Напряжение
Шрифт:
Только одинокая фигура мужчины, терпеливо всматривающегося в горизонт на крыше дворца, подсказывает, что спокойствию не суждено продлиться долго.
С громким стрекотом пронеслась по небу синяя капля боевого вертолета, пронзила серые паруса дождей вдали и уже через мгновение рухнула на белоснежный круг взлетной площадки, замерев в каких-то метрах над землей, чтобы плавно опуститься, скрыв собой алый герб в его центре. Две винтовых пары, до того видимые лишь маревом на фоне неба, замерцали, останавливаясь, обретая привычную форму чуть согнутых к земле стрекозиных крыльев.
Отодвинулась вбок тяжелая створка, давая
Протянулись к вертолету две линии слуг, наклоном головы встречая своего владыку. Самые близкие из них с почтением приняли скинутую с плеч шубу, приняли в лакированный ларь драгоценные перстни, равнодушно сорванные мужчиной со своих пальцев. В этом месте, затерянном средь бескрайней тайги, некому доказывать богатство рода, демонстрируя уникальные самоцветы, незачем таскать тяжелые и душные меха, напоминая о древности рода. Обитатели дворца, прозванного 'Яслями', и без того знают, что они — самые — самые, от самых юных обитателей до заслуженных старцев, удостоенных чести следить за самым ценным, что есть у клана. А чужих тут сотню лет не было, даже случайных грибников или охотников, заплутавших или забравшихся слишком далеко — те еще на дальних подступах благоразумно верили голосу из кустов и крон деревьев, что зверья и грибов дальше нет.
Только тиара осталась на челе мужском, как символ статуса… и рабочий инструмент. Там, за тоненькой серебряной гравировкой древнего мотива прятались технологии дня сегодняшнего, непрерывно связывающие главу клана с верными профессионалами. Не только звуковая связь, нет — они видели, что видел он, слышали, что ему говорят, вычеркивая слово 'личное' из жизни. Некогда это раздражало и вызывало гнев, ныне — стало вторым 'я'. Слишком много значило слово в этом мире и слишком часто от него требовали дать решение прямо сейчас, надавливая сроками и стращая отказом, чтобы игнорировать мудрые советы. Не говоря уж о мелких деталях и намеках, которые могли быть упущены и поняты неверно, если бы вместе с ним не смотрели в мир четыре камеры, скрытые в декоративных завитушках рун. Вполне можно поступиться личным, интимным и приватным, когда от решений зависит жизнь и благоденствие полутора миллиона подданных княжества. Знали о природе серебряного обруча очень немногие, в числе которых был и встречавший его смуглый господин.
— Звал? — Тяжело бросил глава, дождавшись, когда слуги скроются за дверьми кабинета, оставляя его наедине с тем, чье сообщение буквально выдернуло его из властных коридоров столицы и обеспечило шесть часов вертолетной болтанки.
Был бы кто другой автором послания — и бровью не повел, больно мутные события начали происходить за его спиной. Но автора лаконичной шифровки с текстом 'Прилетай' он игнорировать не мог. Лучший друг, воспитатель и защитник его ребенка, брат не по крови, но по ритуалу, сотворенному на поле боя меж их отцами, никогда не тревожил зря.
— Как я выгляжу? — Амир поправил воротник рубашки под белоснежным костюмом и требовательно посмотрел на серебро обруча.
— Как смертник. — Отреагировал на промедление князь.
— Тс, ты некомпетентен, — цыкнул на него друг и повернулся боком.
Возмущенно вздохнули в ответ, собираясь разродиться речью об усталости и долгом перелете, да так же быстро успокоились, ведомые тихим шепотом потайного наушника.
— Пул аналитиков сообщает, что ты засранец, — проворчал в ответ мужчина, теряя всякое раздражение. — Но Тамаре понравится.
— Тогда все.
— Отлично, тогда я полетел?
— Ага, только к дочери загляни. — Легкомысленно бросил товарищ.
Окна на короткий миг мигнули, сигнализируя о включении защиты. Дрогнул пол, слегка приподнимая мужчин над общим уровнем этажа, синхронно двинулся потолок и вроде бы нерушимые стены — все для того, чтобы создать комнату внутри комнаты, пространство меж которыми тут же наполнилось гудением энергощитов. Дворец и без того мог похвастаться достойной защитой от чужого внимания, но сотворенная трансформа возводила безопасность в абсолют. Пропал и еле слышный фон от связи с обручем — получат запись после.
— Она сказала, где он? — Произнес князь внезапно пересохшим горлом.
Тягостное волнение пронизывало его, кружило надеждой и заставляло вслушиваться в гудящую тишину комнаты, чтобы не пропустить желанный ответ. Странное дело — единственный человек, кто мог так играть с его эмоциями, был одиннадцати лет от роду, да еще родной дочерью. Нигде и никогда князь не был просителем, однако же… сподобился, к пятому десятку лет.
Полгода назад юная леди, завершая рисунок с тигром в раскраске, на вопрос тренера — куда полетим в следующий раз, буднично уведомила, что больше никуда летать не надо. Она и без того месяц, как брата нашла…
Амир тогда растерял всяческое восточное хладнокровие и несвязным воплем вытащил друга из Москвы. Срочный рейс, паника, звон ящиков с шампанским, возбужденный хор голосов аналитиков в 'обруче'… И вот два великовозрастных дурня стоят перед серьезной девочкой и третий раз переспрашивают — 'почему нет?', выслушивая совершенно детское 'потому что'.
Кто знал, что тяжелая миссия по обузданию пророческого дара может так завершится? Ну, кроме пророчицы, разумеется.
Все видели встречу, слезы и радость, восторг и успех, стараясь не думать, что делать с новоявленным принцем — куда важнее был 'рабочий' оракул. А девочка видела, что будет 'после' и 'наказала' отца, отказавшись говорить, где находится брат. Наказала за будущее, не за прошлое.
Первая попытка надавить завершилась полным отказом сотрудничать. То есть — непробиваемым детским 'не — а', против которого не было приема. Потому что первому, кто предложил силовой метод, поджег волосы Амир.
В общем, теперь у клана был оракул огромного потенциала и силы, который показывал язык и закрывал ушки ладошками.
В ту ночь многие умудрились нажраться шампанским так, что под утро даже фигура казначея, гордо декламирующего вирши стоя на столе, никого не удивляла. Потому что за окном, в воздухе над лесом, огромный электрический дракон пытался поймать огненного за хвост. Потом тушили лес, сажали новый и много думали.