Написано кровью
Шрифт:
Брайан обхватил себя руками и качался взад-вперед на том месте, где полагалось быть заднице, наблюдая эту буйную импровизацию. Потом Дензил клюнул Ворота, тот дико взмахнул руками-крыльями и заметался с громким квохтаньем.
Устало поднявшись на ноги, режиссер-новатор снова хлопнул в ладоши, с тем же результатом, что и в прошлый раз, и выкрикнул:
— О’кей! Кончай импровиз! Хватит!
Но, похоже, им не хватило. Куриный переполох продолжался. Борэм, увидев, что его мучители отвлеклись на другую забаву, решил все-таки согласиться на питбуля. Опустился на четвереньки, подбежал
— Хватит, Борэм! — одернул его Брайан, а потом, решив, что жизнерадостная нотка поможет восстановить статус-кво, скомандовал: — Лежать!
Щуплый Бор в ответ поднял ножку.
Том и Эди сидели, неестественно спокойные, сдержанные, и наблюдали. Сообразив, в каком Брайан оказался положении, двойняшки удвоили внимание, чем встревожили его. В пристальном этом вглядывании он уловил и жалость, и удовольствие, а если и ошибся, то только наполовину.
— Вы что, все против меня, да? — Он заискивающе хихикнул.
Вдохновленный Бор еще разок подпихнул Брайана, и тот рухнул на пол.
В этот самый момент распахнулась дверь и вошла мисс Пэнтер, секретарша директора, в сопровождении двух мужчин. Один, высокий, грузный, был в твидовом пальто. Второй, тощий как жердь, — в черной коже. Только Брайан сразу не узнал незваных гостей.
— Мистер Клэптон?
— Да.
Мужчина постарше подошел и показал Брайану удостоверение с фотографией:
— Старший инспектор Барнаби, уголовный розыск. Можно вас на пару слов?
— Конечно. — Брайан неуклюже поднялся с пола. — А в чем дело?
— Хотелось бы поговорить без посторонних глаз.
Тощий открыл дверь, и Брайан вышел за ними, не догадываясь, что его акции, так сильно упавшие, взлетели с безнадежного дна до самых небес.
Они шли к кабинету директора, Брайан — посередине, как арестант, которого конвоируют в тюрьму.
Трой вступил в свою альма-матер с важным видом, не испытывая ни ностальгии, ни гордости. Школу он ненавидел, но поскольку рано понял, кем хочет стать, когда вырастет, одинаково старательно учил как скучные дисциплины, так и те немногие (общественные науки, компьютерная грамотность), что вызывали у него интерес.
Он никогда не водился со злостными прогульщиками и хулиганами. А бешеный азарт в играх, как отвращавший его от спорта, так и привлекавший к нему, заодно охранял Гевина от язвительных насмешек, которые иначе навлекла бы на зубрилку склонность к серьезным и регулярным занятиям.
Теперь, шагая по хорошо знакомому коричневому ковролину в пятнах, Трой бормотал себе под нос:
— Боже, как я все тут ненавижу…
Барнаби завершил свое образование в начале пятидесятых, еще до того, как классические школы объединили с общеобразовательными, но его дочь училась уже в единой средней школе и выиграла стипендию в Кембридже. В то время чета Барнаби состояла в родительском комитете, и на обоих супругов произвела сильное впечатление самоотверженная стойкость учителей — часто, как им казалось, перед лицом превосходящих сил противника.
— Калли ведь здесь училась, да, шеф?
— Да, — отрезал Барнаби. Его не могла не раздражать плотоядная мечтательность, с которой мужчины произносили имя его дочери.
Мисс Пэнтер
— Прошу вас, мистер Клэптон.
— В чем, собственно, дело?
Барнаби подумал, что, возможно, этот человек недоумевает вполне искренне. Сообщения об убийстве не было в часовых новостях, с телефонной станции сообщили, что Брайану сегодня утром никто не звонил. Трой воспользовался временным затишьем, чтобы вознаградить себя печеньками, — ухватил от души, но и с оглядкой, пусть не думают, будто он отправляет в рот одну за другой, молотит без перерыва. Он был голоден. И в глотке у него пересохло (чай положения не спасал), не говоря уж о том, что сержант мечтал покурить. Он поймал взгляд шефа и поспешно вернул очередное печенье на тарелку.
— Восхитительный вкус, — сказал он, открывая блокнот, — в детстве мы называли его «печенье с давлеными мухами».
— Боюсь, у меня плохие новости, — объявил Барнаби, когда Брайан допил чай.
— Мэнди?! — Чашка стукнулась о блюдце, остатки чая расплескались.
— Нет-нет, — поспешил успокоить Барнаби, — ваша дочь тут ни при чем.
Трой наблюдал, как краски постепенно возвращаются на мертвенно бледную физиономию Брайана. «Вот и я такой же стану, — подумал он, — когда Талиса Лин пойдет в школу. Не будет ни минуты покоя». Это внезапное озарение подействовало на него чисто физически: будто чья-то ледяная рука сжала его внутренности. Пока сержант старался мысленно ослабить ее хватку, Барнаби объяснял Брайану цель их прихода.
— Джеральд? — Первоначальное удивление очень быстро сменилось взволнованной, почти радостной заинтересованностью. «Ликующей» — пожалуй, вот подходящее слово. — Подумать только… Я видел его буквально вчера, — изрек Брайан уверенным, самодовольным тоном.
— Мы знаем, что видели, мистер Клэптон. — У Барнаби не было времени наблюдать демонстрацию притворного горя и еще меньше — неприкрытое ликование перед лицом насильственной смерти. — Вы не могли бы рассказать, при каких…
— Это был в высшей степени странный вечер.
— Правда? В каком смысле «странный»?
— Напряженность. Скрытая напряженность. — Брайан откинул назад длинные, жидкие коричневатые пряди. — Скрытая, но, разумеется, не от человека по-настоящему чуткого. Именно таким и должен быть пишущий.
Барнаби поощрительно кивнул и откинулся на спинку дивана, устраиваясь поудобнее. Кажется, это надолго.
— У меня здесь театральная студия…
Брайан наконец разговорился, даже разоткровенничался, как это часто случается с людьми, все секреты которых немногого стоят. Пользуясь этим, Трой отложил шариковую ручку и, прежде чем шефу удалось вернуть свидетеля к «скрытой напряженности», успел ухватить еще два печеньица «с давлеными мухами». Так все-таки, может быть, мистер Клэптон пояснит насчет «скрытой напряженности»?