Наложница визиря
Шрифт:
«Я сделала это, — подумала она. — Я сделала это».
Странно, но днем, когда она видела Джеральдо на веранде или проходила мимо него во дворе, она даже не бросала взгляда в его сторону. Ей было нечего ему сказать. Сама мысль о разговоре с ним вызывала у нее раздражение. Когда она видела его в солнечном свете, она замечала только бледное лицо с пустым выражением, отсутствие мыслей, эгоизм, тщеславие. Она собиралась рассказать всем о том, что запачкана его руками, но теперь опасалась, сможет ли он сохранить тайну. Теперь Майя понимала, что Джеральдо выглядит как человек, который оценивает и собирает свои связи и может продать тайну, если это пойдет ему на пользу.
При дневном
В темноте ее чувства к нему становились чистыми. В темноте не имело значения, какой он, — только то, что он делал с ней, а она с ним.
На следующее утро Лакшми нашла Майю на веранде и за руку повела к Читре. Они вместе покинули дворец, втроем прошли по насыпной дороге и отправились в храм у края озера.
Храм богини Махалакшми был маленьким, но чудесным. Благодаря пожертвованиям щедрой леди Читры он напоминал дворец. Там было чисто, спокойно и тише, чем в каком-либо из храмов, которые доводилось посещать Майе. Они сидели в грихе, внутреннем храме, занимаясь даршаном [47] Богини. Она казалась совершенной — маленькое божество из белого мрамора с нарисованными нежной рукой чертами лица. Когда пришло время пуджы, брахманы сопровождали тихие песнопения звоном крошечных цимбал вместо громких гонгов и больших бронзовых колоколов, к которым привыкла Майя.
47
Даршан — в индуизме лицезрение образа божества в храме.
В храме Читра избавилась от своей меланхолии, в которой пребывала во дворце. Она поддразнивала брахманов, как девочка. Некоторые ее шутки были такими непристойными, что Майя не могла сдержаться и хихикала.
За обедом в тени дерева во внешнем дворе Читра раскачивалась из стороны в сторону, сплетничая.
— Ты кажешься очень веселой, сестра, — заметила Майя.
— О-о, как я ненавижу этот ужасный дворец! Он полон грустных воспоминаний, которые там маячат, словно невежливые призраки.
— Но тогда почему ты не уедешь?
— М-м-м? — спросила она и повернула невидящие глаза к Майе, словно не услышала ее вопрос. — Ну, у меня нет выбора, не правда ли? Кроме того, он мой. — Лакшми зашептала ей в ухо. — Да, да, — кивнула Читра девочке и повернулась к Майе: — Как я понимаю, женщина из фарангов испытывает чувства к дервишу [48] .
— К кому?
— К этому дервишу — капитану Патану…
— Патану? Ты считаешь, что он дервиш?
Глаза Читры шевельнулись в глазницах.
48
Дервиш или дарвиш — в исламе общий термин для обозначения полноправного члена суфийского
— Конечно, дервиш. Разве ты не можешь определить? Очевидно, он из более спокойных. Слава Богине. Время от времени к нам наезжают крутящиеся. Она ужасны, крутятся всю ночь, но, конечно, самые худшие — это воющие.
— Воющие?
— Богиня, неужели ты их не слышала? Считай, что тебе повезло: их полно в Биджапуре. Воют на пределе возможностей. Как только позволяют легкие.
— Они поют?
— Некоторые дервиши поют. Этих можно вытерпеть. А те, о которых я говорю, просто воют, как собаки. Всю ночь, — она продемонстрировала, и все трое засмеялись. — Кто знает, почему они воют? — спросила Читра после того, как отдышалась. — В любом случае ты должна сказать своей подруге из фарангов, что это безнадежно. Он не будет обращать на нее внимания. Думаю, что это одна из их клятв, — она сидела лицом к Майе, но ее слепые глаза словно смотрели в сторону. — Однако Лакшми говорит мне, что господин из фарангов очень симпатичный.
Майя радовалась, что Читра не видит ее лица, хотя Лакшми видела все. Девочка наклонилась, чтобы начать шептать в ухо Читры, но Майя так гневно взглянула на нее, что та замерла и снова села.
— Некоторые могут посчитать его красивым, сестра, — она попыталась произнести слова небрежным тоном, но лицо Читры показало, что слепая женщина все поняла.
— Тебе следует быть осторожной, маленькая сестра. Фарангам можно доверять не больше, чем хиджрам.
— Ну, может, мы слишком суровы, — ответила Майя. — Я сама не люблю хиджрей, сестра, но на самом деле что такого ужасного евнухи сделали тебе или мне?
Читра пришла в страшное возбуждение, и Майя забеспокоилась, что их могут услышать.
— Они ограбили меня, вот что они сделали! Они украли у меня мою любовь, а потом украли мою плоть и кровь. Разве я не говорила тебе, что евнухи украли моего ребенка?
Она упоминала что-то подобное, но Майя решила, что она преувеличивает. Теперь лицо Читры исказилось от злости, и Майя поняла, что это — главное в истории Читры.
— Хиджры! Они пытались, но не смогли победить меня! Я любила мужчину, к которому они отправили меня, чтобы предать его. Я отдала ему свое сердце, самому султану, и они не могли меня остановить! Я открылась ему! Я дала ему сына, его единственного сына!
Казалось, Читра обращается к пустому воздуху, больше не осознавая присутствие Майи, а также то, как ее голос эхом отдается от стен храма:
— Хиджры уничтожили все и украли то, что не могли уничтожить. Они не могли позволить, чтобы у султана был сын, рожденный индуской. Они забрали его! Забрали моего маленького мальчика и увезли меня. Если бы не защита Шахджи, то я теперь была бы мертва. Я рада, что фаранг прогнал этого хиджру! Я ненавижу их, всех их ненавижу! Они все одинаковые.
Читра поднесла к лицу конец сари. Майя не могла определить, для чего она это сделала — прикрыть лицо или утереть слезы. Лакшми похлопывала леди Читру по плечу.
— Меня привезли в этот дворец. Евнухи сказали султану, что у меня был выкидыш, и мне требуется отдых, и держали меня здесь, словно в тюрьме, — Читра замерла на месте, потом снова заговорила, но очень тихо: — На следующий день после рождения сына один хиджра выкрал его, толстый маленький хиджра, не знающий хороших манер и не умеющий вести себя. Он велел слугам сказать, что мальчик умер, но я все равно выяснила правду, — из затянутого пеленой левого глаза Читры катились слезы. — Я пыталась все выяснить. Они сделали его евнухом! Мой несчастный мальчик, мой изуродованный невинный мальчик! Я знала, что ему не повезет, бедному ребенку. На нем тоже был знак.