружить себя красотой, которой мне всю жизнь не хватало.
Я всё ещё помню коммуналки, по которым мне пришлось помотаться вместе с родителями, и дефицит одежды и продуктов из-за банального отсутствия средств; всё это в сумме заставляло меня чувствовать себя какой-то ущербной. Но вместе с тем именно такая жизнь стала для меня катализатором для первого шага и мотиватором к тому, чтобы что-то в своей жизни поменять. Всё началось с окончания школы с золотой медалью и красным дипломом университета; параллельно с этим я работала над собственной фигурой и внешностью, и сейчас мало кто из моих прежних знакомых смог бы узнать во мне ту неказистую девочку из малоимущей семьи, которая все одиннадцать школьных лет просидела за последней партой. Но это не было пределом моих мечтаний; всё продолжилось приёмом на должность секретаря-референта в престижную строительную фирму, потому что на практике, которую я по счастливой случайности проходила здесь же, меня заметили и оценили. Правда, вместе с этим убили во мне ту сердобольную святую простоту, которая сидела во мне с самого рождения, потому что в таких местах, как «Невада», где я работаю уже три года, по-другому попросту не выжить — либо съешь ты, либо съедят тебя. Вот и приходилось подстраиваться и перекраивать собственные представления о жизни на ходу, постепенно теряя собственное «я» и обрастая несвойственным мне поведением готовящегося к прыжку гепарда.
Пока в душевой я привожу себя в порядок, всё же укладываясь в те пятнадцать минут, которые сама себе и отсчитала, девочки болтают в раздевалке; к тому моменту, как я присоединяюсь к ним и надеваю спортивный костюм и кроссовки,
— Я надеюсь, ты помнишь про наше завтра? — безапелляционным тоном спрашивает она. — Учти, это твоя последняя возможность встретиться с Николаем.
С Николаем де Нуаром, известным французским фотографом, мы познакомились в прошлом году на благотворительном вечере, который устраивала фирма отца Богдана; эксцентричный француз сразу заметил в толпе моё лицо и сделал пару пробных снимков. Полагаю, он остался доволен увиденным, если уже через пару дней я принимала участие в фотосессии рекламы нижнего белья для модного французского журнала, которую он курировал лично.
И София не в курсе, что в этот раз Николай приехал в Россию специально ради меня — ему снова была нужна «красивая русская модель с проникновенным взглядом, сражающим мужчин наповал».
— Ты же знаешь, я ничего не могу обещать, — со снисходительной улыбкой отвечаю, и София презрительно щурится. — Мой рабочий график не позволяет мне строить какие-либо планы даже на сегодняшний вечер. Так что, если у меня вдруг не выйдет — а, скорее всего, у меня не выйдет — извинись перед Николаем за меня и пожелай ему удачи.
О том, что с моим любимым фотографом мы встретимся уже сегодня, Софии знать не обязательно; просто меня до безумия бесило её неуёмное желание всегда оставаться в курсе всего, что бы ни происходило вокруг — даже если непосредственно её это совершенно не касается. Даже моя личная жизнь всегда была для неё как на ладони просто потому, что её бойфренд — лучший друг Бо ещё со школьной скамьи; и тот факт, что они обсуждают меня между собой, тоже злил, но на мои истерики по этому поводу жених только отмахивался — мол, не только вам, девушкам, можно перемывать кости своим вторым половинкам.
Хотя про половинки — тоже вопрос спорный. Если бы меня кто-то спросил, люблю ли я Богдана, я бы ответила лаконичное и до нельзя искреннее «нет»; даже более того — он тоже меня не любил. Наш союз напоминает, скорее, взаимовыгодное сотрудничество, чем соединение двух любящих сердец. Рядом с ним мне было комфортно, удобно и не нужно было переживать по поводу того, что его чувства ко мне когда-либо остынут.
Всё, что нас связывало — это труд на благо общему делу, полный симбиоз и… шикарный секс.
Ну а если вместе с этим в комплекте идут привилегии вроде дорогих шмоток и драгоценностей — это только плюс.
Единственное, за что я действительно была ему благодарна — это дом, который он подарил моим родителям в качестве выкупа за меня, и персональную медсестру, которая готова была явиться к ним по первому зову — всё-таки, им уже давно не двадцать и даже не пятьдесят.
Но по поводу своего графика я действительно не шутила; Николай Александрович — отец Богдана и по совместительству один из директоров «Невады», у которого я и работаю секретарём-референтом — мог позвонить даже ночью с просьбой вписать какое-либо событие в его ежедневник или приехать в офис и дать заключения по докладам, которые готовятся ему на подпись. Поначалу такой график меня изрядно напрягал — вплоть до того, что я раз десять порывалась уволиться. Лишь упрямство и нежелание показаться слабачкой в собственных глазах остановили меня от позорного бегства.
И вопреки всеобщему убеждению я не была секретаршей в том негласном виде, к которому все привыкли: я ни разу не приносила начальнику кофе, не наводила марафет на рабочем месте и не трепалась часами по телефону, компенсируя свою некомпетентность безотказностью в плане интима. Вместо этого я была молчаливой тенью Николая Александровича — присутствовала на всех важных мероприятиях и совещаниях, была в курсе всех мало-мальски важных дел компании, устраивала приёмы и благотворительные вечера, на которых нередко исполняла роль хозяйки — мать Богдана бросила их, когда жениху было три. При мне заключались сделки, с моим мнением считались и иногда даже спрашивали совета, хотя вряд ли мои познания в интересующих начальство вопросах были глубже.