Наполеоновские войны
Шрифт:
Дворец в Вильно (совр. Вильнюс), где останавливался Наполеон
Необходимо заметить, что большинство авторов предвоенных планов выступали за ведение оборонительных действий, и среди них проект Фуля отличался лишь деталями, суть которых состояла в создании фланговой позиции, ставившей под угрозу коммуникационную линию противника. При сравнении планов Фуля и взглядов Барклая надо сказать, что в основе их лежала однотипная концепция. Но, по замечанию В. В. Пугачева, идеи Фуля были изложены «в такой педантично–абстрактной, не считающейся с реальностью форме, что его предложения не могли осуществиться даже в самой минимальной степени» [260] . Это мнение ученого наталкивает на мысль, что план Фуля уже в 1811 г. должен был маскировать настоящий ход подготовки к войне. Кроме того, несмотря на формальный момент сходства, планы Фуля и Барклая по существу были противоположны в предлагаемых мероприятиях для реализации отступления. Проекты Фуля четко, чуть ли не по часам, регламентировали все действия войск и тыловых учреждений, привязывали все передвижения армий, вне зависимости от возможных ситуаций, к избранной им фланговой позиции, которая мыслилась как панацея от полководческого гения Наполеона. Весь комплекс военно–оперативной документации свидетельствует, что разработанный Фулем план, от отдельных действий до общего замысла, не соответствовал его четко расписанным указаниям. Напротив, в представленных на рассмотрение планах Барклая везде присутствовала мысль, что реальности войны могут оказаться богаче довоенных представлений и предвидений. Его фраза «действовать по обстоятельствам» звучала как лейтмотив, и она очень часто встречалась в проектах, приказах, деловой переписке военного министра. Опыт предшествующих войн глубоко видоизменил и тактику боевых действий, и саму русскую военную доктрину. Барклай понимал, что командующему необходимо предоставить широкую самостоятельность в выборе тактических решений, а не сковывать жесткими рамками планов, расписанных с прусской методичностью и мелочностью. Не случайно в его проектах сразу закладывались несколько возможных ситуаций, лишь контурно определялись действия русских частей и не ставились точные ограничения в географических пределах, что создавало предпосылки для проявления инициативы младшим военачальникам. Инвариантность – вот принципиальное отличие взглядов Барклая от фулевских планов–регламентов.
260
Пугачев В. В. К вопросу о первоначальном плане войны 1812 года // 1812 год. М., 1962. С. 34.
Переписка между Барклаем и главнокомандующими армиями и командирами корпусов свидетельствует, что в Петербурге в марте 1812 г. была выработана идея операционного плана и принято решение при приближении Великой армии перейти первыми границу, а затем начать отступать на свою территорию, тем самым затруднить движение противника [261] . Предполагалось, что Наполеон основные силы соберет в районе Варшавы, поэтому наступать будет 1-я Западная армия, а армия Багратиона начнет отступление на Житомир и Киев. Глубина фронта русских действий на территории противника предполагалась минимальной, тем более что Наполеон форсировал движение к русским границам. 4 апреля, узнав о занятии французами Кенигсберга, Барклай писал Александру I: «Едва ли можно будет нам правым корпусом и первою армиею предпринять ни что другое, как только опустошение некоторого пространства неприятельской земли» [262] .
261
РГВИА. Ф. ВУА. Д. 3501. Л. 29—30, 38 об.
262
Отечественная война 1812 года. Материалы Военно–ученого архива. Отд. I. Т. ХI. С. 54—55.
Если русская стратегия к этому времени была уже выработана, то операционный план не был окончательно оформлен. В письме от 4 апреля к императору Барклай указывал, что начальникам армий и корпусов необходимо разработать «начерченные планы их операций, которых они по сие время не имеют» [263] . В ответ на предложение наступательных действий Александр I вынужден был послать копию австрийско–французского союзного договора и предложил подождать его приезда в армию, чтобы окончательно определить дальнейшие действия. Уже который раз внешнеполитические моменты заставляли колеблющегося российского императора пересмотреть планы.
263
Там же. С. 2.
Корректировка русских планов перед началом войны
С приездом Александра I в Вильно 14 апреля 1812 г. начался заключительный этап выработки русского плана. После войны Барклай в «Объяснениях о военных действиях 1-й Западной армии», отвечая на вопрос, можно ли было предпринять войну наступательную, писал: «С самым начатием ее, среди народов нам уже неприязненных, мы подвергли бы себя и с флангов и с тылу опасности… Не оставалось ничего более, как вести войну оборонительно; и она, таким образом, с совещания общего предпринята» [264] . Но борьба в высших штабных сферах вызывала колебания в вопросе, начинать ли первыми или дождаться перехода границ Наполеоном. Да и сам Барклай, как свидетельствуют его инструкции генералам в апреле 1812 г., предлагал занять часть территории противника в целях искусственного удлинения глубины района отступления [265] . Это было оправданное решение с военной точки зрения, но не брались в расчет внешнеполитические соображения. От инициативы в военных действиях пришлось отказаться, лишь вероятно, по настоянию Александра I. Кроме того, сведения разведки не оставляли сомнений, что Наполеону удалось создать численное превосходство на всей протяженности границ с Россией. Уже весной 1812 г. благодаря разведке все симптомы нападения стали настолько явными, что официальное мышление на всех уровнях – военном и гражданском – находилось во власти твердой уверенности, что Наполеон собрался воевать в самом ближайшем будущем. Так, например, после инспекционной поездки Александра I перед войной в 1-й пехотный корпус штабные офицеры П. Х. Витгенштейна уже отвечали на расспросы своих коллег о будущих действиях: «Мы будем отступать». – «Далеко ли?» – «Хотя бы и до Волги» [266] .
264
Цит. по: Богданович М. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. Т. I. С. 487—488.
265
Отечественная война 1812 года. Материалы Военно–ученого архива. Отд. I. Т. ХIII. C. 411; Пугачев В. В. К вопросу о первоначальном плане войны 1812 года // 1812 год. С. 41—43.
266
Цит по: Попов А. Н. Эпизоды из истории двенадцатого года // Русский архив. 1892. № 3. C. 344.
А. И. Остерман–Толстой. Художник Дж. Доу. 1820–е гг.
В это же время было решено использовать средства, которые больше соответствовали реальным возможностям страны и соотношению потенциалов, то есть вести борьбу на истощение противной стороны. Несмотря на известное колебание в выборе пути и средств для достижения победы, русское командование к началу войны твердо решило первое время отступать. Об этом свидетельствует служебная переписка руководителей армии и комплекс мер, осуществленный накануне войны по эвакуации территории: вывоз ценностей, архивов, продовольствия и людей, реквизиции и уничтожения мельниц, магазинов и т. д. [267] .
267
Отечественная война 1812 года. Материалы Военно–ученого архива. Отд. I. Т. ХII–ХIII; Харкевич В. 1812 год: От Немана до Смоленска. С. 94—96. Эти мероприятия хорошо разобраны в недавно опубликованной монографии А. И. Попова (См.: Попов А. И. Указ. соч. С. 63—67).
Для прояснения вопроса об операционном плане необходимо также четко определить, кто же командовал русскими войсками в начале войны, ведь между любым замыслом и результатом стоит исполнитель. Он может совершенствовать замысел, а может и исказить. Пугачев, вслед за Омельяновичем и П. Вороновым, считал, что фактическим главнокомандующим был Александр I [268] . Действительно, на основании § 18 «Учреждения для управления Большой действующей армией» Александр I, прибыв к армии, автоматически становился ее главнокомандующим. Этот параграф гласил: «Присутствие императора слагает с Главнокомандующего начальство над армиею, разве бы отдано было в приказе, что главнокомандующий оставляется в полном его действие» [269] . Соответствующего приказа отдано не было.
268
Омельянович. План Пфуля // Военный сборник. 1898. № 2. С. 223—224; Воронов И. Кто управлял русскими войсками в июне 1812 г. // Русская старина. 1912. № 7. С. 163.
269
Учреждение для управления Большой действующей армией. СПб., 1812. С. 7.
Барклай де Толли, человек военный, сам принимавший участие в разработке «Учреждения…», строил свои отношения, строго придерживаясь буквы закона. «Меня удивляло, – писал адмирал А. С. Шишков, – что государь говорил о Барклае, как о главном распорядителе войск; а Барклай отзывался, что он только исполнитель его повелений» [270] . Многие современники, входившие в окружение царя, имели тогда основание считать императора главнокомандующим армией. Так, например, перед войной флигель–адъютант А. И. Чернышев, достаточно хорошо ориентировавшийся в коридорах власти, находясь в Вильно, написал в поднесенном Александру I проекте: «Так как Его Императорскому Вел–ву угодно было встать лично во главе своих армий…» [271]
270
Записки, мнения и переписка адмирала А. С. Шишкова. Т. 1. С. 125.
271
[Чернышев А. И.] Проект правил о порядке службы дежурных флигель–адъютантов при Его Величестве во время войны // Военный сборник. 1902. № 4. С. 231.
Военный министр от имени императора отдавал приказы другим главнокомандующим, что в некоторой степени ставило его выше П. И. Багратиона и А. П. Тормасова, обладавших, как первые лица в армии, абсолютно равными правами. Но в своей армии он не мог чувствовать себя полноправным хозяином и считал себя первым помощником императора. В первом приказе, изданном Барклаем в начале войны, речь шла об Александре I, как о начальствующем над армией. В приказе говорилось: «…приспело время… предводимым самим монархом, твердо противостать дерзости и насилиям…» [272] Не случайно, что в знаменитом письме к Александру I о необходимости его отъезда из армии авторы этого послания (А. С. Шишков, А. А. Аракчеев, А. Д. Балашев) первую причину видели в том, что «государь император, находясь при войсках, не предводительствует ими, но представляет начальство над оными военному министру, который, хотя и называется главнокомандующим, но, в присутствии его величества, не берет на себя в полной силе быть таковым с полной ответственностью» [273] .
272
Листовки Отечественной войны 1812 года. М.,1962. С. 21; Столетие военного министерства. Т. III. Отд. 4. СПб., 1907. С. 139.
273
Записки, мнения и переписка адмирала А. С. Шишкова. Т. 1. С. 143.
Фактически же император постоянно вмешивался в управление и старался направлять ход событий. Даже корпусные командиры, не говоря уже о Багратионе и Платове, были обязаны представлять ему рапорты, сверх присылаемых Барклаю. Такое положение очень устраивало монарха и фактически так было и до этого, в 1805 г., и после, в 1813 – 1815 гг. Неудачи в любой момент можно было списать на главнокомандующего, а лавры побед всегда присвоить себе. Подтверждением тому, что император предвидел ситуацию в случае неудачи, находим в его письме к Барклаю от 24 ноября 1812 г. «Принятый нами план кампании, – писал Александр I, – по моему мнению, единственный, который мог еще иметь успех против такого врага как Наполеон… неизбежно должен был, однако, встретить много порицаний и несоответственной оценки в народе, который… должен был тревожиться военными операциями, имевшими целью привести неприятеля вглубь страны. Нужно было с самого начала ожидать осуждения, и я к этому подготовился…» Это письмо имеет важное значение для нашей темы. Смысл первой фразы («принятый нами план…») можно истолковать двояко: 1) что Александр I считал создателями плана себя и военного министра; 2) подразумевал более широкий круг – свое военное окружение. Но письмо было адресовано Барклаю, и в тексте царь обращается только к нему: «Как только план был принят, нужно было подготовить все для его исполнения. Мы вполне располагали для этого временем и, однако, многого не было сделано». Далее, император высказал претензии Барклаю, перечислив ряд мероприятий, на которых он настаивал и которые не были выполнены [274] . Весь текст письма свидетельствует, что российский монарх под творцами и исполнителями плана имел в виду только себя и своего министра. Из письма, правда, неясно, как подготовился Александр I, ожидая «с самого начала… осуждения». В данном случае он подставил сначала Фуля, сделавшегося первым объектом «осуждения» военными кругами, второй жертвой для общественного мнения России стал сам Барклай. Перед отъездом из армии российский император обсуждал с ним образ действий против Наполеона. Не сохранилось сведений о «высочайших инструкциях», но известно, что обещал делать Барклай из его письма Александру I от 27 января 1813 г.: «Я уверил Ваше Вел–во, что не подвергну опасности бесполезной или несвоевременной гибели Вашу армию, единственную опору Отечества, и, если не буду в состоянии нанести неприятелю решительных ударов сначала, то вся моя надежда будет основана на ведении кампании в позднее время года. Я сдержал свои обещания». Еще ранее, 24 сентября 1812 г., он писал тому же адресату: «Я избегал известное время генерального сражения вследствие зрело обдуманных оснований, не обращая внимания на все разговоры по этому поводу…» [275] Это подтверждается перепиской Барклая под Смоленском с Александром I и Багратионом. 30 июля 1812 г. он писал монарху о задаче не подвергнуть «опасности Государство наше без всякой нужды, тем более, что Высочайшая воля Ваша есть Государь продлить сколь можно более кампанию, не подвергая опасности обе армии». 27 июля 1812 г. главнокомандующий 1-й Западной армией писал в аналогичном ключе Багратиону: «…все дела наши теперь состоят только в том, чтобы выиграть время и дать сформироваться новым нашим внутри России войскам» [276] .
274
Военный сборник. 1904. № 1. С. 234—236.
275
Там же. С. 225, 240.
276
Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Е. И. В. канцелярии. Вып. 14. Ч. 1. СПб., 1913. С. 23, 55—56.
Подтверждение выбранной системы войны мы находим в предназначенных для опубликования в прессе известиях Главной квартиры, просматриваемых перед отсылкой императором в первые дни после начала войны. Содержание сообщений недвусмысленно свидетельствовало о принятии отступательной тактики. Так, 17 июня писалось: «Опыты прошедших браней и положение наших границ побуждает предпочесть оборонительную войну наступательной, по причине великих средств, приготовленных неприятелем на берегах Вислы…»; войска приступили «к занятию назначенных заблаговременно им мест»; за 5 дней русские корпуса не были атакованы; что «начало весьма различное от того, каким прочие войны императора Наполеона означались». В известиях от 23 июня уже разбирались первые результаты русского замысла: «По всем обстоятельствам и догадкам видно, что принятый нами план кампании принудил французского императора переменить первые свои распоряжения, которые не послужили ни к чему другому, как только к бесполезным переходам, поелику мы уклонились от места сражения, которое для него наиболее было выгодно. Таким образом, мы отчасти достигли нашего намерения, и надеемся впредь подобных же успехов» [277] . Любопытно отметить, что известия были рассчитаны только на общественные круги. В приказах же и обращениях командования к армии неоднократно указывалось на скорое генеральное сражение.
277
ГАРФ. Ф. 1165. Оп. 1. Д. 136. Л. 129—133.