Нариманов
Шрифт:
Но могу ли я это сделать теперь, когда Закавказский комиссариат вашими руками своей безумной политикой довел до кровавых столкновений русских солдат с мусульманами, мусульман с армянами, а завтра, быть может, и с грузинами?..
Я хорошо помню, в бытность мою в Тифлисе, вы при мне до Октябрьского переворота резко осуждали шовинистическую политику ОЗАКОМа. Но когда вы объявили себя вершителями судеб Кавказа, то сами в худшей форме, чем кадеты, сделались виновниками резни народов, постарались создать национальные войны. Вы предали весь Кавказ огню, вы создали ад, огненные языки которого пылают там и сям.
…Вы
Правы были большевики, когда говорили, что состав Учредительного собрания не может считаться выразителем дум и стремлений демократии. Правы и мы, сказав: сидящие ныне в сейме мусульмане не есть представители мусульманской демократии.
За последнее время ваши товарищи — ханы, беки, националисты, с кем вы вместе рассуждаете о «благе Кавказа», десятками тысяч теряют голоса мусульман не только в городах, но и в деревнях, где наш голос всеми средствами заглушался.
В разгаре великой русской революции искусственное поддержание вами националистической политики в Закавказье способствует резкой дифференциации массы. Этому можно радоваться, но, с другой стороны, нельзя радоваться тем зловещим окопам, которые роются сейчас в Елизаветполе и в других городах. И когда эти окопы зальются кровью, я вам поставлю вопрос: до каких пор вы, «социалисты», душа «Кавказского правительства», будете купаться в крови несознательных мусульман и армян?
Это скажет вам человек, который положил лучшие годы своей жизни на борьбу за объединение кавказских народов. Это скажет вам человек, который дни и ночи только и думал о том, как засыпать все эти окопы омерзительной и кровавой армяно-мусульманской резни и сделать раз навсегда невозможным повторение подобных зверств».
Девятнадцатого марта письмо напечатано в «Известиях» Бакинского Совета. Двадцать седьмого — в газете «Гуммет». Тридцатого вдоль всей Николаевской улицы поспешно отрывают окопы. Из тупичков Ичери Шехер — старого города-крепости — и от морских причалов доносятся выстрелы. Возбужденные толпы стекаются к мечетям.
Нариман Нариманов делает последнюю попытку предотвратить кровавые события и приглашает собраться у него на квартире в два часа пополудни руководителей большевиков — чрезвычайного комиссара Кавказа Степана Шаумяна, председателя Бакинского Совета Алешу Джапаридзе и того, кто плетет сети заговора, лидера и главного демагога «Мусавата» Мамеда Эмина Расулзаде. Когда-то в прошлом он был социал-демократом. Отклонить призыв, не явиться на переговоры Расулзаде не рискует. Было бы слишком очевидное подтверждение того, что ставка националистов — мятеж. Братоубийственная война ради захвата власти.
Консул Мак-Донелл заносит в дневник: «Мы нетерпеливо ждем взрыва перегретого Бакинского котла. Вот-вот…»
17
В воскресенье 30-го, потом еще в понедельник, во вторник 20 тысяч бакинцев насмерть схватываются на перекопанных вдоль и поперек горбатых улицах, в узких лазах между постройками, на дворах, заваленных кроватями, сундуками, буфетами, всяким домашним скарбом. Трупы на мостовых, на лестничных клетках, в подвалах, густо заселенных беднотой. Повсюду трупы — более трех тысяч убитых, истерзанных, заколотых.
От Комитета революционной обороны, экстренно созданного Бакинским Советом для защиты от взаимного истребления ни в чем не повинных людей:
«…Националисты из партии «Мусават» и идущие за ними контрреволюционные элементы открыли уже военные действия. Советская власть в Баку в опасности. Мы призываем всех товарищей и всех граждан быть готовыми до последней капли крови биться под знаменем Совета!
Мы призываем мусульман и армян, рабочих и демократические элементы всех национальностей не поддаваться провокациям и в настоящий решительный момент открыто, бесстрашно, с оружием в руках встать под красное знамя!
Мы дадим достойный отпор. Мы будем вместе с тем разоблачать этих врагов революции в том, что они являются прежде всего врагами мусульманских трудящихся масс.
Долой националистов и контрреволюционеров!
Да здравствует революционная Советская власть!»
Очевидцы рисуют картину трагических бакинских событий марта восемнадцатого.
Племянница Нариманова Ильтифат:
«Зазвонил телефон. Подошла Гюльсум-ханум и тут же позвала дядю, сказав: «Доктор, тебя Шаумян зовет».
Повесив трубку, дядя Нариман обратился к жене, попросил ее разрезать большую простыню надвое. Сообща соорудили белый флаг добрых намерений. Захватив его, доктор ушел.
Без него явились неизвестные люди с обыском. Другой наш дядя — Ризван не разрешил обыскивать квартиру, тогда его увели. Гюльсум-ханум позвонила в Совет, чтобы узнать, где доктор Нариман, и объяснила, что нам грозит опасность, дом сильно обстреливают. Через небольшое время постучался старший сын Шаумяна — Сурен. С ним красногвардейцы. Они смогли переправить нас на квартиру Шаумяна на старой Биржевой улице, сейчас она имени композитора Гаджибекова. В том районе было много спокойнее. Там мы жили несколько дней — все вместе — семья Шаумяна, Азизбекова, Нариманова. Еще другие люди, искавшие спасения…»
Слово Надежде Колесниковой, на Апшероне ее привыкли называть «учительница Ольга». В Баку она с 1906 года, со времени дерзкого побега из зала суда в Москве. Преподаватель литературы, секретарь «Комитета помощи беженцам и жертвам войны без различия национальностей». По совпадению, далеко не случайному, работник еще одного не менее патриотического комитета. Нелегального Бакинского комитета большевиков. Партийный организатор, пропагандист, соредактор «Бакинского рабочего».
«Мне поручили держать связь с районными штабами и с начальниками отдельных отрядов красногвардейцев. Это были давно знакомые мне рабочие: Г. Мазуров из Черного города, И. Боков и И. Вацек с Биби-Эйбата, И. Ульянов, М. Мамедъяров, Б. Сардаров из Балахан, а также гумметисты М. Исрафилбеков, Г. Султанов и другие. Они сообщали о положении дел на отдельных участках, если нужно было, требовали подкрепления людьми, оружием или патронами.