Наркомпуть Ф. Дзержинский
Шрифт:
И Дзержинский прервал длительное и тягостное молчание, царившее в салоне вагона:
— Да, видимо вы правы. Быть может, мои слова о вашей работе в старом министерстве прозвучали упреком. Но это вырвалось у меня в состоянии возбуждения. Я вовсе не хотел сказать что-то обидное… Ну что ж, наметим план действий, — обратился Дзержинский к присутствующим.
— Вы, — предложил он начальнику отдела эксплуатации, — сразу же начинайте проводить в жизнь свое предложение. Подготовьте за моей подписью приказание — пусть Пермская дорога немедленно окажет Омскому отделу экстренную помощь кизеловским углем.
Нарком повернулся ко второму инженеру: —
— Вас, Георгий Иванович, — сказал он Благонравову, который присутствовал на этой беседе, — я попрошу ничем другим не заниматься. Мобилизуйте все транспортные ЧК на борьбу со стихией. Пусть их представители войдут в состав губернских и уездных троек, помогут мобилизовать население городов и сел, прилегающих к железной дороге. Далее. Немедленно за моей подписью дайте телеграммы в штабы сибирских дивизий. У них есть указание Реввоенсовета всеми силами помогать нам. Военные части двинуть на расчистку угольных линий, в первую очередь на Анжеро-Судженск.
18
ОН — начальник округа.
Нарком обратился к инженерам:
— Еще какие меры нужно предпринять?
…В тот день состоялось три совещания участников экспедиции. Последнее закончилось во втором часу ночи. Секретарь Костя Барташевич от усталости падал с ног. Захватив черновики протокола, он направился к себе. По дороге заглянул в купе дежурного сотрудника. Там читал книжку его приятель, весельчак и балагур. Увидев Барташевича, тот воскликнул:
— Ах, это ты, чертушка! Заходи, заходи, Костя! Что новенького? Так поздно заседали?
— Еще немного и пришлось бы тебе поминки по мне справлять, — мрачно пошутил Барташевич, устало садясь напротив приятеля. — Сегодня я, поверишь, десять часов вел протокол… Три совещания…
— Я бы лучше землю десять часов копал.
— Конечно! После двенадцати часов ночи устал я, ужас… И как назло такие говоруны попались. Уже поздно, они торопятся, глотают слова, так и сыпят цифры, названия станций, номера маршрутов. Ну, думаю, каюк мне! Протокол не доведу до конца. Голова, как свинец тяжелая, глаза слипаются, клюю носом, вот-вот упаду на пол. Вдруг передают мне указание от Феликса Эдмундовича, чтобы я пошел выспаться…
— Знаешь, браток, ври, да знай меру! — неожиданно рассердился дежурный. — Феликсу Эдмундовичу только и делов, что на тебя смотреть, не хочет ли Костенька отдохнуть, не пора ли ему баиньки…
— Что, не веришь?
— А кто тебе поверит? Дураком меня считаешь, что ли? Или скажешь: иди спроси у Феликса Эдмундовича. Да?
— Зачем спрашивать? Читай, дурная твоя голова! Барташевич рывком раскрыл папку и вынул узкую бумажную полоску. На ней знакомым почерком было написано:
«Вас, кажется, клонит сильно ко сну, — я думаю, Вы могли бы итти выспаться. Благонравов Вас заменит. Ф. Д.».
— Да, — промолвил дежурный, — никогда бы не поверил. Ну, а ты что?
— Я с благодарностью посмотрел на Феликса Эдмундовича, а он
После ночного совещания Дзержинский вспомнил, что Благонравов просил послать кого-нибудь из сотрудников экспедиции в Славгород. Там власти бездеятельны и не организуют население на борьбу со снежными заносами.
«Можно послать Лебедева из административного управления, — подумал нарком, - ему сейчас тут делать нечего. На рассвете отправится снеговой поезд, пусть едет».
Дежурный сотрудник ушел за Лебедевым, но минут через 15 вернулся и доложил, что его невозможно разбудить.
— Что значит невозможно?
— Он мертвецки пьян. Около дивана стоит недопитая бутылка самогона.
— Пьян? — вспыхнул Дзержинский. — И это — сотрудник экспедиции! Мы напрягаем все свои силы, метели замучили всех, а он?.. Передайте управделами, чтобы Лебедев завтра же сдал дела Барановскому и выехал в Москву с первым же отходящим поездом… А впрочем, подождите. Он, конечно, только рад будет, что его отсылают в Москву. Пусть управделами подготовит приказ о том, что Лебедев подвергается в административном порядке аресту на 30 суток с содержанием при Окружной транспортной ЧК. А где Беленький?
— Спит. Разбудить его?
— Не надо. Пусть отдыхает. Я сейчас напишу ему. Утром передадите.
И нарком на своем бланке написал:
«Прошу находящееся в нашем поезде у кого бы то ни было, в каком бы то ни было количестве, и какого бы сорта вино или спиртной напиток - уничтожить, поскольку нет предписания врача. Прошу вместе с тем сообщить всем, кому следует, что за нахождение вина в моем поезде буду карать самым беспощадным образом.
Наркомпуть и Наркомвнудел Ф. Дзержинский.
12.2.22 г. Омск. 1 ч. 30 минут ночи».
Дежурный взял это предписание и попросил разрешения устроить в поезде на ночлег работника ВЧК Чайванова.
— Чайванов? Он мне нужен, пусть войдет.
Вскоре послышался стук в дверь. Вошедший представился:
— Чайванов, начальник следственного и экономического отделов полномочного представительства ВЧК по Сибири. Прибыл…
— Знаю, знаю, — прервал его Дзержинский. — Садитесь. Вы представляете себе, чем вам придется заниматься?
— Мне Павлуновский говорил, но я никогда не работал на транспорте и в продовольственных вопросах тоже не разбираюсь. Так что не знаю, чем буду полезен…
Феликс Эдмундович недовольно остановил его и сказал, что чекисты обладают такими качествами, как упорство и настойчивость в достижении цели, что именно это крайне важно при выполнении ударного задания правительства, да еще при нынешних чрезвычайных трудностях — снежные заносы срывают план перевозок.
Дзержинский вынул из ящика стола заранее заготовленный мандат, в котором говорилось, что Чайванов назначается на участок Омск — Челябинск и что ему, в частности, поручается ликвидировать «пробку» — скопившиеся в большом количестве вагоны с грузами на станции Петропавловск.