Напряжение
Шрифт:
У самой кромки ограды обнаружилась закрепленная хомутами деревянная дощечка – потемневшая от возраста, растрескавшаяся от дождей и жары, с затейливым, хоть и грубоватым узором, где-то определенно виденным ранее. Только где?
– Всего доброго, – лязгнула заслонка.
– Липатов, ты не сдашь, – убежденно произнес Сергеев, с громким хлопком закрывая папку.
– А что я?!
– Видишь число насечек на нижней кромке герба? Он служил у «Древичей» двадцать лет. Какого хрена ты вылез?! – Сплюнув на дорогу, полковник развернулся к машине.
– И что, он теперь может держать нас на улице и сметь нам отказывать? – набычился Липатов,
– Живо за руль. – Полковник пресек лишние разговоры на улице и продолжил только после того, как мигнула зеленая лампочка самоизоляции. – Мы закон, а не власть. Хочешь власти – возвращайся в полицию.
– Наши вчера аристократа повесили – и ничего, висит себе, права не качает, – ворчал стажер, выруливая в поток.
– От него отказались свои же, мы исполняли чужой приговор, – выдохнул полковник, успокаиваясь. – Видишь, как хорошо едем? А все почему? Мы двигаемся попутно. И служим мы так же! Пока наши интересы не пересекаются с владельцами больших тяжелых фур, все идет замечательно. И ты даже можешь попросить их водителей сделать так, как тебе нужно.
– Унижаться каждый раз?
– Нам почетно помогать, – со снисхождением посмотрел старший на стажера. – Они сами будут рады, из уважения к нашему господину или ненависти к конкурентам. Всего одно условие – прояви учтивость.
– И что теперь делать? – загрустил Липатов, к радости полковника осознав свою вину.
– Попросим нашего воеводу попросить конунга этого уважаемого человека попросить своих детей ответить на наши вопросы, – пожал тот плечами.
– Долго, – понурился стажер.
– Я тебе больше скажу – после того, что ты сделал, еще и бесполезно.
Глава 20
Насекомые и тапки
Мы вошли в город с северо-востока, через старое городское кладбище. Единственная дорога в это место выходила на трассу до блокпостов и крупной надписи «Багиево», здесь же она и заканчивалась, не соединяя молодой лес, разросшийся на месте заброшенного захоронения, с пригородом – мешал овраг в два десятка метров глубиной. Да и не жил тут никто. Оттого и новые хозяева города никак не озаботились закрыть тут движение с этого направления – груз тут все равно не провезти, да и людям пройти ой как непросто. Если бы не дядькины умения – так и застряли бы в болотистой низине, у берега мутноватой речки, проходящей по самому дну расщелины. А с его помощью прошли словно по ступенькам. Под конец все-таки пришлось карабкаться, цепляясь за корни кустов и траву – дядя Волк посоветовал завершить «лестницу» пораньше, чтобы ее не было видно издалека. Только кто должен был увидеть, непонятно – словно вымерло все вокруг. Даже на той стороне оврага жизни было больше – пели птицы, глянула издалека умная мордочка лисы.
«Неужели все уже покинули город? – екнуло под сердцем. – Да нет, не должно бы, – успокоил сам себя, вспомнив суету в городе, из которого мы прибыли, забитые до отказа вокзалы с отбывающими людьми, череду автобусов, скорбно плетущихся по дороге длинной колонной. Не могло оно все кончиться так внезапно для города, насчитывающего две сотни тысяч жителей.
Мы двигались по краю дороги, забитой обломками рухнувшего дома. Не могу представить, что должно было сделаться с массивным камнем первого этажа разрушенного строения, чтобы все его остальные этажи превратились в оплавленный щебень, местами покрытый желтой глазурью стекол и черной – металла.
– Ты слишком уверенно выглядишь для погорельца.
Так получалось, что я шел на два шага впереди, выбирая нам путь на каждом повороте – карту я выучил на совесть, так что ориентировался легко. А вот дядька путался без уличных табличек и указателей – на разрушенных домах как-то их и нет…
– Разве я не должен знать город, в котором живу?
– Дело не в этом. Твое выражение лица… Слишком спокойное.
– Считаете?
Я глянул в уцелевшую витрину дома, внимательно оценил образ, придуманный на прошлой остановке. Тапочки, надетые после покорения оврага, но уже достаточно грязные от путешествия по разрушенным улицам. Шорты – я их и не переодевал, так что некогда бежевые, сейчас они раскрашены листвой и землей. Рубашка с короткими рукавами без карманов – серая от пыли, белая только с изнанки. Красная бабочка – бессменная, идеальная, хоть и самая старая из всего комплекта.
По легенде, я вышел из дома, когда все случилось, а очнулся уже в развалинах, с болью в голове и раскачивающимся миром перед глазами. В карманах шорт только карта памяти – память о прошлом, без имен и дат, еще немного денег. На рубашке карманов нет и вовсе – некуда класть документы, все осталось там, где и сгорело. Лицо усталое, чуть осунувшееся за три дня без сна и нормальной еды. Только глаза действительно все выдают – равнодушные ко всему.
– Подержите, – приняв решение, я снял с себя бабочку и передал дядьке.
Прикрыл глаза и представил, будто бабочка потерялась в дороге, исчезла на длинном пути. Быть может, зацепилась за острую ветку? Осталась на дне оврага, в песке, под мутным стеклом воды? Из глубины души пришла тревога, накатило маятное чувство тоски и паники, желание бежать обратно и искать, а вместе с ними – безнадежность понимания, что все потеряно.
– Вот, другое дело… – прорвался до паникующего сознания довольный голос.
Я вновь открыл глаза и сам не узнал того, кто стоял в отражении – и одежда та же, но вид… Так выглядел Толик в свой первый день в интернате.
– Ты уже придумал, где живешь? Улицу, дом, соседей, друзей, школу, учителей?
– Дом по улице Ямаша-мурзы, мы прошли его десять минут назад. Помните, еще вывеска ресторана лежала на полу, в крошке стекла, пришлось обходить?
– Помню, – кивнул Валентин.
– Я с семьей приехал из Верхнего Новгорода, снимали здесь квартиру. В том доме много кто сдает жилье. Друзьями пока не обзавелся, в школу мне только в сентябре надо. Гулял один, успел оббегать половину города, но хорошо знаю только свой квартал. Семью я позаимствую у хорошего знакомого, его отец и мама погибли в автокатастрофе, он много о них рассказывал. О бывшей школе и друзьях – тоже.
– Сойдет, – согласился дядька. – Кто тогда я?
– Попутчик.
– Вот так, без истории? – глянул он искоса.
– А вы расскажете мне о себе? – полюбопытствовал я, надеясь на историю жизни.
– Вряд ли, – обескуражил Валентин.
– Значит, мы просто идем вместе, пока вам не надо будет по своим делам, а мне – по моим.
– Что с договором? – похлопал он рукой по правому карману.
– Будут спрашивать – покажете.
– Да кто тут будет спрашивать?
– А вон стекла на солнце мигнули, – указал я подбородком на полуразрушенную высотку с будто бы откушенным боком. – Под самой крышей. Окон там нет, так что бинокль, наверное.