Нам здесь не место
Шрифт:
— Послушайте, — говорит водитель и оборачивается к нам троим, — вот это вы видите? — Он показывает на перекошенный сетчатый забор. — Вы можете перелезть через ограду или найти в ней дырку. Они тут повсюду, чтобы можно было попасть к железной дороге «Ферромекс».
Пути за перепачканным грязью окном фургона выглядят почти пустынными, но там находится Ля Бестия. Она надет нас. От радостного предвкушения у меня в животе будто порхают бабочки.
У
— О’кей, — говорит он и лезет в карман за деньгами, которые мы задолжали водителю.
Послушайте, — снова говорит тот, — вам, пацаны, лет-то сколько?
Я бросаю на него взгляд, и мне становится страшно. Здорово, конечно, что он считает меня парнем, но зачем ему знать наш возраст? И вообще, почему он до сих пор не забрал свои деньги, не высадил нас из фургона и не укатил?
Пульга откашливается и произносит:
— Семнадцать.
Когда он выдает эту ложь, его голос становится грубее, и я знаю: мой друг хочет казаться взрослее и круче. А еще я знаю, что водитель ему не поверил. В голосе Пульги слышится неуверенность, которая напоминает мне, что, в сущности, он такой же мальчишка, как и Чико.
Водитель смотрит на каждого из нас по очереди.
— У меня три сына примерно вашего возраста. Послушайте… будьте осторожны, — предупреждает он.
Пульга кивает.
— Сколько мы вам еще должны? За то, что вы привезли нас сюда.
Водитель качает головой.
— Забудь. — Однако в его голосе сквозит сожаление, словно ему больше всего на свете хочется содрать с нас побольше денег и укатить своей дорогой. А еще поскорее оставить нас тут и забыть о нашем существовании. Но что-то не дает ему так поступить. — Вы это… будьте осторожны, ясно? Не стоило бы вам соваться в такие переделки. Вы хоть понимаете, как это опасно?
— Конечно, Ht говорит Пульга. Но…
Если бы водитель знал, что поджидает нас дома, он, может, отвез бы нас к самой границе Штатов.
Мужчина кивает.
— Да знаю я, знаю, — Поколебавшись несколько секунд, он ни с того ни с сего сообщает: — Парень, который сегодня на дорогу выбежал… вряд ли он намного старше вас, ребята. — Водитель испускает тяжелый вздох, и я вдруг задумываюсь: а не стало ли для него чем-то вроде искупления то, что он привез нас сюда, не взяв ни песо? — Ладно, — произносит он наконец, сняв ковбойскую шляпу и проведя рукой по волосам. — Que Dios vaya con ustedes! Храни вас Бог!
Пульга кивает. Один за другим мы выходим из фургона и направляемся к забору: Мы идем вдоль него, пока не натыкаемся на одну из дырок, о которых говорил водитель.
— Думаете, он это всерьез? — спрашивает Пульга, когда мы оглядываемся и видим, что фургон все еще стоит на месте, а его шофер смотрит в нашу сторону. — Как я понимаю, он должен сейчас куда-нибудь позвонить и сообщать, что привез сюда трех идиотов. — Пульга оглядывается по сторонам, но пока никого не видно.
— Как знать, — отвечаю я, а сама думаю, что мы не можем никому верить, но и добраться до цели, не доверяя время от времени свои жизни незнакомым людям, тоже не выйдет.
Через минуту белый фургон отъезжает, и мы начинаем двигаться вдоль путей. Мы здесь одни, если не считать рабочего в светоотражающем жилете, который осматривает вагоны стоящего на путях состава.
— Погнали, — командует Пульга, и мы, чтобы рабочий нас не заметил, спешим к растущим в отдалении деревьям и садимся под ними на землю.
Я разглядываю вагоны: одни разрисованы граффити, другие просто серо-стальные и ржавые. Теперь я ближе к ним и вижу на их бортах выцветшие логотипы «Ферромекса». Вдалеке я замечаю людей, которые выходят из какого-то здания и идут к рабочему. Меня переполняет облегчение, потому что они с рюкзаками. Значит, мы тут не одни такие.
— Вон те парни тоже хотят на поезд, — говорит Пульга. — Спорим, они спрашивают у работяги, когда состав отходит?
— А когда? — интересуется Чико.
— Понятия не имею, — отвечает Пульга. — Бывает, пару дней приходится ждать, бывает, больше. Тогда народ просто торчит тут и караулит его.
— По несколько дней? — удивляется Чико.
— Иногда да. Но раз поезд уже тут, вряд ли все так затянется. Вон рабочий его проверяет, так что, держу пари, уже скоро, — говорит Пульга, рассматривая рабочего, железнодорожные пути и поезд.
Я гляжу на видавшие виды строения вдоль путей. Все они кажутся заброшенными, с разбитыми пыльными окнами. Но потом я замечаю, что за окнами движутся человеческие фигуры. Мне приходит в голову, что бру ха может быть тут, чтобы приглядывать за мной. Вдруг это действительно так? Я пытаюсь вызвать ее, уставившись на окна: вот бы она вылетела в одно из них, приблизилась бы ко мне, позволила ухватиться за свои волосы и унесла бы далеко-далеко, в какое-нибудь безопасное место, где я не буду бояться собственных снов.
И мальчишек тоже забрала бы. А потом вернулась бы домой и прихватила маму с mua, и даже младенца этого, и принесла бы к нам.
Грудь пронзает странная боль, и на короткий миг я чувствую у соска шевелящиеся губы ребенка. Он все еще требует моего. возвращения, хотя я все дальше и дальше от него. Я обхватываю себя руками — и это ощущение проходит. Когда я снова смотрю на окна, никого уже там не вижу. Никто к нам не прилетит. Это все шутки моего подсознания.
— Я такой голодный! — восклицает Чико.
Последний раз мы ели вчера, и у меня в животе тоже урчит.
— Вот, — говорю я, выуживая из рюкзака печенье, которое прихватила из дому и все это время таскала с собой. — Мы с мамой должны были съесть его на завтрак. Оно все раскрошилось, но мы можем его разделить на всех.
— Знаете, чего бы я сейчас съел? — Чико моментально всасывает свои крошки. — Тамале, паштета из бобов, жженки и горячего шоколада, как на Noche Buena.