Наложница Короля
Шрифт:
Кристиан, до того укрощающий, сдерживающий свою страсть, свое желание, словно с ума сошел, исцеловав свою ягодку всю, жадно вылизывая ее промежность, каждый сантиметр ее нежной кожи, его губы стали боле жадными и настойчивыми, ласки – более грубыми. Он сжимал руками бедра девушки, словно уже хотел стащить ее пониже, подмять под себя, войти в ее мокрое лоно и почувствовать его жадные сокращения. Его член напрягся, встал, нетерпеливо подрагивая, и даже прикосновения к постели им были невыносимы, мужчина прижимался животом к простыням, стараясь не двигаться, чтобы не тревожить распаленную плоть, и со стоном продолжал ласкать и щекотать языком свою ягодку, сходя с ума от ее нежных вздохов, от изгибающейся поясницы в своих руках.
Дразнящий палец Кристиан вкрадчиво покинул ее, и почти тотчас вошли два, растянув ее лоно так, что она ахнула, задохнувшись от исполнившегося ожидания, рухнула в постель, выгибаясь дрожащей спиной, заходясь в откровенных стонах. Быстро, очень быстро, двигаясь в теле девушки мелкими толчками, эти два пальца и язык Кристиана довели девушку до пика – до мига, когда ее дрожащие ноги вдруг расслабились и она, поднявшись в очередной раз, вновь без сил рухнула в постель, содрогаясь вся в спазмах, глядя изумленными невидящим глазами в потолок, широко раскрыв раскрасневшийся ротик, ахая так, словно душа покидает ее тело.
– Ягодка моя, – шептал Кристиан, целуя ее дрожащий живот, покрытый блестящими сладкого капельками пота. – Сладкая моя…
Ее лоно мягко сокращалось вокруг его пальцев, он осторожно двигал ими в ее теле, расслабленном, томном, поднимаясь с поцелуями все выше и выше по ее подрагивающему животику, по груди, жадно облизнув по очереди острые соски, провел языком от ложбинки на шее до подбородка, припал к горячим подрагивающим губам долгим нежным поцелуем, наконец-то наслаждаясь их вкусом и податливой мягкостью.
– Ягодка моя, – повторил он. – Видишь – совсем не больно? Эта старая ведьма, наверное, прокляла или околдовала тебя. Все у тебя хорошо, все правильно, у такой-то красивой и ладной. Теперь-то пустишь меня?
Она не успела ответить, как его пальцы покинули ее лоно. Кристиан навалился, подмял ее нежное тело под себя, обдав ее своим жаром. Он гладил ее бедра, поднимая их повыше, раскрывая перед собой женщину, целовал ее разгоряченное лицо, жадно ласкал ее рот языком, и горячая головка его возбужденного члена ткнулась в ее влажное бедро.
– Не бойся, – шепнул он, устраиваясь удобнее. Головка его члена нашла вход в ее тело, мокрый и жаркий. Кристиан чуть подался вперед, чуть нажал бедрами, и его член медленно вошел в тугое, жаркое лоно, так сладко и неторопливо, что Кристиан весь сжался и застонал, погружаясь в девушку все глубже, на всю длину, до бархатного чувствительного донышка. – О, какая ты… сладкая… Изнутри слаще, чем снаружи… сладкая…
Девушка, казалось, даже дышать под ним перестала, принимая его добровольно и не испытывая боли и страха. И когда он вжался своим жестким сильным телом в ее – мягкое, податливое, когда несколькими толчками пронзил ее удовольствием, – она шумно выдохнула, доверчиво раскрывая ноги перед ним шире.
– Вот так, – шептал он, соединившись с нею полностью, наслаждаясь ею, зарываясь в ее волосы лицом, целуя ее плечи, поглаживая ее дрожащие бедра горячими ладонями. – Так с тобой делал Король? От этого больно было? Теперь не будет. Никогда не будет. Ягодка моя… Сладкая моя…
Его движения в ней были острожными, плавными. Он то ласкал ее неглубоко, на самом чувствительном месте у входа, двигаясь легко, то погружался очень глубоко, надавливая членом на чувствительное донышко. И девушка ахала, беспомощно и удивленно, ее животик дрожал под его животом, и мужчина с ума сходил от ее изумления и радости, с какими она принимала его ласки. Глядя на ее блаженно закрытые глаза, на подрагивающие раскрытые губы, на рассыпавшиеся волосы, он словно сам загорался, ускоряя движения, с силой входя в нежное тело, вжимался все сильнее, все жестче.
– Не больно тебе, дитя мое? Не больно?
– Нет… О-о-о-о-о! Нет…
Ее горячие руки обвили его плечи, он припал поцелуем к ее вздрагивающей шее, вжался сильнее, еще сильнее, сходя с ума, и движения его стали сильными, быстрыми и жесткими. Девушка под ним стонала, крепче вцепляясь в его мощные плечи, ее ноги обняли его, а одна ее рука словно нечаянно скользнула на его поясницу, чуть ниже, на ягодицу, жадно цапнула его раскаленную кожу.
– Ягодка моя, а ты горяча!
Кристиан хрипло рассмеялся, приник к ее губам долгим поцелуем, и она, постанывая, ответила – неумело, но пылко, с обожанием целуя его губы, его лицо.
– Бери меня, господин, – шептала она, мечась в любовном забытьи. – Я твоя… Люби меня…
Глава 3. Запертый Зверь.
Девушка проспала недолго. Всего часа хватило ей, чтобы освежить свой уставший, истерзанный страхом, печалью и потрясением разум. Стоило только Кристиану подняться и отойти к столу, как она тоже заворочалась под ворохом тонко выделанных шкур, из-под темного меха показалось ее заспанное хорошенькое личико и огненные спутанные волосы, и Кристиан засмеялся, заметив, что она принюхивается, как сонный еж, выбравшийся из своей травяной норки по весне.
– Есть хочешь, ягодка?
– Хочу, – смущенно призналась девица и улыбнулась.
Улыбка украсила ее лицо еще больше, большие темные глаза под полуопущенными веками засияли, карминовые губы обнажили ровные белые зубы и Кристиан, покачав головой, даже с сожалением подумал о том, что именно она волей судьбы оказалась избрана для осуществления его плана.
«А ведь ее придется отдать Королю, – вдруг понял он. – Она его невеста. Впрочем… может, он все ж ее мне подарит? Что загадывать сейчас?»
– Ну, так держи, ягодка. Только еда у меня простая.
Жадно схватив предложенный ей кусок хлеба с ломтиком вяленого жесткого мяса, она взгрызлась в это нехитрое угощение, даже постанывая от удовольствия, перевернулась на спину, блаженно закрыв глаза. Кристиан, неторопливо тушивший свечи, испускающие смрадный тонкий дым серыми лентами, снова глянул на нее и усмехнулся.
«А она не богатого сословия, – подумал он. – Ест, пальцы облизывает. Простая, открытая. Любопытная, живая как белка. Горит, как огонек. Стоило страху отступить, как она ожила. Доверилась мне. Нет в ней неловкости. Чуть не потушили, бедную…»