Написано кровью
Шрифт:
— Или не дождалась и тогда, возможно, видела, кто убил.
— Именно так. — Барнаби поднялся и пошел к изогнутым рогам вешалки для шляп. — Надо сегодня же поговорить с ней еще раз.
— Мне позвонить ей?
— Думаю, не надо. Ну, я на ланч. Идете?
— Да нет, — Трой развернул плечи, как бы показывая, что готов пожертвовать собой ради общего дела, — останусь тут. Вдруг будут новости.
Застегивая свое пальто в елочку, старший инспектор недоверчиво посмотрел на помощника:
— Вы ведь уже заглянули в столовую, верно?
— Я? — Трой был само изумление.
— Да, обжора несчастный! —
Спросит, с него станется. Старый черт.
— Всего один сэндвич.
— Ну да… И все остальное. — Барнаби закрыл за собой дверь.
Лора наклонила голову и осторожно высморкалась. Лобные пазухи болели, горло саднило. Если не считать коротких перерывов, она плакала уже несколько дней. Сначала страдая от вероломства Джеральда, потом оплакивая его кончину. Тот, кто говорит, что слезы врачуют душевные раны, порет чушь. Сейчас она чувствовала себя хуже, чем когда начала плакать.
Она спустила ноги с кровати, встала и разгладила яркое тканое покрывало с ацтекскими орнаментами. Кости у нее болели, словно их разбили молотком, а потом собрали с грехом пополам. Сознание снова обожгла мысль, что она больше никогда не увидит Джеральда.
Больше никогда… Ни покупая апельсины в деревенском магазинчике. Ни слушая через силу его рассказы, которые сразу забывались. Ни обмениваясь улыбками при случайной встрече с ним, приподнявшим мягкую серую фетровую шляпу и бормочущим дежурные слова приветствия. «Никогда больше. Никогда», — произнесла она вслух и почувствовала, как съеживается кожа на лице, будто ожидая удара.
Звонок в дверь. Лора выругалась, вспомнив, что оставила машину снаружи. Утром она поехала в Каустон, наивно полагая, что сможет поработать, хотя бы отправить несколько каталогов. Меньше чем через час она была уже дома, в постели, после таблетки снотворного. Теперь она принимала таблетки не только на ночь, но и днем. Еще один замкнутый круг.
Лора подошла к окну. Хотя сумерки уже сгустились, она смогла разглядеть странный синий автомобиль, припаркованный между столбами ворот. Пришлось сойти вниз, навесить дверную цепочку и отомкнуть замок.
— Добрый день, миссис Хаттон.
— А, это вы…
— Не могу ли я отнять у вас еще немного времени? В деле появились обстоятельства, которые вы могли бы нам разъяснить.
— Думаю, вам лучше войти.
Барнаби вошел первым и осмотрелся. Дом был изысканный, как шкатулка с драгоценностями. Двери, плинтусы, перила лестницы — все поблескивало толстым слоем белой краски. На полу и ступенях лестницы — пушистые ковры.
Лора провела их с Троем в крошечную гостиную, чьи стены обтягивал роскошный желтый шелк, и зажгла лампу в виде бронзового китайского дракона, из пасти которого свисала цепочка с коническим, а-ля шляпа кули абажуром.
Она пригласила их сесть, и Барнаби с великой осторожностью опустился на плетеный диванчик эпохи Регентства. Рядом, на ломберном столике из папье-маше, инкрустированном перламутром, лежала под стеклянным куполом безрукавка, подбитая лебяжьим пухом, и стояли шахматы из яшмы. Трой примостился на чем-то отдаленно напомнившем ему места для певчих на хорах в церкви, удивляясь, что оттуда вообще что-то видно.
Лора
Барнаби вспомнил миссис Дженнингс. Видимо, это теперь модно — глушить тоску чем-нибудь покрепче и подороже в графине резного стекла. Правда, сейчас это было им на руку, потому как ничто не развязывает язык быстрее крепкого алкоголя, а она уже наливала вторую порцию.
— Не представляю себе, чем еще я могу помочь вам, инспектор. — Лора поставила стакан на мраморную каминную полку и взяла в руки эмалевый флакончик с нюхательной солью. Она нервно вертела филигранную вещицу в руках, откручивая и закручивая крышечку, играя тонкой цепочкой. — Вчера я выложила вам все, что знала.
— Возможно, не все.
— Что вы хотите этим сказать?
Ее вопрос прозвучал агрессивно — плохое начало для разговора. Барнаби требовался свободно льющийся поток воспоминаний, а не пьяная агрессия.
— Прошу понять меня правильно, миссис Хаттон. Я вовсе не имел в виду, будто вы скрываете что-то имеющее прямое отношение к убийству. Я хотел бы, если мне будет позволено, спросить о ваших отношениях с Джеральдом Хедли.
— Не было никаких отношений! Я же вам сказала вчера. Мы с ним встречались только на собраниях писательского кружка. Сколько раз повторять! — Она снова схватилась за стакан и плеснула туда золотистой жидкости.
— Может быть, я неточно выразился, — произнес Барнаби извиняющимся голосом, — речь о ваших чувствах к мистеру Хедли.
Пауза. Она смотрела куда угодно, только не на него. Взгляды, быстрые как птицы, порхали по углам комнаты, взлетали к потолку.
— Вас видели, миссис Хаттон, — вставил Трой. — Вы поздно ночью бродили в саду около его дома.
С секундным опозданием Гевин уловил почти незаметное движение старшего инспектора и прикусил язык. Вот всегда он так! И вчера тоже, когда опрашивали домработницу на кухне. Это уже слишком. Шеф считал, что Трой чересчур напорист в разговорах с расстроенными дамами. Трою было очень обидно. Как будто он бесчувственный какой-то. Как будто ему вообще не свойственны чуткость и деликатность. На этот раз, кстати, он попал точно в цель. Вид у дамочки был такой, как будто ее отоварили кирпичом.
— О боже… — Лицо, которое и раньше нельзя было назвать спокойным, стало еще более встревоженным. — Теперь по всей деревне разнесут. Хорошо хоть, что Гонория не сплетница.
— Мисс Лиддиард знает?..
— Она притащилась ко мне в день убийства. Ее аж всю перекорежило, когда застала меня в халате. И это в одиннадцать-то утра! Не говоря уже о том, что я ревела белугой. А кто меня видел?
— Этот человек выгуливал свою собаку. Мы не знаем его имени, — солгал Трой.
— Так вы верите слухам? Очаровательно! — Но враждебность ушла. Лора выглядела утомленной и слегка сбитой с толку, так что ей очень хотелось поскорее опять прибегнуть к своему испытанному лекарству.