Наират-1. Смерть ничего не решает
Шрифт:
На ее появление Туран отреагировал намного спокойнее.
— Тощие кильки! Сифилитички!
— Ах ты, стерва!
— Я тебе говорила — не лезь сюда, потаскуха!
Туран, кое-как высвободившись из цепких лап занятых ссорой зазывалок, заспешил прочь.
— Господину больше по душе мальчики? — Хитро прищурился старичок в кургузом кафтанчике. Лицо его было красно от мороза, а губы, покрытые коростой простуды, тянулись в вымученной улыбке — Или господин не ищет радости для тела? Может господину нужна иная помощь в чужом городе?
Карья говорил, что из Шуммара отправит Турана домой, а он, дурак, еще злился, что
Подавив отвращение, Туран вложил в заскорузлую лапу старика монетку и тихо сказал:
— Господин ищет, где бы редкую книгу купить. Очень редкую.
Лавку наполнял аромат книг. Отчетливо пахло свежим пергаментом, что еще хранил благоухание первозданной чистоты, и пергаментом старым, запах которого являл собой особую смесь чернил, времени и сухой прохладной утробы книгохранилищ. Был тут и пергамент также старый, но хранившийся долгое время небрежно. От него исходила слабая плесневелая вонь страдающего существа. Резко смердели собранные на широком подоконнике склянки с химикалиями для травления, червления и полировки тяжелых окладов, и мягко вплетались в это амбре нежные ноты ликопового масла и сушеных мышиных грибов.
Эта знакомая и отчаянно отличная от какофонии уличных запахов смесь успокаивала. Почти как дома, почти как в библиотеке, не хватает только благородного мрамора стен и сладкой тишины, нарушаемой шелестом одежд, осторожными шагами, бормотанием, а изредка, чего уж там, и криками благородных мужей, забывшихся в поиске истины.
И свет тут другой. Окон много, а света мало: то ли стекла нехороши, то ли полки с книгами мешают, но в помещении сумрачно.
— Чем могу помочь гшосподину? — Человек вышел отткуда-то из-за полок. В руках он держал кзипу страниц, зажатую между двумя дяощечками, и дохлую мышь. Причем ее — едва ли не с большей осторожностью, чем попорченную книгу. Сам человек был вида весьма обыкновенного — невысокий, сутуловатый, с бледным лицом и характерным близоруким прищуром глаз. Облачение его — длинный шерстяной халат, теплые домашние туфли и чепец — придавало облику степенность и домашний уют.
— Все ли хорошо у господина? — поинтересовался человек. — И может ли старый Ниш-Бак чем-нибудь помочь той беде, следы которой он видит в этих глазах?
— Может, — Туран сунул руку в карман и вытащил яйцо. Сквозь полупрозрачное золото скорлупы просвечивал темный силуэт зародыша. Яйцо хотелось сжать в кулаке, чтобы треснула скорлупа и потекла по пальцам желто-кровяная жижа, чтобы хоть как-то, хоть кому-то отомстить.
Ниш-Бак молча обошел Турана, замкнул дверь и поманил за собой наверх.
… освободив, укроет милосердно…беспамятство.
Запутались слова.
На втором этаже лавки пахло по-прежнему книгами, но запах этот казался острее и злее. Теперь в нем было больше кисловатой плесневелой вони, а еще дымной и навязчивой ликоповой. Черные крупинки семян виднелись и на полу, и на книжных полках, и на подоконниках, гораздо более узких и грубо сработанных, чем внизу.
— Мыши, — пояснил Ниш-Бак, рукавом вытирая стол. — Расплодились, з-заразы, теперь не вывести. И грызут, и грызут, и портят. Вот ты посмотри, чего творят!
Он разрезал бечеву, стягивавшую
— Кошку надо бы завести новую. Сбегают, заразы. Или мрут, — Ниш-Бак продолжал бормотать, выставляя на стол плетеную корзинку с сухими хлебцами, кувшин, кубки, нарезанное мясо и сыр, глиняные горшочки с повязанными тканью горловинами.
— Ешь и рассказывай, — велел он, вываливая в миску холодный, слипшийся красно-розовыми комочками плов. Турана затошнило.
— И не бойся, сюда мыши не добираются, тут я их… — Ниш-Бак поднял тельце за хвост-нитку, не глядя, кинул в ведро и, доверчиво улыбаясь, добавил. — Хуже этих тварей только люди.
Мыши? Да какие мыши, о чем он тут думает, когда такое случилось?! Карья погиб, волохи требуют, чтобы Туран отправился с ними, и неизвестно что сделают с грузом, если он не поедет. А если так, то выйдет, что все зазря? И пустыня, и бадонги с их нежеланием говорить о ящерах, и долгие переговоры с шаманом, который то грозился предать смерти, то наоборот, плакался о грехах; и дорога назад, и Карьина гибель.
Но ведь Туран не может отправиться! Ему домой надо, в Байшарру, и чтобы к соревнованию успеть, чтобы забыть, чтобы все как раньше.
— А не будет «как раньше»! — рявкнул Ниш-Бак, обрывая поток Турановой речи. — Никогда не будет, потому как тут, — он пальцем постучал по лбу, — тут ты будешь помнить все, каждый день, каждый час, каждое метание глупой души. Ешь, тебе говорят.
Кислый плов забивал глотку жиром, есть его было невозможно, как невозможно противиться приказу, произнесенному таким тоном. И потом Туран с благодарностью принял кубок со светлым, тоже кислым, но хотя бы не жирным вином.
— То, что случилось, плохо, очень и очень плохо, — Ниш-Бак задумчиво поглаживал изгрызенные листы. — Прежде всего тем, что ты и вправду плохая замена для Карьи. Очень плохая замена. Но Всевидящий пишет судьбы мира, а мы лишь в меру ничтожных сил своих можем пытаться изменить ту или иную букву, реже — слово, еще реже, если очень повезет, — строку.
— Я не хочу…
— Чего? Что именно тебя так пугает? Необходимость на некоторое время отправиться в Наират? Поверь, там совсем не так ужасно, как об этом рассказывают. Да и пугают в этих историях вовсе не тем, чем следовало бы. А может, и не следовало бы?
— Я не понимаю!
— Я и сам понимаю не всегда, — признался Ниш-Бак, поднимаясь. — Идем, я покажу тебе мои сокровища. Я и вправду торгую книгами, вернее покупаю, вымениваю, выискиваю. Собираю редкости, а потом отправляю туда, где им самое место. Идем же.
В этой комнате не было полок, только сундуки — длинные, узкие, из железного дерева, с бронзовыми петлями-запорами.
— Это чтоб мыши не добрались, — пояснил Ниш-Бак, откидывая крышку ближайшего. Достал он изрядно изуродованный фолиант: с одной стороны страницы были подпорчены огнем, с другой — разбухли от влаги, но чернила не размылись и даже на коричневой, пожженной части буквы проступали четко. — «Молчащая флейта», последнее творение Саяра из Лешты.
— Того…
— Да, Туран, того самого глупца, который не пожелал покинуть родной город, хотя мог бы бежать. И жить мог бы. А вот это «О зельных травах милостью Всевидящего растущих, о свойствах их и характерах». Название длинное, автор вряд ли тебе известен, но был умнейшим человеком. Впрочем, порой опасно быть слишком умным.