Наполеоновские войны
Шрифт:
М. Б. Барклай де Толли. Рисунок 1810-х гг.
Решение об изменении внешнеполитического курса сказалось и на внутриполитической ситуации, так как сопровождалось важными кадровыми перестановками внутри правящей элиты. Александр I, отправив в ссылку либерала и реформатора М. М. Сперанского, выдвинул на ключевые государственные должности «по обстоятельствам момента» двух известных традиционалистов и полуопальных вельмож – А. С. Шишкова и Ф. В. Ростопчина, долгое время бывших не у дел (император к ним не просто был не расположен, а с трудом их выносил). Имена обоих сановников четко олицетворялись в обществе с национально–патриотическими тенденциями. Фактически сменивший Сперанского на посту государственного секретаря адмирал Шишков воспринимался как страж чистоты русского языка, поборник старины и ревностный патриот, а возглавивший «первопрестольную» Москву Ростопчин, находившийся тогда в зените своей литературной славы, получил в свое время громкую известность как обличитель французомании и застрельщик публицистических памфлетов антифранцузского содержания. Ф. В. Ростопчин на эту должность был рекомендован при содействии великой княжны Екатерины Павловны, как участник ее антифранцузского «тверского салона» [182] . На пост государственного секретаря первоначально Александр I решил назначить Н. М. Карамзина, но его генерал–адъютант А. Д. Балашев указал ему на А. С. Шишкова как человека, обратившего на себя внимания всего общества после речи «О любви к Отечеству», произнесенной в «Беседе любителей русского слова» [183] . При личной встрече император, по словам Шишкова, сказал ему: «Я читал ваше разсуждение о любви к отечеству. Имея таковые чувства, вы можете ему быть полезны. Кажется у нас не обойдется без войны с французами…» [184] Как очевидно, российский самодержец очень чутко умел ловить сигналы, посылаемые ему от дворянства, а его решения стали результатом суммарных векторов умонастроений общества.
182
См. : Кизеветтер А. Исторические отклики. М., 1915. С. 85—88; Ростопчин Ф. В. Ох, французы! М., 1992. С. 12.
183
См.: Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале ХIХ в. // Русская старина. 1902. № 11. С. 211.
184
См.: Записки, мнения и переписка адмирала А. С. Шишкова. Т. 1. Берлин, 1870. С. 121, 123.
План Динабургской крепости
Эти действия российского императора являлись не просто уступкой дворянскому консерватизму или отказом от либеральных ценностей, а свидетельствовали о том, что власть перед грядущим военным столкновением пыталась найти в будущих, чреватых бедами обстоятельствах новую опору в дворянском обществе. Это был весьма расчетливый ход правительства. Двух известных критиков предшествовавшей профранцузской либеральной политики привлекли к сотрудничеству и фактически нейтрализовали. В 1812 г. значительное распространение получили ростопчинские «афиши», а правительственные манифесты и рескрипты составлялись Шишковым. По мнению С. Т. Аксакова, «писанные им манифесты действовали электрически на целую Русь. Несмотря на книжные, иногда несколько напыщенные выражения, русское чувство, которым они были проникнуты, сильно отзывалось в сердцах русских людей» [185] . Да и вскоре почти вся русская журналистика и публицистика в том или ином виде заговорила слегка архаичным и одическим шишковским языком. Впоследствии А. С. Пушкин имел полное право написать про него:
185
Аксаков С. Т. Собр. соч. Т. 2. М., 1955. С. 306—307.
Примечательно, как только военные действия закончились в 1814 г., оба (Шишков и Ростопчин) были уволены от занимаемых должностей и «в воздаяние долговременной службы и трудов, понесенных в минувшую войну» получили назначение состоять членами Государственного совета. «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить».
Annus mirabilis [186] – «На начинающего Бог»
186
Поразительный год (лат.). Это выражение пророчески употребил Ж. де Местр в одном из своих писем еще в апреле 1812 г. : «Может быть, с большим основанием год 1812 наречется annus mirabilis» (Де Местр. Ж. Указ. соч. С. 204).
Срок годности франко–русского союза в Тильзите стремительно истекал. О будущей войне Наполеона против России многие проницательные европейские аналитики заговорили сразу после женитьбы Наполеона (как важнейшего международного политического акта) на австриячке Марии–Луизе и переориентации внешнеполитического курса Франции с России на Австрию [187] . Этому предшествовал отказ Наполеона ратифицировать уже подписанную конвенцию о невосстановлении Польского королевства, а также одновременно неудачное сватовство и переговоры о его возможном браке с великой княжной Анной Павловной. Формально против выступила вдовствующая императрица Мария Федоровна, а Александр I (вежливо отказав) передал мнение матери, что брак сможет состояться не ранее чем через два года.»
187
Например, об этом оставили письменные свидетельства К. Меттерних и Ш. М. Талейран (См.: Шедивы Я. Меттерних против Наполеона. М., 1991. С. 135, 139). В данном случае необходимо отметить, что большинство государственных деятелей европейских держав (потенциальных союзников России – Австрии, Пруссии, Швеции, Англии) скептически оценивали перед 1812 г. шансы Александра I на успех и были уверены, что после ряда поражений русские пойдут на заключение мира с Наполеоном. Именно этим во многом объясняется тот факт, что в 1812 г. англичане и шведы не спешили с реальной помощью России, а в 1813 г. пруссакам и австрийцам понадобилось время для осмысления ситуации и для принятия решения – выступить против Наполеона.
На самом деле каждая из двух самых больших европейских империй проводила принципиально разную долгосрочную политику, их цели и стоящие перед ними задачи становились диаметрально противоположными, поэтому на встречных парах они фатально приближались к военному столкновению. Спорные вопросы и проблемы накапливались, постоянно откладывались в долгий ящик, аккумулировались, но дипломатами никак не решались. Собственно, в отношениях между двумя империями повис, как дамоклов меч, груз непримиримых противоречий. «С этих пор, – писал Н. К. Шильдер, – при обстановке, созданной браком Наполеона, полный разрыв между тильзитскими друзьями становился только вопросом времени» [188] .
188
Шильдер Н. К. Император Александр Первый. Его жизнь и царствование. Т. III. СПб., 1905. С. 14.
Война была принципиально решена в умах правителей (ведение политики полностью находилось в их руках), и никто уже не хотел отступать от принятой программы действий в ущерб достоинства и чести государства. Обе державы, предвидя эту роковую неизбежность, с 1810 г. почти одновременно взяли курс на подготовку к войне, уже лишь формально поддерживая видимость союзнических отношений. Из–за необратимого процесса обострения нараставших противоречий с этого момента стала рушиться политическая архитектура Тильзита. Слишком много факторов способствовали этому и постоянно усиливали подозрения к партнеру. Как снежный ком нарастали претензии и требования, с двух сторон один контрвыпад следовал за другим, усиливая не только атмосферу взаимного недоверия, но и приближая события к военной развязке, хотя императоры все продолжали обмениваться дипломатическими любезностями, заверениями в верности духу Тильзита и желании избежать войны. Но в Петербурге и в Париже уже отдавали себе ясный отчет, что это был откровенный политический блеф или дипломатические увертки. Так, проницательный Ж. де Местр писал уже в декабре 1810 г.: «Охлаждение между двумя императорами началось уже давно и мало–помалу нарастало вследствие тысяч всяких обстоятельств, неизвестных публике. Александр слишком осведомлен, чтобы не подозревать о замыслах и приуготовлениях другого, ведь для подобных вещей не нужно никаких доказательств. Наполеон не может смириться с самостоятельной Россией. Ему совершенно необходимо напасть на нее и покорить своей воле. Поэтому все сведущие люди, и прежде всего главные военачальники, уверены в неизбежности войны с Францией» [189] .
189
Де Местр Ж. Указ. соч. С. 158.
16 марта 1810 г. министр иностранных дел Ж. Б. Шампаньи представил Наполеону секретную аналитическую записку (правда, ее текст очень скоро стал известен в Петербурге) о положении дел в Европе, в которой предлагалось уже «смотреть на Россию как на естественную союзницу Англии и приготовиться бороться на континенте с последствиями сближения между этими двумя державами» [190] . На основе сделанного доклада и строилась дальнейшая политика Франции в отношении России. Почти одновременно, 2 марта 1810 г. (по старому стилю), в российской столице на стол императора легла записка военного министра М. Б. Барклая де Толли «О защите западных пределов России», в которой анализировались возможные будущие действия против армии Наполеона [191] . Этот документ для русской стороны стал фактическим планом подготовки войны с наполеоновской Францией. В 1810 – 1812 гг. из–под пера Барклая выйдут еще несколько планов ведения военных действий как превентивного, так и оборонительного характера.
190
Текст записки Ж. Б. Шампаньи был опубликован на французском языке в кн.: Шильдер Н. К. Император Александр Первый. Его жизнь и царствование. Т. III. С. 471—483. Копию записки в Париже приобрел через Ш. М. Талейрана К. В. Нессельроде в апреле 1810 г. (Lettres et papiers du chancelier comte de Nesselrode. 1760—1850. T. III. Paris, 1909. P. 245).
191
Отечественная война 1812 года. Материалы Военно–ученого архива. Отд. I. Т I. Ч. 2. СПб., 1900. С. 3—5.
Наполеон Бонопарт. Художник А. Аппиани. 1805 г.
В начале 1812 г. даже французские и русские дипломаты, Наполеон и Александр I открыто обсуждали между собой возможности возникновения военных действий, мало сомневаясь, что такой перспективы удастся избежать [192] . Важно понять, чем в этот период руководствовались и из каких посылок исходили оба императора, вставая на путь подготовки к войне. Для Наполеона важнейшим фактором всей его внешнеполитической конструкции являлась экономическая блокада Англии: все государства, которые тайно или явно поддерживали торговые связи с туманным Альбионом, автоматически становились и врагами Французской империи. В таком случае любой отступник должен быть наказан. Собственно, вся континентальная Европа в это время поддерживала блокаду Британии, в первую очередь угрозой применения силы. Выход России из этой системы фактически означал не просто нарушение взятых ею обязательств или прорыв континентальной системы, но и грозил важными политическими последствиями. Россия, одна из ведущих европейских держав, с 1807 г. считалась главным партнером Франции в борьбе с Англией. Ее отказ от союзного курса на практике означал крах антибританской политики Наполеона, так как давал очень нежелательный пример другим странам Европы. Логика существования континентальной блокады не могла допустить ни одного исключения, поскольку в таком случае пропадал смысл ее проведения. 6 марта 1812 г. Наполеон в речи перед Государственным советом об организации национальной обороны прямо заявил, явно имея в виду Александра I: «Всякий, кто протягивает руку Англии и прорывает континентальную блокаду, объявляет себя врагом императора…» [193] Вернуть же Россию на рельсы антибританской политики можно было только военным путем. Известный французский наполеоновед Ж. Тюлар, оценивая борьбу с Англией как краеугольный камень всей внешней политики Наполеона, считал, что «любое государство, не участвующее в континентальной блокаде, превращалось во врага: невозможно было сохранять нейтралитет в том противостоянии, которое Наполеон навязал “океанократам”. По его мнению: «Разрыв с Францией, к которому стремился русский царь, отвечал политическим и экономическим интересам России» [194] .
192
Например, см.: разговор русского посла А. Б. Куракина с Наполеоном 13 апреля 1812 г., где прямо говорилось о начале войны (Попов А. Н. Отечественная война 1812 года: Сношения России с иностранными державами перед войной 1812 года. М., 1905. С. 173—187).
193
Цит. по: Валлоттон А. Александр I. М., 1991. С. 149—150.
194
Тюлар Ж. Наполеон, или Миф о «спасителе». М., 1996. С. 170, 316.
Это была основная стратегическая задача Наполеона в кампании 1812 г. Фактически к этому времени он загнал себя в тупик, и кардинально изменить ситуацию французский император мог (как он надеялся) только при помощи своего главного инструмента – победоносной армии, уже многократно помогавшей ему разрешать узловые проблемы европейской политики. С этой точки зрения странно звучит заявление маститого французского историка А. Вандаля, что «ответственность за разрыв падает, главным образом на русского монарха» [195] . Скажем так, это чисто французское объяснение тогдашней очень сложной политической ситуации – Российская империя вопреки своим национальным интересам должна была во всем поддерживать Наполеона. Зададимся простым вопросом – с какой стати? Конечно же, нельзя говорить о каких–то планах завоевания Наполеоном России (это было просто не реально), но речь шла о навязывании определенного внешнеполитического курса. Все последующее зависело от армий двух империй и от достигнутых результатов на полях сражений.
195
Вандаль А. Наполеон и Александр I. Т. I. С. IX.
Юзеф Понятовский. Гравюра XIX в.
Бесспорный факт – Александра I всегда очень тяготили «тильзитские оковы», чем дальше, тем труднее ему было придерживаться союзнических договоренностей. Да и при проведении реальной политики имелось слишком много точек, где пересекались в то время интересы России и Франции: Балканы, Польша, германские государства – ведь в последних проживало слишком много родственников русского царя, а сам он являлся главой Ольденбургского дома (герцогство Ольденбургское было присоединено к французской империи в нарушение Тильзитского договора). Постоянным раздражающим фактором оставались внешнеполитические шаги Наполеона, многие из которых были откровенно и прямо нацелены против России. С нашей точки зрения, если верить в существование геополитического фактора, то в 1807 – 1812 гг. он как раз был направлен против русско–французского союза, так как сфера влияния империи Наполеона через сателлитов с 1807 г. напрямую соприкасалась с русскими границами, и Франция к 1812 г. стала представлять уже прямую угрозу не только интересам, но и территориальной целостности России.