Наполеон и Мария-Луиза
Шрифт:
Письмо передаю с г-ном де Флаго. Умоляю тебя, пиши как можно чаще! Я буду всегда о тебе думать и писать каждый день. Не падай духом, Бог даст, в июле я к тебе приеду, о чем, разумеется, я не обмолвилась этим господам.
Чувствую себя с каждым днем все хуже. Я так грущу, что не знаю даже, что тебе сказать. Пожалуйста, не забывай меня и верь: я буду всегда тебя любить. Целую и люблю всем сердцем.
Твой несчастный и верный друг Луиза.
Рамбуйе, 16 апреля 1814 года».
Сраженный этим известием, Наполеон не нашел в себе силы ответить.
На этот раз, действительно, все было кончено!
На другой день он получил еще одно письмо от Марии-Луизы, и, надо полагать, оно его опечалило еще больше.
«Дорогой друг! Сегодня ночью мне было невыразимо грустно. Я никак не могу примириться с разлукой, уготованной нам судьбой. И, кажется, не примирюсь никогда.
Мне сказали, что послезавтра ко мне приедет император Александр. Как это для меня унизительно — принимать русского царя! И какие еще испытания ждут нас впереди?
Но знай: я нежно тебя люблю.
Навеки твоя Луиза.
Рамбуйе, 17 апреля».
Значит, горькая чаша еще не выпита до дна! Значит, победитель жаждет удовлетворить любопытство, созерцая «следы слез на лице французской императрицы»…
Наполеон затворился в своей комнате и плакал.
В половине девятого вечера перед дворцом Фонтенбло остановился экипаж. Из него вышла хрупкая элегантная женщина и легко взбежала по лестнице. Стоявший на часах гвардеец при виде ее остолбенел. Она улыбнулась, вошла внутрь и села в кресло в ожидании, когда появится кто-нибудь из приближенных императора.
Это была Мария Валевская. Представив себе смятение и растерянность Наполеона, она приехала из Парижа, чтобы ободрить его.
Вскоре она увидела Коленкура, который подошел к ней.
— Господин герцог, вы не знаете, где император? — спросила Валевская.
— Нет, мадам.
— Не знаете?!
— Мне известно, где он будет после десяти часов, а сейчас еще нет девяти.
— Будьте любезны, попросите его величество ненадолго принять меня. Я не спешу, и я могу подождать сколько нужно .
Коленкур пообещал и исчез.
Мария терпеливо ждала в своем темном углу, зная привычку Наполеона засиживаться за работой допоздна. К часу ночи она задремала. А в четыре проснулась от холода.
При мысли, что кто-нибудь может заметить, как она ночью выходит из дворца, она пришла в ужас. И было отчего: ведь императрица находилась в Рамбуйе! На цыпочках прокравшись к экипажу, она уехала, не встретив ни души.
В пять часов утра Наполеон, который всю ночь готовился к отъезду, попросил Коленкура пригласить Марию. Когда он узнал, что в галерее ее нет, на глаза ему навернулись слезы.
— Бедная женщина! — тихо сказал он. — Она решила, что я ее бросил.
19 числа генерал австрийской армии Келлер, русский генерал Шувалов, прусский-Вольдбург-Трухзес и английский полковник сэр Нейл Кэмпбелл, — комиссары, которых союзные державы уполномочили сопровождать Наполеона на остров Эльбу, — прибыли в Фонтенбло.
От них бывший император узнал подробности въезда в Париж монсеньера, брата короля (будущего Карла X), вернувшегося, чтобы совместно с временным правительством подготовить восшествие на престол Людовика XVIII.
К одиннадцати часам приготовления к отъезду были закончены, и Наполеон сел писать последнее письмо Марии-Луизе.
«Дорогая Луиза! Завтра в девять часов утра я уезжаю. Заночую в Бриаре, где рассчитываю получить от тебя весточку. Мой путь пролегает через Невер, Мулен, Лион, Авиньон. Меня больше всего угнетает то, что я несколько дней ничего не буду о тебе знать. Надеюсь, что ты хорошо себя чувствуешь, что мужество тебя не покинуло и ты и впредь будешь достойна своего высокого положения и моей судьбы, и ничто не помешает тебе в этом. Поцелуй сына и береги его! Прощай, моя нежная подруга. Навеки твой.
Фонтенбло, 19 апреля, одиннадцать часов вечера».
На следующий день бывший монарх прощался со старой гвардией. Тысяча двести человек выстроилась в каре во дворе для парадов, носившем название двор Белой Лошади. Наполеон вышел к ним, обнял и поцеловал знаменосца и знамя, а потом «как во сне, глядя прямо перед собой, не оглядываясь», быстро вышел, вскочил в большую дорожную «карету, запряженную шестеркой лошадей», и те понесли его к месту ссылки.
Эту ночь он провел в Бриаре.
До Оранжа, куда он въехал 25 апреля, все шло хорошо. Но уже в Авиньоне столпившиеся по обе стороны дороги люди встретили его криками: «Да здравствует король! Да здравствуют союзники! Долой Бонапартишку! Долой тирана!»
В Оргоне на виселице болталось окровавленное чучело, и на нем надпись: «Рано или поздно, это ждет тирана».
Наполеона, забившегося в глубь кареты, спас граф Шувалов.
Но опасность была так велика, что, проехав примерно с четверть лье, экс-император счел нужным переодеться, дабы изменить внешний вид. Он надел старый синий сюртук, круглую шляпу с белой кокардой, сел верхом на почтовую лошадь и поскакал впереди кареты.
Немного не доезжая до Сен-Кана, путешественники остановились в небольшой гостинице. К Наполеону подошла хозяйка.
— Ну как, не попадался вам по дороге Бонапарт? — спросила она.
— Нет! — ответил он.
— Очень хотелось бы мне знать, удастся ли ему спастись. Мне кажется, народ готов разорвать его на части. И негодяй этого заслуживает. Скажите, его отправят на корабле на этот остров?
— Ну, конечно!
— Надеюсь, по дороге утопят.
— Я тоже на это надеюсь, — отозвался Наполеон. Естественно, этот диалог не мог его успокоить и заставил принять более строгие меры предосторожности. Вот что пишет об этом генерал Вольдбург-Трухзес: