Наречённая из-за грани, или Попаданка в придачу
Шрифт:
Не сказать, чтобы каждое слово Трины для меня прямо откровением сотого левела явилось, однако это не те новости, что предназначались для ушей посторонних.
И не совсем посторонних тоже.
Я всё-таки рискнула обернуться.
Служанка взирала на меня с крайней степенью недовольства – чья я там тень и откуда взялась, ей было абсолютно пофиг, лишь бы незваные гости упёрлись поскорее.
Удивление Ормонда прибавило в размерах – ещё бы, не каждый день подобное слышишь, пусть бы и от женщины, считающейся сумасшедшей.
В Филиппе явно боролись недоверчивое изумление, подозрительное озарение и отчаянная попытка трактовать слова Трины как-то иначе – сочетаемому предполагается
– Магда, можешь идти, – велела Трина.
– Но озейн Ферворт…
– Иди. И не беспокой нас, пока не позову.
– Слушаюсь, озел Ферворт.
Дверь за нашими спинами закрылась со стуком куда более громким, чем следовало бы. Трина поднялась, приблизилась, разглядывая меня то под одним углом, то под другим.
– Барахтаться прекрати, – неожиданно резко бросила она.
– Я не… – да я вообще ничего не делаю, стою на одном месте, даже пальцем не шевелю.
– Прекратишь – и плетение станет тоньше, ровнее. Иначе навяжешь себе узлов… той, другой, уже всё равно, она свою сеть в другом месте начнёт, а тебе с этими узлами жить.
– Той… вы имеете в виду настоящую… ну, прежнюю… душу? – спросила шёпотом.
Жаль, не предложила мужчинам выйти вслед за служанкой. Говорить свистящим шёпотом, понимая прекрасно, что Филипп и Ормонд всё равно слышат большую часть беседы, было не слишком-то удобно.
– Она ушла.
– Куда?
– Туда, куда нити её увлекли.
– Она… умерла? Или мы телами поменялись?
Трина безразлично пожала плечами, будто в её представлении смерть и обмен телами с человеком из другого мира были событиями равнозначными.
– А я? Мне-то что делать? – всплеснула я руками. – Я, между прочим, перемещаться нормально не могу. Выпадаю рандомно то на перепутье, то в другой домен, а после не могу ни обратно вернуться, ни понять, что, как и почему произошло.
– Потому что барахтаешься и путаешь.
И разговаривать с этой адарой не шибко легче, чем с Ярен.
– Как перестать барахтаться?
– Не барахтайся.
Млин, да проще простого! Как я сама до сей гениальной мысли не додумалась, а?
– Ты здесь и сеть свою начала здесь. И сочетаемые твои тоже здесь. Мировая сеть велика. Очень велика, – Трина начала неспешно обходить меня кругом. Мужчины застыли изваяниями у двери, то ли не решаясь вмешаться, то ли опасаясь. – Безгранична. Она зовёт нас, подобная той силе, что побуждает птиц улетать в другие края в определённые сезоны. И чтобы не покинуть этот мир окончательно, мы избираем себе сочетаемых. Они – наш якорь, удерживающий нас под небесами этого мира. Оттого чем сильнее адара, тем больше сочетаемых она себе избирает. Они… пожалуй что заземляют её и её силы, – голос Трины стал звучать тише, монотоннее. – Ты пока ещё чужда миру и не слышишь зова, но со временем ты привыкнешь, закрепишь сеть и услышишь. Ты зовёшь её, и она откликается, развёртывается перед тобой, такая огромная, бескрайняя. Ты говоришь, куда желаешь попасть, и она указывает тебе путь, пропускает тебя через себя кратчайшей дорогой. Только в твоём теле, теле женщины, дочери Анайи, кроется искра дара. Только в твоей крови, пронесённой через многие поколения адар, сохранилась сила, наследие наших предков, первыми ступивших на эти земли.
Я слушала Трину, тщетно силясь отделить метафоры от советов, имеющих сколько-нибудь практическое применение.
Сети, зов, дар…
Как-то сложно всё.
– Все мы хотим убежать, – негромкий, убаюкивающий голос доносился словно со всех сторон разом и ниоткуда в частности. – Высокие и малые, сильные и бессильные, юные и изрядно уже повидавшие. Что нам стоит броситься в пучину этого огромного мира, что нам открыт? Быть сегодня здесь, завтра там и ни один перелом нам не преграда. Но день за днём мы делаем выбор, мы остаёмся, исполняем то, что должно. Добровольно привязываем себя к людям, местам, предметам, хотя по-настоящему нас не держит ничто, кроме сетей. Да и все они, люди, места и предметы, лишь соединение и переплетение нитей, развилки, узелки…
Ощущение было, будто я легла спать и даже задремала, хотя по пробуждению не могла вычленить момент, когда сон успел подкрасться и сморить.
Глаза закрылись сами собой, и я не поняла когда.
Голос Трины истаял.
И я уже привычно провалилась.
Только вот куда? Ни единой белой вспышки не заметила.
А потом я услышала зов.
Глава 14
Глава 14
На что он похож, зов этот?
Могу сказать, на что он не похож.
Не оклик, не песня, не звук, чей источник пребывал извне.
Зов – нечто иное, непостижимое, рождающее внутри тебя. Разрастающееся, крепнущее с каждым ударом сердца, влекущее тебя неудержимо в неизвестность, навстречу миру. Ты не понимаешь до конца, что это и откуда оно берётся, не можешь разобраться в его механизме, объяснить с точки зрения прагматичного современного человека, имеющего более-менее чёткое представление, как функционирует человеческое же тело.
Я не слышала зов так, как слышала бы, если бы кто-то там, в реальном мире, позвал меня по имени.
Он был во мне. Жил во мне вне зависимости от моего желания.
В теле Феодоры.
Набирал силу, вибрировал, тянул вперёд – всё равно куда, лишь бы идти, двигаться, прыгать из домена в домен.
Вокруг ширилась, пульсировала огромным живым организмом серебристая сеть. Она всюду, куда ни кинь глаз, над головой и под ногами, окружала исполинской сферой, но отчего-то в её присутствии я не чувствовала себя жалкой букашкой пред ликом всемогущего мироздания. Сияющее переплетение нитей где-то натягивалось парусом на ветру, где-то провисало, словно флаг на полном штиле, и многообразное, бесконечное их соединение только на первый взгляд казалось хаотичным, лишённым всякой логики, будто клубки, с которыми поиграл озорной котёнок. Здесь своя схема, свой вселенский замысел и сеть ткалась согласно ему, превращаясь в удивительный мир переломов.
Я могла попасть куда угодно и знала это так же точно, как то, что на завтрак съела ломоть хлеба с омлетом.
Могла перенестись сегодня в один домен, а через неделю в другой – достаточно просто пожелать.
Представить, где я хочу быть.
Моя квартира сама собой возникла перед мысленным взором. Однушка в спальном районе, но уютная, только моя… особенно когда Владу пиндюля под зад дала. Зачем я вообще его к себе пустила? Сам-то Владик жил с родителями и младшим братом и сепарироваться по собственной доброй воле не торопился. А тут я подвернулась, с отдельной жилплощадью и даже не съёмной – красота же! И я, как дура последняя, повелась на все эти «надо жить вместе», «какая-такая гостиница, когда у тебя своя хата», «в доме должен быть мужыг» и «хватай этакий ценный экземпляр скорее, а то глазом моргнуть не успеешь, как придёт одинокая старость в компании сорока кошек».