Нападение на Бартамона
Шрифт:
Бартамон неопределено и виновато пожал плечами. В самом деле навестивший его субъект смотрелся на редкость гнусно. Жидкие волосики спрессовались в жалкий грязный кок, лицо опухло до неузнаваемости - Бартамон не сомневался, что прежде им где-то приходилось встречаться. Толстое пыльное пальто синего цвета много лет коллекционировало рвотные пятна.
– Вы кто?
– поинтересовался Бартамон подавленно.
– Я - Пятибаранов, - представился неряха не без угрозы. Видя, что хозяин не считает возможным поддерживать беседу, он перешел к делу. Сволочь ты проклятая, сука недобитая, - продолжил
– Видишь, какой я стал? Чтоб ты провалился со своим портвейном.
Бартамон приложил руку к сердцу.
– Поверьте, я...
– он неуверенно запнулся. Другая рука нащупывала в кармане купюру: Бартамон решил, что Пятибаранов хочет опохмелиться. Но тот замышлял иное.
– Удавлю тебя, - пьяница выпучил глаза и сложил губы трубочкой. Удавлю прямо сейчас, - и он шагнул к Бартамону, на ходу вытаскивая из штанов ремень. Бартамон хотел крикнуть, но душегуб успел плотно зажать ему рот изрезанной ладонью. Свободной лапой, не давая жертве опомниться, он быстро накинул на шею хозяина уже налаженную петлю. Несмотря на очевидную склонность к разным излишествам, Пятибаранов был очень силен. Бартамон семенил за ним, словно собачка на поводке, и не смел возразить. Убийца подвел его к табуретке, помог взобраться; сам же Пятибаранов взгромоздился на стол, давя грязными ботами чашки и блюдца. Свободный конец ремня Пятибаранов, кряхтя и сыто ругаясь, прикрутил к люстре.
– Удавлю, - повторил он еще раз, спрыгнул на пол, произведя немалый шум, и с ожесточением выбил табуретку из-под ног Бартамона. Тот сдавленно всхлипнул, на секунду завис и сорвался. Люстра весело ударила его по темени, в падении опережая свивающийся ремень. Удар оказался не из слабых - Бартамон потерял сознание, а когда пришел в себя, утешился той малостью, что Пятибаранова нигде не было видно.
* * * * *
Мозг Бартамона, перенесший пусть недолгое, но все же кислородное голодание, работал с ленцой. Его резервов хватило, чтобы осознать нависшую над квартирой опасность и принять решение отправиться на прогулку. Но с выходом получилась закавыка: Бартамон перепутал двери и попал на балкон, а дальше уже все развивалось как положено.
Человек, восседавший на опрокинутом цветочном горшке, был страшен. Его суровые глаза прожигали насквозь. Бартамон не мог оторваться от физиономии очередного недруга: смутно знакомые, почти узнаваемые черты дышали на сей раз подчеркнуто чуждой жизнью, смыслом которой был гнев. Испепелив Бартамона взглядом, неизвестный встал. Бартамон клацал зубами, ноги его подгибались.
– От меня тебе не уйти!
– прогрохотал сердитый мужчина.
– Да будет тебе известно, что я - Пятибаронов!
Бартамон повалился на колени и вцепился себе в волосы.
– Горе мне!
– запричитал он.
– На помощь, кто-нибудь! Уберите их всех от меня!
Пятибаронов недобро осклабился.
– Что ты там такое мелешь? Это не так-то просто будет сделать!
Бартамон не слушал и продолжал кричать.
– Долго я за тобой гонялся!
– шумел между тем Пятибаронов, грозя Бартамону кулаком.
– В черном забвении, в неорганическом плену - нигде не уставал я мечтать об этой встрече!
Он завис над стенающим квартиросъемщиком и распростер
Пятибаронов сгреб Бартамона в охапку.
– Не садись не в свои сани!
– каркнул он в расстроенное лицо противника, перегнулся через перила и выбросил отчаянно сопротивлявшуюся жертву на улицу. В пронзительном визге Бартамона потонули отправленные вдогонку назидательные речи насчет корма, который не в коня, и куска, который не впрок.
* * * * *
Ветхая скорбная старушка, охая и сокрушаясь, угощала следователя чаем с лимоном. Старушка приходилась Бартамону тетей по материнской линии.
Следователь в ожидании чая сосал большой палец левой руки и сосредоточенно выводил документ, начинавшийся словами: "По факту смерти гражданина Пятибояринова Бартамона..."
– Головой он был слаб, - жаловалась старушка, качая своей головой. В руках престарелая родственница удерживала семейный альбом.
– Сиротка он, да еще с зеркалами этими беда...
– С зеркалами?
– следователь вскинул брови, не отрываясь от бумаг.
– С ними, окаянными, - вздохнула тетя Бартамона.
– Года еще не исполнилось, как все гляделся - не отогнать. До того забывался, что не знал, где он сам-то - здесь или в рамке. А стоит увести - в слезы. Не верил, знаете ли, что он на самом деле живет. Мерещилось ему, что как увидит себя в каком месте - в зеркале, на карточке, - так это он и есть, а тут - никого.
– Сомневался, выходит, в своей реальности?
– уточнил смекалистый следователь.
– Сомневался, все сомневался, - закивала она, раскрывая альбом.
– Вот он махонький совсем, - стала рассказывать и объяснять тетя.
– Глазки-то, как родился, зеленые были, а потом вдруг раз - и потемнели. Будто подменили мальчонку. Вот уж постарше... Тут ему уже годков семнадцать...
С фотографии настороженно смотрело крысиное безусое личико. Старушкин взгляд упал на обломки шпаги на полу, и она залилась слезами.
– Его сабелька... играл он ею...
– Да!
– вспомнил следователь.
– Не пропали ли какие-нибудь вещи?
Слезы у старушки еще не высохли, но мысль о возможном ущербе сильно ее напугала, и она заковыляла к шкафу.
– Пинжак зеленый в полосочку... Пальто синее... Хорошее пальто, только вот пить начал, так все извазюкал... истаскался по девкам... Перчатка, рваная - я ему перчатки на окончание школы подарила, он одну и обронил где-то... Уж так жалел... Вроде все, батюшка, на месте...
Следователь положил ручку и отпил чаю, соображая, обо всем ли он спросил.
– Не звонил ли кто ему, не угрожал?
– спросил он на всякий случай, цепко приглядываясь то к разбитому окну, то к разломанной люстре.
– Какое там звонить?
– махнула тетя сухой ручкой. Кожа, казалось, была ей велика - на три размера больше нужного, и потому собиралась в тощие дряблые складки.
– Куда звонить, если за телефон не плочено? Месяц как отключили.
– Ну, покамест все, - следователь встал и начал складывать бумаги в папку.
– Благодарю вас за чай. Постарайтесь взять себя в руки.