Наложница визиря

Спиид Джон

Когда она наконец подняла голову, то увидела, что Двенадцать Одежд копается у конца пустого бревна; потом он что-то достал из него — грязное и покрытое паутиной. Майя не могла определить, что это. Старик опустил находку на землю и рукой смахнул паутину. Это был сверток, завернутый в старую, рваную одежду. Внутри находились две простые деревянные коробки, одна длинная и тонкая, вторая маленькая и квадратная.

Двенадцать Одежд показал на холмик, потом на коробки, а потом на нее. Отдав ей коробки, он положил костлявую руку ей на голову. Когда он отпустил ее, Майя была ошарашена, не могла

произнести ни звука. Это заставило его улыбнуться, и какое-то время святой смотрел на нее так, как смотрит дядя на очаровательную племянницу. Медведь чесал за ухом, как собака. Наконец Двенадцать Одежд потянул за поводок, и они с медведем пошли прочь, предоставив ей самой искать путь домой.

В ту ночь привратник у ворот храма уставился на нее так, словно она была призраком.

— Мы думали, что ты умерла, — сказал он разочарованно. — Тут поблизости ходил медведь.

Майя открыла коробки в своей комнате при тусклом свете масляной лампы. В длинной оказался яркий сломанный меч, в маленькой — свадебный головной убор, сеточка из стеклянных бусинок. Некоторые были прозрачными, другие белыми. Девушка спрятала обе коробки. Наконец у нее появилась подсказка: кто она или, по крайней мере, кем когда-то была.

На протяжении многих лет Майя пыталась спрятать воспоминания подальше, похоронить их в каком-то темном месте, точно так же, как скрывала свои сокровища от глаз шастри. Однако иногда, как, например, в этот день, холодное, бледное лицо матери появлялось без спроса. Она вспоминала, а вспоминая — плакала.

Даже заплетая волосы в косу, она плакала. Слезы капали на пыльные сандалии, пока она шла. Майя отыскала в саду тихое местечко, среди розовых листьев с каплями росы, взяла в рот конец сари и плакала, пока у нее не заболело горло. Приглушенный звук ее рыданий даже испугал ворон, которые сидели на манговом дереве. Они сорвались с веток и стали бить крыльями вокруг нее. Они кричали так громко, что скрыли звуки ее плача.

* * *

Она не услышала шагов леди Читры и Лакшми, которая вела слепую женщину по саду. Читра на мгновение повернулась к Майе, словно ее слепые глаза на самом деле видели, а затем отослала Лакшми прочь. Робко, ощупывая дорогу, она подошла к тому месту, где сидела Майя. По пути она разгоняла ворон.

Слепая женщина долго сидела рядом с Майей перед тем, как заговорить.

— Эти шастри — ублюдки, сестра, — наконец сказала она. — Девочка должна вырасти в женщину, но они превращают ее в игрушку. Они играли с тобой, как играли со мной. Они говорили нам, что мы служим Богине, но на самом деле мы служили только им.

Майя шмыгнула носом, но не могла ответить. Глаза Читры двигались, словно она наблюдала за чем-то вдали.

— Разве шастри когда-то говорили нам о страсти? Рассказывали нам про боль желания? Говорили нам о том, что значит чувствовать мужчину, или его запах, или его вес на нашей груди, когда он совершает толчки? Нет… Они давали нам садху, высохшие прутья, куски дерева, а не мужчин. Мужчина — это костер, пир агонии и удовольствия. Это так, и с этим ничего не поделаешь.

Читра погладила Майю по голове.

— Когда ты танцуешь, сестра, ты ощущаешь в сердце благословение Богини, ее спокойствие,

ее доброту. Но когда ты с ним, то сила Богини находится в твоем сердце, она пробивается сквозь тебя. Богиня — это не кусок камня. Богиня — это дыхание, желание, отчаяние. Она — это зелень появляющейся листвы, крик младенца, укус любовника, аромат розы. Ты чувствуешь, как Богиня движется сквозь тебя.

— Это ужасно, — сдавленно произнесла Майя.

— Да, — сказала Читра.

— Я наслаждаюсь этим.

— Да. Да, — Читра опустила руку ей на колени. — Так что ты будешь делать теперь?

— Я не знаю.

Майя попыталась что-то еще сказать, но снова разрыдалась. Она прижала руки к лицу и убежала.

* * *

К этому времени Люсинда уже научилась сама завязывать сари. Она закапывала сурьму в глаза и наносила на лоб красное пятнышко вермильоном. Когда она вышла в коридор, залитый солнечным светом, то увидела девочку-поводыря Читры, Лакшми.

— Ты ищешь Майю? — ласково спросила Люсинда. Лакшми покачала головой. — Тогда кого?

У девочки округлились глаза, она подняла ручку и вложила ее в руку Люсинды.

Лакшми повела ее по коридору, а затем через другой двор.

— Куда ты меня ведешь? — спросила Люсинда. Девочка посмотрела на нее со страхом и не ответила.

Они пришли в ту часть дворца, которую Люсинда еще не видела. Девочка подвела ее к двойным украшенным орнаментом дверям, которые заскрипели, когда она их толкнула, и пропустила Люсинду вперед.

Комната была погружена во мрак, если не считать тусклого света, проникавшего сквозь все еще открытую дверь. Воздух пах персидскими розами и жасмином, курились благовония, от которых поднимался густой дым.

— Кто это? — спросил тихий голос, но Люсинда не могла определить, откуда он раздается.

Девочка отпустила ее руку, оставив Люсинду в темноте. Она была слишком не уверена в себе, чтобы сделать шаг.

Постепенно глаза Люсинды привыкли к темноте. Комната оказалась большой, как холл у дяди в Гоа, потолки — высокими. Потом Люсинда разглядела множество цветов, горами наваленных везде, словно на прилавках цветочников на рынке. Хотя воздух был наполнен цветочными ароматами, он казался спертым, как в давно не проветриваемом помещении.

Люсинда едва различала Лакшми, которая теперь шептала что-то на ухо леди Читре, возлежавшей на подушках на возвышении в центре комнаты. С потолка свисала клетка с белым попугаем, который склонил голову набок и засвистел.

— Подойди сюда, Люсинда, — прозвучал голос Читры из тени. — Среди фарангов считается вежливым стоять на таком расстоянии?

Лакшми подпрыгнула со своего места и повела Люсинду вперед. Теперь она не выглядела испуганной.

Раньше Люсинда считала, что Читра старая. Здесь, наедине с ней, и после некоторых размышлений, Люсинда поняла, что на самом деле Читра моложе, чем она думала. Мягкое лицо не портили морщины, руки, которые много жестикулировали, казались молодыми и полными энергии. Вероятно, ее шаг казался неуверенным и нетвердым из-за слепоты. И хотя Читра любила изображать надменность и властность, Люсинда теперь увидела, что она просто женщина, может, уже немолодая, но и не очень старая.