Наперекор судьбе
Шрифт:
– Это так мило, – рассказывала Венеции Адель. – Когда Кит рядом с Себастьяном, он похож на щенка, который ластится к хозяину. Они и раньше прекрасно ладили. Но Киту всего десять лет. Просто удивительно, что он знает, как себя вести в такой ситуации. Жаль, я этого не знаю. Бедный, бедный Себастьян. Я еще ни у кого не видела такого бесконечного страдания.
Похороны были самым жутким днем. Многие участники этой церемонии признавались, что не помнят ничего более ужасного. Себастьян мужественно держался, когда гроб внесли в церковь. Во время службы он стоял неподвижно и смотрел прямо перед собой. Рядом с ним были Селия и Кит. Себастьян попросил, чтобы службу проводили без музыки, сказав,
Себастьян оставался молчаливым до последнего момента, когда гроб приготовились закрыть и опустить в могилу. День выдался прекрасный. Где-то в глубине кладбища щебетали птицы. Сквозь листву пробивались солнечные лучи. Даже когда Себастьян положил в гроб букетик белых цветов – любимых цветов Пандоры, – он еще владел собой. Но когда прозвучали слова, подводящие черту, когда он услышал, что ее «предают земле, ибо земля к земле, пепел к пеплу и прах ко праху»… Себастьян зарыдал. Громко, отчаянно. Он продолжал стоять, глядя на гроб и понимая, что видит Пандору в последний раз. Его большие плечи вздрагивали, а слезы текли по лицу, как у маленького мальчика. Рядом стоял маленький мальчик, который взял Себастьяна за руку, нежно поцеловал, потом посмотрел на Пандору, усыпанную цветами, и прижался головой к руке взрослого. Так они и стояли, Кит и Себастьян, стояли долго, а птицы продолжали петь в кладбищенской тишине. Постепенно рыдания Себастьяна стихли, и наконец Кит очень осторожно повел его к выходу с кладбища.
Пандору убил тромб. Небольшой сгусток крови, быстро поднявшийся по артерии ее хрупкого тела к сердцу. Ее смерть была мгновенной и тихой. Это произошло всего через неделю после рождения малютки Изабеллы. В тот день Пандоре сказали, что на следующей неделе ее выпишут домой. Себастьян находился рядом. Пандора попросила принести ей ребенка. Себастьян подошел к колыбели, поднял дочь на руки, и в это время со стороны кровати донесся слабый звук. Себастьян снова уложил ребенка, метнулся к жене, но Пандора уже покинула этот мир. Пришедший врач стал говорить, что смерть рожениц в первые дни и недели после родов – явление не такое уж и редкое. Врач пытался успокоить Себастьяна, а заодно и защититься от вспышки яростного гнева, охватившего писателя. Персонал больницы недоумевал, почему он винит в случившемся их. Медицина еще не научилась выявлять тромбы, не говоря уже том, чтобы их лечить.
Крича, исторгая проклятия и угрозы, Себастьян наконец покинул больницу, но через несколько часов вернулся, грозясь подать на врачей в суд. Потом он стал угрожать им расправой: медсестрам, хирургу, акушерке. Только Селия смогла успокоить его и заставить понять, что в такой ситуации никто и ничто не могли бы спасти Пандору. Малышку Себастьян оставил в больнице, отказываясь говорить о ней. Он даже смотреть не мог на свою дочь. Когда строптивого отца все же заставили понять, что ребенок не может дальше оставаться в больнице и что он, как-никак, несет за дочь ответственность, он отправил за Изабеллой акушерку и няню, взятую еще Пандорой. Едва небольшая процессия прибыла к нему в дом, Себастьян ушел и вернулся лишь спустя несколько часов.
– Это просто ужасно, – рассказывала матери Селия, все еще находившаяся под впечатлением своего разговора с няней. – Представляешь, он даже отказывается находиться с нею в одной комнате. Ему невыносимо ее присутствие. Я это могу понять, вполне могу, но дальше его поведение становится опасным. Он и сам сойдет с ума, и ребенка заставит страдать.
– Ребенок пока не страдает, – возразила леди Бекенхем. – Она еще ничего не понимает и не запомнит этих дней. Селия, дай ему время, пусть привыкнет к неизбежности случившегося. Тебе не нужно пытаться решить все немедленно. Скажи тем женщинам, чтобы следили за ребенком. Их для того и наняли. А об эмоциональном благополучии девочки можешь не волноваться. По-моему, сейчас по этому поводу поднимают слишком много шума. Новорожденный ребенок ничем не отличается от новорожденного детеныша животного. Пища и тепло – это все, что ему надо. Вскоре после твоего рождения я решила взять реванш за все месяцы заточения в четырех стенах. Мы с Бекенхемом несколько недель путешествовали, и ты, как видишь, не умерла без нас от тоски. По-моему, стоит только сожалеть, что кормилицы нынче вышли из моды. Так что перестань суетиться из-за ребенка и сосредоточь все внимание на Себастьяне. Остальное решится само собой.
Но в этом леди Бекенхем ошибалась.
Кит повадился заходить к Себастьяну на чай, благо дом в Примроуз-Хилл был неподалеку от его школы. В один из таких тихих и теплых осенних дней, когда они пили чай в саду, няня привезла туда коляску с Изабеллой и взяла ребенка на руки. Себастьян тут же поспешил в дом, сказав Киту, что у него есть замечательный торт, который он сейчас принесет. Когда писатель вернулся, Кит держал малышку на руках, а та улыбалась ему и дергала за галстук.
– Надеюсь, вы не будете возражать. Мне хотелось ее как следует рассмотреть.
– Да, конечно, – пробормотал Себастьян. – Когда закончишь, положи ее на место.
Он говорил так, словно речь шла не о ребенке, а об игрушке, которой забавлялся Кит.
Кит понес Изабеллу к своему стулу и усадил к себе на колени.
– Какая она красивая, – сказал он. – Обычно младенцы бывают страшненькие, а она нет.
Себастьян лишь пожал плечами и взял газету.
Стало тихо. Кит размахивал галстуком перед носиком Изабеллы. Она схватила галстук. Кит осторожно вытащил галстук из крошечных пальчиков, потом снова помахал им. На этот раз она схватила крепче и издала звук, характерный для очень маленьких детей, – нечто среднее между бульканьем и смехом. Кит тоже засмеялся.
– А она вырастет сильной. Посмотрите, Себастьян, как она хватается за мой галстук. Вы только посмотрите.
– Что?
– Я сказал: посмотрите, какой сильной она вырастет.
Себастьян не отреагировал. Кит продолжал играть с Изабеллой, потом вновь оторвал писателя от его газеты:
– А у нее начинают появляться волосики. Наверное, потому она и красивее других младенцев. У нее будут такие же волосы, как у Пандоры. Того же цвета.
Себастьян кивнул, хмуро глядя в газету.
– И глаза у нее как у Пандоры, – не унимался Кит. – Точно такие же. Должно быть, вам это приятно. – (Себастьян пожал плечами.) – Что, неприятно?
– О чем ты?
– Я говорил, разве это не здорово? То, что ваша дочь – вылитая Пандора?
– Не совсем, – возразил Себастьян. Он полез в карман за носовым платком и высморкался.
Кит внимательно смотрел на него поверх головки Изабеллы:
– Я понимаю, какие у вас чувства к этой малышке. Вы думаете: если бы не она, то сейчас Пандора сидела бы рядом с нами.
– Кит, может, мы прекратим разговор на эту тему?
– Извините. Но…
– Кит, хватит!
Кит встал и понес Изабеллу по саду, показывая ей то яблоки, растущие на ветвях, то щебечущих птиц. Потом он отнес девочку в коляску и встал, молча глядя на Себастьяна:
– Я бы хотел вам кое-что сказать.
– О чем?
– О ком. Об Изабелле. Вы, наверное, знаете, что Генри зовет ее Иззи. Мне это нравился. Лучше, чем Белла.
– В самом деле?
– Да. Думаю, я тоже буду ее звать так. Я уже говорил: Иззи вызывает у вас не самые приятные чувства. Но ведь она у вас есть.
– Да, есть, – лаконично ответил Себастьян.
– Знаете, я тут думал, что ведь мы могли лишиться и ее. Я хочу сказать, она ведь тоже могла умереть.
– Кит, ради бога…
– По крайней мере, у вас хоть что-то осталось от Пандоры. В общем-то, не что-то, а очень даже много. По-моему, это важно.