Наполеон и Гитлер
Шрифт:
Период Консульства обычно принято считать золотым веком французского народного хозяйства. Переход, от развала к процветанию во многом совершился благодаря административному таланту Наполеона и его безошибочному чутью на способных, энергичных и знающих свое дело людей. Точно так же, как он централизовал управление, создав институт префектов, были учреждены в каждом департаменте и налоговые службы, в каждой из которых числилось по восемь сборщиков налогов (основным стал налог на доходы). Он подобрал опытных чиновников и поставил перед ними задачу перестроить весь финансовый механизм страны. Был основан специальный фонд погашения для выкупа облигаций государственного внутреннего займа. Наполеон учредил также банк Франции, и вскоре после этого была проведена замена бумажных денег на золотые и серебряные монеты; франк оставался стабильной валютой вплоть до 1914 года. В 1802 году впервые за семьдесят лет бюджет был сведен без дефицита. Золотой запас страны начал неуклонно расти, так же, впрочем, как и личная казна Наполеона в подвалах Тюильри. Именно тогда были основаны Коммерческий
В 1799 году Бонапарту исполнилось всего лишь тридцать лет. Герцог де Бролье (зять мадам де Сталь и секретарь Наполеона) видел в том году, как «он шел энергичной, размашистой походкой по коридорам Тюильри, положив правую руку на плечо секретаря, а левой держась за эфес небольшой турецкой сабли, подтянутый и стройный, с загорелой кожей и суровым выражением лица». Другой его секретарь, барон де Меневаль, описывает Первого консула как человека ростом в 5 футов и 2 дюйма, хорошо сложенного, с пронзительными серыми глазами, прекрасными здоровыми зубами, прямым носом и тонкими каштановыми волосами, которые он больше не отпускал до плеч, предпочитая короткую прическу. Меневаль добавляет, что «достоинство и гордость, с которыми он держал свою голову, чуть откинув ее назад, превосходят даже самые красивые античные бюсты». По его же словам, у Наполеона была очаровательная улыбка и громкий, беззаботный смех, но если его злили, «выражение его лица становилось очень суровым и даже страшным». Далекая от преклонения перед ним мадам де Сталь дает совершенно иное описание. У Бонапарта было «маленькое тело и большая голова. В нем чувствовалась какая-то смесь наглости и застенчивости, неотесанность выскочки и надменность деспота». Признавая неотразимость улыбки Наполеона, мадам де Сталь в то же время находила ее «скорее механической, нежели идущей от сердца: выражение его глаз никогда не совпадало с выражением рта». Из окна дворца Тюильри немецкий драматург Коцебу наблюдал за Наполеоном во время парада. «Он прибыл в сопровождении пышно разодетых генералов и адъютантов, в то время как на нем самом был простой мундир безо всякого золотого шитья... Я видел, как его неоднократно останавливали, нескольким женщинам позволили даже подойти к нему и подать прошение... Если он сохраняет молчание, его серьезность может показаться холодным отношением к тому, кто с ним разговаривает, и это производит тревожное впечатление. Но как только он начинает говорить, добрая улыбка озаряет его лицо и на губах у него появляется снисходительное выражение».
Французы, видевшие Бонапарта лишь из толпы, без сомнения согласились бы с Коцебу: тот действительно внушал доверие.
Мы располагаем и более интимным словесным портретом настоящего Бонапарта, составленным мадам де Ремюзе, бывшей фрейлиной императрицы. Правдивость ее свидетельства часто подвергается сомнению, и не только по причине критического отношения к личности императора, но и потому, что она писала свои мемуары уже после падения Наполеона, когда любая критика в его адрес сделалась совершенно безопасной. [13]
13
Отчаянные попытки дискредитировать мемуары мадам де Ремюзе предпринимались с момента их опубликования в 1830 году. Однако писались эти мемуары без всякой надежды на их издание.
Однако описание де Ремюзе удивительно совпадает с описанием де Сталь, хотя у первой было гораздо больше возможностей для наблюдения за ним с близкого расстояния в течение многих лет. Она рисует не очень привлекательный портрет. «Я никогда не слышала от него слов восхищения. Я не знала ни единого случая, когда бы он одобрил какой-либо благородный поступок, — сообщает она нам. — Каждое проявление добродушия Подвергалось им подозрению, он совершенно не ценил искренность и не колеблясь говорил; что судит о достоинствах человека по тому, насколько искусно тот лжет. По этому поводу он даже заметил, что еще в бытность его ребенком один из его дядей предсказал, что он будет править всем миром, будучи таким замечательным вруном. Господин Меттерних, заметил он однажды, превращается в настоящего государственного деятеля — он очень хорошо лжет». Бывшая фрейлина говорит также, что Наполеон очень опасался дружеских связей и пытался изолировать людей друг от друга. Он полагал, что лучшим средством обеспечить чью-либо верность будет подрыв его авторитета и репутации. Мадам де Ремюзе цитирует слова, сказанные им Талейрану: «Я очень дурной человек и могу заверить вас, что без малейших угрызений совести сделаю то, что весь мир назовет бесчестным». Луи де Бурьен (его секретарь с 1802 года) также подтверждает, что цинизм и подозрительность являлись основными качествами Наполеона. Вспоминая о его первых годах консульства, он пишет: «Я очень часто слышал, как он говорит: «Дружба всего лишь слово. Я никого не люблю». По словам Бурьена, Бонапарт отличался большой самовлюбленностью». И в то же время он прекрасно знал, как подольститься к толпе. «Я поцеловал бы задницу того человека, который мне нужен позарез», — высказался он однажды. Когда министр, совершивший ошибку, предложил ему свою голову, он спросил: что я должен, по-вашему мнению, с ней делать?» Много дет спустя лишь Меттерних вспомнил, «что беседа с ним всегда заключала в себе некое очарование, которое трудно выразить в словах».
Мадам де Ремюзе проанализировала его интеллект; этот анализ, редко, кстати, приводимый целиком, имеет немало общего с воспоминаниями о Гитлере: «Было бы очень трудно, я думаю, найти более мощный или, более развитый ум. Он совершенно ничем не был обязан образованию и являлся довольно невежественным человеком. Он мало читал, а если и читал, то очень поспешно, но быстро перерабатывал полученные знания и при наличии воображения мог легко сойти за прекрасно образованного человека. Его беседы с другими людьми в основном состояли из длинных монологов, хотя он не обижался, если его прерывали при этом, но все зависело от его настроения. Придворные следили за каждым его словом, вспоминая любое его изречение, как военный приказ, Чтобы наверняка угодить ему, следовало внимательно слушать его. А ему очень нравилась разговоры других, если в них содержалось восхваление его персоны. Его отношение к женщинам вряд ли обрадует феминисток наших дней. Возможно, именно это и настроило против него мадам де Ремюзе, так же, как и мадам де Сталь. Первая, основываясь на фактах, утверждает, что он презирал женщин, рассматривая их слабость как неоспоримое доказательство неполноценности, а власть, которой они располагают в обществе, как нетерпимую узурпацию». Причину этого явления она видит в слишком продолжительных контактах с разного рода авантюристками во время Итальянского похода: «Он совершенно не замечал женщины, если она не обладала красотой или хотя бы молодостью. Наверное, он даже согласился бы разделить ту точку зрения, что в стране с отлаженным, эффективным управлением нас следует умерщвлять сразу после деторождения — так же, как в природе некоторые насекомые умирают вскоре после того, как произведут на свет свое потомство». Мадам де Ремюзе допускает, что к Жозефине Наполеон действительно испытывал подлинную привязанность и два или три раза влюблялся в других женщин. Она говорит, что ревность Жозефины его раздражала, и однажды он прямо сказал, что с этим пора покончить. «Тебе, — заявил он, — следует воспринимать это как естественный ход вещей, если я позволяю себе иногда развлечения подобного рода». Принято считать, что такие развлечения носили чисто физический характер и весьма редко были окрашены в какой-то романтический колер. В одном случае он так обратился к перепуганной актрисе, не дав ей ни малейшего шанса сохранить хотя бы какое-то достоинство: «Входите. Раздевайтесь. Ложитесь».
То, что говорит сам Наполеон, подтверждает справедливость сказанного о нем мадам де Ремюзе. «Мы обращаемся с женщинами, — рассуждал он, — слишком хорошо и этим самым все испортили. Мы сделали огромную ошибку, подняв их на один уровень с собой. На Востоке поступают гораздо более мудро и дальновидно, превращая женщин в рабынь». Единственным предназначением женщин, считал Наполеон, было детопроизводство и удовлетворение сексуальных потребностей мужчин. Но если женщина физически не могла выполнять последнюю функцию (болела или по каким-то другим причинам), то вполне естественным и оправданным было желание мужчины иметь несколько жен «На что жалуются женщины? Разве мы не признаем, что у них тоже есть души?! Они требуют равенства.
Но это же настоящий идиотизм! Женщина — наша собственность... точно так же, как плодоносящее дерево принадлежит садовнику. Лишь неправильное образование дает жене повод думать, что она находится на одном уровне со своим мужем». Убежденный в «слабости женского интеллекта», он считал своего брата Жозефа слишком легкомысленным, потому что тот получал от общения с женщинами удовольствие не только телесное, но и духовное. «Он все время сидит взаперти с какой-нибудь особой и читает с ней Торквато Тассо и Аретино», — сказал он однажды в сердцах о брате.
Несмотря на изящность формулировки, его мнение об адюльтере является верхом цинизма. В конце концов, это «закамуфлированная шутка..., явление, которое ни и коем случае не может считаться исключением, а скорее наоборот — вполне обыденное событие на диване». У Наполеона был довольно необычный подход к женщине с точки зрения ее пригодности к военной службе: «Они отличаются храбростью, невероятным энтузиазмом и способны на самые жестокие и зверские деяния... В случае войны между мужчинами и женщинами последним могла бы помешать лишь беременность, потому что женщины в силе не уступают самым молодым и энергичным мужчинам». В этих вещах Наполеон шел гораздо дальше фюрера...
То, как уверенно Первый консул управлял страной, импонировало большинству французов. Он смог убедить их в главном — они лучшие солдаты в Европе. Войска гордились своей ролью меча народа, взявшегося за оружие, а население неизменно ликовало при известии о победах их армии, правда, с победами оно связывало надежды на установление скорого и прочного мира. Наполеон внушил каждому солдату мысль о том, что у него в ранце, лежит маршальский жезл. Это совпадало с верой и каждого мелкого чиновника в перспективу продвижения по службе. Орда префектов, сборщиков налогов, директоров учебных заведений, аудиторов и других чиновников считала себя средоточием вселенной, главным движителем сложного механизма государственного аппарата.
Новая знать, располагавшая огромной силой и богатствами, не опасалась более за свои состояния. Введение института кавалеров ордена Почетного легиона было лишь первым шагом по пути к созданию нового правящего класса. Орден был знаком обличия за военные или гражданские заслуги, имел нисколько степеней и давался по воле верховной власти. Равенство начало выходить из моды и, обращаясь друг к другу вместо слова «гражданин» (ситуайен) стали говорить «господин» (месье). Эмигрантам разрешили вернуться -для этого только нужно было принять присягу на верность новому режиму. Многие эмигранты, влачившие за границей жалкое существование, воспользовались этим законом и вернулись во Францию, при этом Наполеон отдал им часть нераспроданного имущества. Этих людей помимо всего прочего привлекали энергия и целеустремленность новой власти. Исключение составили лишь ярые роялисты, закоренелые якобинцы, все противники тирании, а также те, кто не желал свою судьбу доверить прихоти одного человека, пусть и наделенного гениальными способностями, а то, что Наполеон гений, признали теперь даже самые придирчивые критики.